Москва необетованная - Галина Полынская

В довесок к прекрасной фигуре, Алевтина Николаевна обладала весьма незаурядным умом и сразу же поняла, что вся эта галиматья с духами, демонами и магическими знаками, ей совершенно не нужна, да и запомнить все это было довольно сложно и прорицательница засела за книги по психологии. Это давалась значительно труднее, зато результат был гарантирован.

Через полгода Алевтина зарегистрировала свое частное предприятие, и салон прорицательницы Алексис открылся. Хозяйка салона не была стеснена жилплощадью, имела четырехкомнатную квартиру, и самая большая комната стала «магической». На входной двери квартиры появилась пластмассовая табличка с названием фирмы, а в газетах замелькали объявления: «Вы ждали именно меня, и вот – я с вами! Колдунья и прорицательница Алексис! Прием с 9 до 22».

Первые несколько недель прошли довольно тихо, никто в двери не ломился с мольбами о помощи, но Алевтина Николаевна не спешила падать духом. Она тщательно разрабатывала свой имидж, размышляя над вариантами рекламы. Газетные объявления оказались делом весьма сомнительным, таких, как Алексис было по два разворота мелким шрифтом. Рекламный телеролик она пока еще не могла себе позволить, а позориться в передачах вроде «Знака качества» не хотелось.

Помог Алевтине Николаевне случай. Как-то раз, мучаясь от бессонницы и мыслей о бизнесе, который никак не желает сдвигаться с мертвой точки, она курила на балконе, мрачно созерцая двор, палисадник и стройку. И увидела, как из соседнего подъезда вышел шестилетний пацан с болонкой на поводке и двинул в сторону палисадника. Алевтина не придала этому никакого значения, вспомнив про мальчишку лишь через два часа, когда услышала крики его бабушки. Старушка вопила на весь двор, призывая всех идти искать любимого, единственного внучика, который ушел погулять с собачкой, и не вернулся.

Алевтина быстро сообразила, в чем дело, облачилась в приобретенное по случаю длинное развевающееся платье и поспешила во двор, мысленно обещая поотшибать покойному супругу рога, а его лошади переломать копыта, если дело сорвется. Во дворе вовсю формировалась поисковая группа, когда там возникла таинственная Алексис. Она подняла руку к небу, и воскликнула:

– Стойте!

Все замерли. Даже бабулька.

– Я помогу найти вашего внука! – голосом пророка возвестила Алевтина и описала пропавшего мальчика и собаку. Так как видела она пацана со спины, то ограничилась одеждой, примерным ростом и цветом волос, все остальное ей помешали рассмотреть помехи электропроводов и общий нервный фон поискового отряда. Затем прорицательница повела всех к палисаднику и стройке.

– Жив ли он, скажи, жив ли? – причитала бабушка, торопливо семеня за колдуньей.

– Может быть, – задумчиво отвечала она, зорко посматривая по сторонам. «Если он не заигрался на стройке, то он… он… где-то в другом месте», – напряженно размышляла Алексис, понимая, что это дело может оказаться либо началом, либо концом ее карьеры. Остановившись у забора стройки, она провозгласила:

– Ищите здесь!

И пока жильцы рыскали по территории, боролась с мучительным желанием закурить.

– Здесь он! – раздался чей-то крик. У прорицательницы подкосились ноги, а на глаза навернулись слезы радости и счастья. Это был старт ее головокружительной карьеры.

Эпизод 2

Семен Федорович Линец

Работа у Семена была наивреднейшей и наиопаснейшей, после шахтеров и испытателей истребителей – он был редактором журнала «Литературный Олимп 21 век». Под таким длинным и многообещающим названием скрывалась второсортная публицистика с претензией на нечто великое и новое. Но, невзирая на старательные потуги редакционной коллегии, претензии так и оставались претензиями.

Семен Федорович обладал приятной внешностью, мягким проникновенным голосом, носил костюмы приглушенных тонов, а на его чисто выбритом лице, как правило, читалось выражение доброжелательной скуки. За всем этим Линец тщательно скрывал все свои неврозы и психозы, нажитые за долгие годы общения с авторами и коллегами по работе. Семен Федорович никогда не опаздывал на работу, но и не задерживался ни на секунду в конце дня.

После второго развода он четко уяснил для себя, что семейная жизнь не его стихия, и вот уже несколько лет числился в завидных женихах у вечно молодых и вечно подающих надежды писательниц. И поэтесс, которых Линец любил особенно люто. Очертив вокруг себя невидимый круг, он никого не подпускал к себе и сам за пределы этого круга выходить не желал.

То и дело Семен принимался за написание нового масштабного романа, который непременно загасал после пяти-шести глав, и Линец погружался в задумчивую меланхолию и созерцание домов из окна своего кабинета. Вместе с ним, в одном жизненном пространстве, размещались еще два стола – с критиком Травкиным и поэтом Тонкошкуровым. Их Линец обозревал издали, откуда-то из своих, только одному ему известных миров. Критик с поэтом были сравнительно молоды, перед Линьцом робели, и лишний раз старались не нарушить его творческого процесса. Они не знали, что конкретно написал и издал Линец, но задавать ему подобные вопросы считали неприличным, а своим домочадцам говорили шепотом, с придыханием, что работают в одном кабинете с самим Линьцом!

Каждое утро, приходя на работу, Семен Федорович усаживался за свой стол, наугад выбирал из стопки папку с рукописью и принимался быстро листать. Закончив прочтение, он сдвигал брови к переносице, и что-то долго писал и помечал на листе бумаги. Травкин с Тонкошкуровым, затаив дыхание, украдкой наблюдали за головокружительной работой профессионала, не решаясь выпивать в такие моменты.

В обед Линец мчался в буфет так, будто ему дорога каждая секунда, и так же стремительно возвращался обратно. Домой же уходил с умиротворенным видом человека, не напрасно прожившего свой день. И жил бы он так себе не одну, а все десять жизней, если бы начали происходить с Семеном Федоровичем престранные вещи. А началось все с одного автора весьма противной наружности. Вошел этот субъект к Линьцу незадолго до обеда, когда Семен Федорович уже мысленно вожделел котлету с картошечкой пюре и соленым огурчиком, да бутылочку пивка к сему пиршеству… как вдруг, сквозь эти грезы проступил такой лик, при виде которого, Семен Федорович вздрогнул и очнулся. У его стола, одетый в черный мокрый от дождя плащ, высился атлетически сложенный человек непонятного возраста с лицом нездорового бурого цвета. Большие, навыкате глаза, испещренные красными прожилками, не мигая, смотрели на Линьца, нос в черных точках, был длиннее всех допустимых норм, а под ним виднелись плотно сжатые в узкую белую полоску губы. Ко всему вдобавок, на плечи визитера падали редкие пряди грязных спутанных волос непонятного цвета, а в руках с длинными желтыми ногтями он держал картонную папку с зелеными атласными тесемками и черную шляпу с полями. Пожалуй, впервые в жизни Семену Федоровичу сделалось настолько не по себе. Глядя в немигающие буркалы, он вдруг с отчаянием подумал, что напечатает все, что принес этот автор, лишь бы остаться в живых, и больше никогда не видеть это в своем кабинете.