София. В поисках мудрости и любви - Дэ Нирвакин

вспоминал себя в далеком прошлом — ту свободу, которой у него теперь не было, которую он променял на вечную жизнь среди городских теней.

Ночная мгла медленно струилась под ногами. Он вышел из дворовой арки, оставив за спиной грязные лампы в железных намордниках, висевшие над каждым подъездом. Там, во дворах, скрывалось мрачное закулисье города — мусорные баки, валявшиеся на земле окурки, пивные бутылки и шприцы. Да, он хорошо знал, каким был этот город на самом деле. Восторженная и радостная жизнь бурлила только на центральных улицах и площадях, выставляемых напоказ капризной публике. Было в этой жизни, наполненной всеми удовольствиями, что-то истерическое, доведенное до предела психических и финансовых возможностей. Каждый житель старался выглядеть остроумным, общительным, продвинутым — не оттого, что ему действительно было весело, не оттого, что ему действительно были интересны все эти люди, а оттого, что так требовали правила успеха, и чтобы им соответствовать, половина города плотно сидела на антидепрессантах.

Только по вечерам горожане становились чуть более настоящими и могли себе позволить безучастное выражение на лицах. Им нужно было разгрузить голову от излишков информации, поэтому они старались ни о чем не думать. Всем хотелось просто поскорее добраться до своих уютно обставленных комнаток в приватизированных квартирах, тогда как самые успешные имели возможность укрыться от городского шума в изысканно обставленных апартаментах с домашними кинотеатрами, с высокими лестницами, галереями, просторными спальнями, саунами и душевыми кабинками. Чтобы на следующий день опять выпить горсть таблеток, улыбаться, кивать, разговаривать по телефону, обрабатывать потоки сообщений в соцсетях, покупать ненужные вещи, продавать товары, услуги и минуты своей собственной жизни.

Он знал и видел все это тысячи раз, именно так жили миллиарды людей во всем мире, и город каждый день подсказывал ему, что он должен жить точно также, что он тоже должен стараться ни о чем не думать, не размышлять, не любить никого, кроме себя, и тогда все у него будет отлично.

На светофорах ночного города мигали оранжевые огни. Респектабельные иномарки и редкие велосипедисты проезжали по разделительным линиям и стрелкам дороги. Поднявшись из подземного перехода на мостовую, он оступился у рекламного щитка, на котором затрещали жалюзи, сменившие одну картинку другой, которая с таким же энтузиазмом заманивала покупателей. В ногах снова почувствовалась ломота, но он решил не останавливаться, пока не дойдет до ближайшего парка.

Преодолев еще пару кварталов, он вышел на дорожку за оперным театром. Купил в будке с хот-догами стаканчик чаю, посидел у фонтана, где небрежно обнимались влюбленные и звучала турецкая музыка. Потом привычно побрел выбирать местечко для обустройства лежанки. На сегодня никаких других вариантов ночлега у него не было. Он развалился прямо на газоне среди аккуратно подстриженных кустов акации, с удовольствием вытянул ноги и облегченно вздохнул, прислонившись спиной к шершавому стволу яблони.

Он был абсолютно счастлив на этой мягкой траве, от которой веяло прохладной сыростью, предвкушая отдых перед началом нового дня. Каким он будет, следующий день? Будет таким же теплым, как этот, или начнется с проливного дождя? Как изменит его жизнь? Поймет ли он что-то такое, о чем еще никто никогда… А впрочем, какая разница? Взглянув на краешек неба над городскими крышами, где маячили звезды, он уже стал готовиться ко сну, как вдруг услыхал поблизости бренчание гитары и чьи-то голоса.

Чтобы никого не испугать неожиданным появлением, он осторожно поднялся, обошел кусты и остановился у скамейки, на которой сидели две девушки и четверо парней с акустической гитарой, игравшей приятным тембром. Они напевали «Агату Кристи»: Давайте все сойдем с ума, сегодня ты, а завтра я… Не слишком похоже на оригинал. Видимо, это была какая-то обработка, потому что у песни появился третий куплет.

Как выяснилось, двое парней были кадетами из пожарного училища, а остальные были студентами политеха.

— Эй, тебя как зовут? — спросил гитарист.

— Женич, — ответил Евгений.

— Портвейн будешь? — протянул ему бутылку студент.

— Нет, спасибо, я не употребляю.

— Вообще-то я тоже, — поддержал его кадет в форме.

— Слушай, Женич, а ты чего с нами не поешь?

— Да, я как-то случайно здесь оказался… Просто послушать хотел.

— И что бы ты хотел послушать?

— А вы не знаете «Кто украл мою звезду»? — спросил он.

— Конечно, это же «Агата»…

Студент забренчал на гитаре, напевая песню. В ночной темноте невозможно было разглядеть их лиц — в парке раздавались только голоса. Это было так необычайно! Как будто их тела в самом деле куда-то исчезли, и остались только эти голоса, которые говорили между собой, о чем-то пели, даже не зная с кем они говорят и кому поют. Так они просидели до трех часов ночи, пока девушки не стали жаловаться, что им холодно. Расходились неохотно, понимая, что больше никогда не получится встретиться так же запросто, как старые друзья, так и не увидев, не узнав лиц друг друга.

Евгений вернулся к своей лежанке под деревом, достал из сумки ветровку, закутался в нее и задремал. Он был благодарен этим парням и девчонкам за импровизацию ночного концерта. В плену сновидений ему вспоминалась его прежняя жизнь, словно это была жизнь давно исчезнувшего, незнакомого ему человека. В том сне рядом с ним были все те, кого он любил. Все родные и близкие, даже далекие-предалекие друзья детства, университетские товарищи и юные девушки, которых почему-то всегда так забавляло разбивать ему сердце, пока оно еще могло разбиваться.

***

Он проснулся от первых лучей утреннего солнца, которое пробивалось сквозь листву деревьев. Тонкий слой тумана все еще стелился над травой. На соседней яблоне громко чирикал воробей. Если перевести его слова с птичьего языка, то они, вероятно, могли означать примерно следующее:

— Доброе утро всем! День будет хорошим! Доброе утро всем! День будет хорошим!

Воробью было невдомек, что его никто не слушает и не понимает. Он продолжал чирикать свое сообщение с важным видом знатока погоды и атмосферных явлений. Евгений почесал плечо, сбросил ветровку и потянулся, разведя руки над головой. Он выгреб из кармана мелочь и пересчитал на ладошке деньги. Всего насчиталось 38 рублей 50 копеек. По крайней мере, этого должно было хватить на очередной хот-дог и стакан чаю. Он забрался на бордюр возле оперного театра рядом с каменным львом, который смотрел через дорогу, и тоже посмотрел туда, увидав на другой стороне улицы стены родного университета.

Вроде бы не так давно он сам был студентом этого университета, был частью системы государственного образования. Он был для чего-то нужен и ходил в сей храм науки каждый