Чапаёнок - Софья Могилевская

Алексей вскочил на коня, крепко шлёпнул его ладонью, и в один миг и конь, и всадник скрылись за сараями.

Митюшка проводил их глазами. Лихой кавалерист! Крепко, ладно сидит в седле. Будто влитой! Из винтовки тоже, небось, стреляет как полагается, без промаха. А на вид немногим постарше Мити. Ну сколько ему? Годов семнадцать?

Митя отправляется в гости

Новый знакомый так понравился Мите, что он, не откладывая в долгий ящик, на другой же день отправился в конную разведку.

Село было большое, длинное, и загибалось оно широким полукругом, вроде подковы.

«Коли мне на тот край улицей идти, — подумал Митя, — я до вечера не дойду. Нужно взять прямо через луг».

Так он и сделал. И, видно, не один Митюшка был догадлив: неширокая, крепко утоптанная тропа протянулась, соединяя оба края села.

Митя шёл по тропинке. Ветер обвевал его лицо, а нежаркое осеннее солнце золотило скошенные поля, уже пожелтевшие листья деревьев и переливалось красным пламенем на кистях рябины. «Вот ведь как… — думал Митя, быстро вышагивая по тропке. — Война идёт, а незаметно. Мужики с полей хлеб свозят, не торопятся. Бабы на пруду бельё полощут. А коровы — те траву жуют. Им хоть бы что! И гуси пасутся. Ишь ты, важные! А ведь в соседних сёлах (это Митя хорошо знал) беляки. И, может, завтра сильный бой будет…».

Далеко, за смутно виднеющейся лиловатой полосой кустов, расположились передовые цепи, передовая линия красных бойцов. А ещё дальше, там, где небо слилось со степью, невидные для глаз, находились одно подле другого Орловка и Ливенка.

Митя шёл быстро и даже не заметил, как, пройдя луг, вышел на другой конец села.

Вышел он прямо к высокому дому с окнами, обведёнными голубыми резными наличниками. На крыльце дома, играя на ветру, висел красный флаг, и по обе стороны ступенек стояли, задрав носы вверх, пулемёты.

На завалинке, как раз против этого дома, сидел Алексей Новиков и небольшим сероватым бруском острил шашку.

Митя мечтает

— Здорово, Митя! Пришёл? — встретил Митю Алексей. — Я, видишь, шашку острю, а сейчас буду начищать. Приказ получен — в разведку отправляться… Хороша? — спросил он, вертя перед Митей шашку и любуясь чистым блеском стали.

Митя кивнул. Что там говорить: шашка была загляденье!

— А ты попробуй, до чего остра! Бритва…

Митя осторожно и с уважением дотронулся до остро отточенного лезвия и вдруг спросил:

— Лёша, а что в том доме?

— Как что? Штаб… ясное дело!

— Ну-у?.. И товарищ Чапаев там?

— Ясное дело. Где ж ему быть! Сидит — сражения обдумывает.

— Ну? В каком окошке?

Алексей ответил не задумываясь:

— В крайнем.

Теперь Митя с особым интересом стал смотреть на дом и на крайнее оконце, светло озарённое солнцем.

А вдруг откроется сейчас это крайнее оконце, выглянет Василий Иванович Чапаев, увидит Митю и крикнет его! «Здорово, — скажет, — Митюша! Ну, как жизнь? Не пора ли тебе настоящим делом заняться?». И ответит ему Митя: «Пора, пора, товарищ Чапаев! Мне страх как надоело кашеварить?» — «Куда же тебя назначить, Митя?» — спросит Чапаев. А Митя ему: «Куда хотите, назначайте, товарищ Чапаев, а уж я не подкачаю!» — «Ладно! — скажет товарищ Чапаев. — Назначаю тебя в конную разведку…»

Ох, до чего бы славно!

Но Чапаев был далеко

Сколько Митя не вглядывался, не открылось стеклянное оконце и не выглянул из него Василий Иванович. Был в это время Чапаев далеко, совсем в другом месте.

Ещё утром его вызвали в штаб армии, чтобы согласовать совместные действия против неприятеля. Было решено завтра дать сражение под Орловкой и Ливенкой.

К вечеру все вопросы были выяснены, и Чапаев стал собираться к себе в часть, в село Подшибаловку.

— Подожди маленько, Василь Иваныч, — предложил кто-то из командиров. — Конных вперёд вышлем — пусть пощупают. Как бы на беляков не налететь…

— Нельзя ждать! — коротко сказал Чапаев. — Каждая минута дорога.

— Ждать не хочешь — возьми хоть верховых с собой. Смотри, сцапают тебя с твоим тарантасом!

Чапаев только головой покрутил:

— Пустое! Ничего не будет. Отстреляемся в случае чего. Не впервые этой дорогой едем.

— Бубенцы сними хоть! — не унимался командир. — За три версты слыхать, что едешь.

Чапаев только засмеялся в ответ:

— Вот и хорошо! Пусть звенят. И пусть знают, что Чапай едет, — посторонятся!

Пулемёт на тарантасе

Ездили на тарантасе всегда втроём — товарищ Чапаев, ординарец Петя Исаев и кучер Аверька. С ними всегда был пулемёт «максим».

Кучер Аверька сидел на козлах. Лицо у него было красное, обветренное, нос луковицей, а на шее, даже в самую жару, толстый шерстяной шарф, чтобы не задувало. В этом шарфе Аверька и ночью спал.

На откидном сиденье, спиной к Аверьке, помещался Петя Исаев. Сидел он напротив пулемёта и в любую минуту мог начать из него строчить. В ногах у Пети стоял ящик с запасными пулемётными лентами.

А пулемёт «максим» находился на главном сиденье тарантаса. Стоял он на двух колёсиках, похожий на маленькую пушку. У него был внушительный вид: одним словом, кто свой — ничего, а чужой — не суйся.

Товарищ Чапаев сидел рядом с пулемётом, а если приходилось отбиваться от неприятеля, пересаживался к Пете.

Как только выехали из того села, где находился штаб армии, Аверька подхлестнул свою тройку, крикнул: «Эге-ге, соколики!» — и тарантас помчался вперёд. Так на тугих вожжах отмахали они с десяток вёрст.

Вблизи села Клопихи дорога раздвоилась: налево полезла в гору и уткнулась в самое село; направо, обогнув холм, скрылась в кустах.

— Василь Иваныч, — осипшим от пыли и ветра голосом спросил Аверька, попридержав коней и повернув голову к Чапаеву, — по какой дороге поедем: по той или по этой?

— По какой короче? — спросил Чапаев.

— Через Клопиху, стало быть, попрямее будет, — ответил Аверька.

— Так и дуй!

Аверька приподнялся, тряхнул вожжами, крикнул: «Эге-ге, соколики!» — и кони повернули налево, на село Клопиху.

Кучер Аверька

Недаром любил ездить Чапаев с кучером Аверькой. С кем только не приходилось гонять ему по извилистым и прямым дорогам, но как с Аверькой — ни с кем не ездил. Как степной ветер, неслись у Аверьки кони, ураганом взметало за ними серую дорожную пыль, будто на волне качало лёгкий тарантас.

«Эх, чёрт, леший!» — покрякивал от удовольствия Чапаев. Любил он быструю езду.

У села Клопихи пустил Аверька лошадей рысцой. В село въехали не торопясь.

— Теперь, Василь Иваныч, можно сказать, почти что дома, — сказал Петька. — За околицу выедем — полдороги останется.

На широкой улице было пусто. Тарантас легко катился по уезженной дороге, покачиваясь на упругих рессорах.

И вдруг — откуда только взялась! — сбоку прямо к тарантасу подбежала женщина в тёмном платочке. Задыхаясь, пробежала несколько шагов вровень с тарантасом, держась правой рукой за крыло, и быстро зашептала:

— Родненькие, да куда ж вы приехали? Ведь белые здесь…

И так же внезапно, как появилась, исчезла, оставшись где-то позади.

Не успела она договорить, как все трое — и Чапаев, и Петя, и Аверька — увидели неприятельских солдат, выходящих из проулка.

«Аверька, назад!»— крикнул было Чапаев.

Но было поздно. Солдаты увидели чапаевскую тройку. Опешив от неожиданности, они все разом остановились, потом заговорили между собой и, на ходу сдёргивая винтовки, ринулись к тарантасу.

Чапаев выхватил наган.

— Аверька! — крикнул он злым и хриплым голосом. — Гони! Гони, чёртов сын! Гони что есть силы вперёд!

Аверька судорожно огрел кнутом коней, заорал неистовым голосом, и кони взвились и понесли…

Петю Исаева толкнуло назад, потом дёрнуло вперёд. С трудом удержавшись на сиденье, он схватился за пулемёт.

И «максим», задрожав всем своим стальным телом, застрочил.

Тут поднялось такое, что и передать трудно.

— Эге-ге-ге-ге-ге! — вопил Аверька.

«Тра-та-та-та-та!» — заливался пулемёт.

«Бах, бах, бах!» — гремел наган Василия Ивановича.

А сзади раздавались выкрики, трещали винтовочные выстрелы. Из хат выбегали офицеры, солдаты и, увидев пыль за чапаевским тарантасом, беспорядочно стреляли вдоль улицы.

Ускакали!

Несколько минут кони неслись без оглядки, грозя опрокинуть тарантас. И лопни в этот момент рессора или случись ещё что-нибудь, пришёл бы всем троим — и Чапаеву, и Пете, и Аверьке — конец. Не миновать бы им смерти.

Далеко за селом, когда смолкли выстрелы и крики, Аверька остановил тарантас. Кругом разостлалась степь с прямой и ровной дорогой. Кони были в мыле, тяжело раздували мокрые бока, поводя налитыми кровью глазами.

Аверька снял картуз, обтёр рукавом вспотевший лоб и стал разматывать шарф. Так жарко ему ещё никогда не было…