Русская Зарубежная Церковь в первой половине 1920-х годов. Организация церковного управления в эмиграции - Андрей Кострюков

Обращает на себя внимание и предвзятость С. В. Троицкого. Он, например, не согласен с тем, что Патриарх Тихон раскаивался в своем обращении в Верховный Суд. Причина несогласия в том, что о раскаянии Патриарха свидетельствовал только один человек. Троицкий, ссылаясь на 147 правило Карфагенского Собора, заявляет, что «свидетельство одного, хотя бы и епископа, нельзя принимать во внимание». Однако, когда речь заходит об отношении митрополита Петра (Полянского) к «Декларации» 1927 г., Троицкий не вспоминает о 147 правиле и удовлетворяется свидетельством всего лишь одного архиерея – епископа Василия (Беляева), который писал о том, что Патриарший Местоблюститель «Декларацию» одобрил[21].

Ничем не подкреплены слова С. В. Троицкого о том, что послания Патриарха Тихона 1923 г., и его «Завещание» 1925 г. были написаны им самим и без всякого давления со стороны большевиков. Только клеветой можно назвать утверждения Троицкого, что иерархи Русской Зарубежной Церкви мечтали о гибели Патриарха Тихона и митрополита Петра[22].

Открытые ныне документы подтверждают полную несостоятельность всех этих утверждений и сводят к минимуму научное значение этой книги.

Скорее агитационный, чем научный характер носит и другая «антикарловацкая» работа С. В. Троицкого – «Идеология карловацкого раскола». К стандартному набору обвинений в этом сочинении добавляется еще и заявление о том, что зарубежные архиереи стали причиной страданий иерархов правой оппозиции в России[23].

Еще одно исследование С. В. Троицкого – «История самочинной карловацкой организации»[24]. В этом сочинении, написанном после 1935 г., рассматривается исторический путь Зарубежной Церкви с 1920 по 1935 г. Данный труд ценен тем, что содержит внутренние документы Зарубежного Синода, к которым Троицкий имел доступ как его консультант. Враждебное отношение Троицкого к Архиерейскому Синоду не умаляет ценности этого исследования.

Завершая обзор трудов С. В. Троицкого, необходимо отметить следующее. Изменение взглядов того или иного исследователя вовсе не означает, что он приблизился к истине. Если Троицкий изменил свое отношение к РПЦЗ, это не значит, что более поздние аргументы «против» всегда сильнее ранних аргументов «за». Тем более, что в поздних трудах профессор не опровергал свои прежние мнения. Поэтому, представляется вполне допустимым, используя критические мнения исследователя против Зарубежной Церкви, привлекать и его ранние мысли в ее защиту.

Другим противником Карловацкого Синода был профессор Иринарх Аркадьевич Стратонов. В отличие от Троицкого, Стратонов своих убеждений не менял и был всегда последователен в поддержке Московской Патриархии, даже когда не был согласен с ее действиями. Так, в сентябре 1927 г. Стратонов писал митрополиту Сергию, что считает излишним требование к зарубежному духовенству дать подписку о лояльности советской власти. При этом в том же письме профессор заверял адресата, что останется верным Московской Патриархии. «Я лично, – писал И. А. Стратонов, – ни при каких обстоятельствах не уйду из лона Русской Церкви ни в какое новое церковное образование, как в свое время не счел возможным войти в живую церковь, благодаря чему и принужден, м[ожет] б[ыть], был покинуть Россию»[25]. Другие письма И. А. Стратонова дают полное право утверждать, что он оставался искренним в своих убеждениях и в последующие годы[26]. До 1931 г. Стратонов подчинялся митрополиту Евлогию. После разрыва митрополита с Московской Патриархией в 1931 г., профессор встал на сторону последней. В середине тридцатых годов митрополит Сергий (Страгородский) рассматривал вопрос относительно иерейской и даже архиерейской хиротонии Стратонова. В эмиграции И. А. Стратонов написал несколько трудов: «Документы Всероссийской Патриаршей Церкви» (1927), «Развитие церковной смуты» (1928), «Происхождение современного устройства Патриаршей Церкви» (1933), «Русская церковная смута (1921–1931)» (1932). В 1942 г. профессор Стратонов принял смерть в фашистском концлагере.

Последовательная, неизменяемая позиция Иринарха Аркадьевича в отношении к священноначалию в Москве не может не вызывать уважения. Однако уважение к профессору как к личности и как к патриоту не дает исследователю права отказаться от критического взгляда на его сочинения.

Представляется важным рассмотреть произведение И. А. Стратонова «Русская церковная смута (1921–1931)».

Прежде всего, бросается в глаза нежелание профессора встать на позицию заграничных противников митрополита Сергия. Кроме того, И. А. Стратонов не приводит аргументов, выдвигаемых РПЦЗ в свою защиту, опускает факты, невыгодные для Церковной власти в Москве. Нельзя не отметить и оскорбительного тона профессора в отношении Зарубежной Церкви. Конечно, на все это можно возразить, что работа эта полемическая и написана с целью вернуть чад Церкви из раскола, ибо Стратонов считал Зарубежную Церковь расколом. И все же для современного исследователя, цель которого не клеймить «отделившихся», а постараться понять их, это возражение не является серьезным.

Несомненно, полемическая направленность книги И. А. Стратонова повредила ее объективности. Профессор радужными красками описывает жизнь верующих после 1919 г., все беды которых начались исключительно по вине Зарубежной Церкви[27]. Он прямо проводит мысль, что и гонения на Русскую Церковь, и обновленческий раскол возникли вследствие принятия Карловацким Собором обращений «Чадам Русской Православной Церкви в рассеянии и изгнании сущим» и к Генуэзской конференции[28].

Никто не спорит, что эти послания стали поводом для новых гонений на Русскую Церковь. Но все же поводом, а не причиной. И исключительно в этом смысле можно говорить о вреде посланий для Русской Церкви. Но только ли вред они принесли? И разве голос, который возвысил Синод в защиту гонимой Российской Церкви, не был услышан и не отозвался в ряде ультиматумов, предъявленных советскому правительству?

Кроме того, гонения на Церковь начались до опубликования этих посланий. Коммунистическая власть онтологически враждебна как христианству, так и религии вообще. К. Маркс говорил: «Необходимо искоренить самое понятие Бога, так как оно есть основной камень извращенной цивилизации»[29]. Не скрывал своего отношения к религии и В. Ленин. «Всякий боженька, – писал он А. М. Горькому, – есть труположство <…> Всякая религиозная идея, всякая идея о всяком боженьке, всякое кокетничанье даже с боженькой есть невыразимейшая мерзость <…> самая опасная мерзость, самая гнусная “зараза”»[30].

Уже в первые месяцы своего правления большевики показали свое истинное отношение к Церкви, лишив ее декретом от 23 января 1918 г. прав юридического лица и права собственности. Нельзя не согласиться с замечанием современного исследователя В. В. Лобанова, что «власть, объявляя об отделении Церкви от государства, одновременно ставила ее фактически вне закона»[31].

Поэтому вполне закономерной является и начатая в 1919 г. кампания по вскрытию мощей. К осени 1920 г., то есть задолго до обращений Карловацкого Собора, состоялось 63 публичных осквернения святых мощей[32]. Известно, что множество архиереев, священников, монахов и мирян пострадало до 1921 г. Нет никаких оснований считать, что коммунистическая власть собиралась менять свою политику, и не будь посланий Карловацкого Собора, большевики, несомненно, нашли бы другой повод для продолжения своей богоборческой деятельности.

Еще один недостаток работы И. А. Стратонова – объяснение всех поступков зарубежных архиереев исключительно политическими мотивами и желанием восхитить власть над Церковью в России. По мнению профессора, отделение от Церкви было самоцелью Архиерейского Синода. Даже отказ зарубежных архиереев дать подписку о лояльности советской власти И. А. Стратонов считает не более чем поводом для разрыва с митрополитом Сергием[33].

Писал против Зарубежной Церкви и митрополит Елевферий (Богоявленский). Основное сочинение его на эту тему – «Неделя в Патриархии». Первоначально владыка Елевферий признавал Карловацкий Синод, продолжал признавать его и некоторое время после указа о закрытии зарубежного ВЦУ и даже отправил на Архиерейский Собор 1923 г. своего представителя. Через некоторое время архиепископ Елевферий встал на сторону Церковной власти в Москве, однако не стал ярым врагом Карловацкого Синода и стремился к мирному уврачеванию разделения. «Елевферий, – писал в 1931 г. митрополит Антоний (Храповицкий), – посылал ко мне любимых студентов, чтобы убедить меня присоединиться к Сергию и к нему самому, но, конечно, встречает отказ»[34].