Обиды Марии. Повесть. Рассказы - Валентина Павловна Светлакова

к ней привязались, и, хватаясь руками за подол ее платья, что-то щебетали на «варварском» для Марии языке, заглядывая ей в глаза. Глядя на этих ангелочков, Мария вспоминала своих младших брата и сестру, примерно их возраста. Меньше чем за год оккупации из жизнерадостных нравом и крепеньких телом детей, как и эти девочки-немки, ее братишка и сестра превратились в маленьких нытиков. Они разучились смеяться, в их глазах поселился страх, и постоянно голодные, они ходили «хвостиком» за матерью, клянча у нее еду.

Через два месяца Мария уже могла понимать некоторые фразы на немецком языке, быстро осваивая чужую речь. Фрау Анна предпочитала общаться с ней по-французски. «Надо практиковать, приедет муж в отпуск – поедем в Париж», – так объясняла Марии свою прихоть.

Хозяйка взяла еще одну в работницу – тихую опрятную девушку с Украины. Назвалась она Галинкой, и хотя жила с Марией в одной комнатушке, больше ничего о себе не рассказывала, и после тяжелого дня сразу же засыпала на матрасе из соломы, укрывшись с головой тонким одеялом. Теперь Галинка выполняла всю «черную» работу по дому фрау и дополнительно три раза в неделю убиралась в доме ее матери, пожилой худощавой немки, живущей неподалеку.

В один из вечеров, еще до прихода Галинки, Мария продемонстрировала фрау свое мастерство в вязании кружева с изысканным рисунком и увидела в глазах фрау плохо скрытое восхищение. На следующий день «мадам» стала обучать ее сложному труду белошвейки. Теперь девушка по двенадцать часов в сутки сидела с иголкой в руках. Фрау показывала ей премудрости и некоторые хитрости ремесла, и Мария, будучи прилежной ученицей, быстро их осваивала. Если что-то шло не так, не такие ровные стежки, как требовала фрау, то та больно била ножницами Машу по рукам, но уже никогда не употребляла выражение «грязная свинья».

В декабре 42-го фрау получила похоронку на мужа. Она спокойно вызвала по телефону мать, а когда та забрала девочек в себе, то закрылась у себя в комнате и два часа «выла» как раненая волчица. Потом вышла из комнаты с каменным опухшим от слез лицом, в одночасье постарев на несколько лет. Мария против своей воли испытывала к ней жалость, но усиленно ей сопротивляясь. «Скольких наших жен и матерей получили такие похоронки из-за таких, как твой муж, и сколько еще матерей ничего не знают о судье своих детей», – горько думала Мария, вспоминая глаза своей матери на вокзале, подпитывая сея, чтобы не жалеть «врага». Но жалела. Жалела и фрау, которая учила ее ремеслу и уже никогда не поедет с мужем в Париж, а особенно жалела девочек-ангелочков, еще не испытавших в силу возраста в действительности отцовской любви и уже никогда не познающих.

Галинка же, оставаясь наедине с Марией в каморке, открыто радовалась горю хозяйки. Фашистов она люто ненавидела. Они на ее глазах расстреляли старшего брата, помогавшего партизанам. «Нехай дізнається, що означає втратити рідну людину, сучка», – тихо говорила она, лежа на худом матрасе и отвернувшись к стенке.

Фрау чувствовала ненависть, исходившую от девушки, и при каждом удобном случае придиралась к Галинке, называя ее не иначе, как «русская свинья» или «русская собака». А однажды прицепилась к ней за якобы плохо вымытый пол и так раскричалась с побелевшим от злости лицом, что «я уж подумала, что сейчас побьет», рассказывала вечером девушка Марии. И даже пригрозила отправить ее в концлагерь. Галинка за несколько месяцев пребывания в Германии также освоила основы немецкой речи, но никогда не произнесла на ненавистном ей языке ни слова.

После получения похоронки на мужа фрау и с Марией старалась держаться как хозяйка со слугой, из их отношений исчезла та доверительная нотка, что возникла между ними в последние месяцы. Но никогда фрау Анна не позволяла себе кричать на девушку, как и прежде поручала ей саму сложную и кропотливую работу белошвейки, заслуженно признавая в ней соответствующую себе мастерицу. При охлаждении их отношений для фрау Анны Мария не стала человеком «из вражеского лагеря». Она не запрещала подросшим дочкам виснуть на ней и ходить за девушкой «хвостиком», тем более что Мария говорила с ними преимущественно на французском языке, что очень импонировало фрау Анне.

В апреле 45 года начались постоянные бомбежки союзников и советской авиации. Жителям приходилось постоянно прятаться в бомбоубежищах, и фрау с девочками всегда наготове держали необходимые документы, теплые вещи и минимальный запас продуктов. Во время бомбежек немцам было не до восточных рабочих и многие при первой же возможности стали сбегать от своих хозяев. В один из таких дней, сбежала и Галинка. Никогда больше ее Мария не видела, может погибла под бомбежкой, а может быть вернулась в свою «ридна Украину».

Когда после очередной бомбежки, они с фрау и девочками вышли из укрытия, Мария увидела группу военных в американской форме и бросилась к ним. Она несколько раз повторяла по-немецки, обращаясь к высокому подтянутому офицеру:

– Я из СССР. Мария. Из СССР, – и почему-то показывая рукой позади себя, и крупные слезы текли по красивому исхудавшему лицу. Так она попала в американский лагерь для перемещенных лиц.

Глава 4

Прожив два года на чужбине, Мария ни разу не заболела, даже легкого насморка не было. В лагере она старалась больше находиться на его территории, а не в душном барачном помещении, но уже на второй день пребывания там она почувствовала страшную слабость, липкий пот покрыл все тело. Чувствуя, что теряет сознание, девушка тихо позвала на помощь. Когда она пришла в себя, то, еще не открыв глаза, Мария интуитивно почувствовала, что голова ее лежит на чьих-то костлявых коленях, а холодные пальцы слегка бьют по щекам.

Как сквозь вату к ней доносились неясные звуки. Мария с огромным усилием воли попыталась сосредоточиться на этих звуках, пока реальность не стала обретать отчетливые очертания.

– Мадмуазель, очнитесь! – уже ясно услышала она обращение к ней на французском.

Она приоткрыла глаза и с трудом сквозь смутную пелену различила склоненное над ней бледное лицо.

– Наконец-то, вы очнулись! – сказал склонившийся.

Мария застонала и попыталась приподняться и сесть, но сделать самостоятельно ей не удалось и тогда молодой человек, приподняв ее за плечи, бережно подтащил к стене и помог опереться на нее, затем снял с себя потертый пиджак и набросил девушке на плечи. Сам он тоже, тяжело дыша, прислонился к стене рядом с ней, смотря прямо перед собой. Голова ее гудела, но сознание уже полностью вернулось, и Мария, скосив глаза, рассматривала профиль рядом сидящего. Это был худой юноше, вероятно, ее ровесник или чуть старше, с впалыми бледными щеками, с выпирающимся вперед подбородком и спутавшимися