Марка страны Гонделупы - Софья Могилевская

Софья Могилевская

Марка страны Гонделупы

Глава первая

Петя и Вовка

Началось всё как будто с пустяков… В один прекрасный день, усевшись верхом на заборе, Вовка от нечего делать показал Пете язык и запел на все лады:

– Петрушечка, свиндирюшечка! Петру-ушка-свиндирю-ушка! Петру-уха-свиндирю-уха…

Петя обиделся. Он терпеть не мог таких шуток.

– Уходи с нашего забора! – покраснев, крикнул он.

– Не уйду! – весело ответил Вовка. – Забор не ваш, а наш.

Петя сердито нахмурился:

– Вот ещё! Наш, а не ваш!

Но Вовка любил дразниться. Он нарочно перебросил обе ноги в Петин сад, да ещё в придачу забарабанил босыми пятками по доскам забора.

– Не ваш, а наш! Не ваш, а наш! Не ваш, а наш…

Этого Петя стерпеть не мог. Он схватил камешек, размахнулся и сплеча запустил им в Вовку.

И надо же – камень угодил Вовке прямо в ногу! Должно быть, очень больно, потому что Вовка громко заревел и, сковырнувшись с забора, побежал домой.

«Теперь будет знать!» – с торжеством подумал Петя. Сжав для храбрости кулаки, он направился к забору.

Но не тут-то было.

Над забором вдруг появилась лохматая голова. Длинноногий верзила в полосатой тельняшке уселся на перекладине и в упор посмотрел на Петю. При этом он чуть-чуть прищурил правый глаз. Это был двоюродный Вовкин брат пятиклассник Сергей. У Пети ёкнуло сердце. Кулаки разжались и сами собой опустились вниз.

Однако от забора он не отступил.

В это мгновение вынырнула ещё парочка Вовкиных двоюродных братьев – два близнеца: Ванечка и Мишенька. Эти с трудом вскарабкались на забор и, выпучив круглые глазки, тоже уставились на Петю.

Ну, их-то, во всяком случае, можно было не бояться. Подумаешь, четырёхлетние клопы!

Тем не менее Петя сделал шаг назад. Правда, очень маленький шаг. Скорее полшага, чем шаг. Но всё-таки…

И вдруг забор застонал и пошатнулся. Казалось, огромные столбы, врытые в землю, сейчас согнутся и лягут набок вместе с досками. На забор взгромоздились два самых старших брата Чернопятко – Григорий и Андрей.

И вся компания в грозной тишине устремила глаза на Петю.

Ox!..

У Пети подогнулись коленки, и он мгновенно исчез из сада.

Откуда же он мог знать, что у Вовки в гостях все его двоюродные братцы? Не вступать же с ними в бой, как вы думаете?

С этого самого дня всё и началось.

А казалось, чего бы им ссориться?

И жили они совсем рядышком. И отцы их работали на одном заводе. И забор у них был общий. Правда, забор этот был высокий, плотный, из хорошо пригнанных досок и вдобавок покрашен зелёной масляной краской. Но ведь через самый высокий забор можно перелезть, если за ним ждёт тебя друг…

На следующее после ссоры утро Вовкины куры забрались в Петин сад. Петя задрожал от радости, когда их увидел. Ну, теперь он покажет Вовке и его двоюродным братцам!

Он схватил палку и помчался навстречу курам.

И уж он гонял их по всему саду! Уж он их гонял…

Гонял и вопил не своим голосом. Ошалелые куры бегали, роняя перья. Они кудахтали на весь посёлок.

В конце концов Петя пригнал их обратно к забору, и они перелетели через него обратно на свой двор, словно дикие лебеди. И уже оттуда раздавалось их неистовое кудахтанье.

Вдогонку Петя запустил и палку. Весь забор загрохотал, точно барабан, а куры закудахтали ещё громче.

Это было лихо проделано, ничего не скажешь!

Расплата последовала немедленно. Тут же над забором Петя увидел разгневанное лицо Вовкиной матери и услышал её сердитый голос:

– Сейчас ты у меня увидишь, озорник! А ну-ка зови свою мать… Живо!

Но маму звать не пришлось. Она сама прибежала узнать, что случилось с соседскими курами, почему они так раскудахтались.

Как она огорчилась, услыхав о Петиных подвигах!

– Зачем ты трогал чужих кур? – спросила она. Голос у неё был скорее расстроенный, чем сердитый. – Как ты смел?

– Они сами к нам пришли. Я хотел их только выгнать, – насупившись, соврал Петя, не чувствуя, однако, никакого раскаяния за свою ложь.

– Он нарочно, он нарочно, он нарочно… – выкрикнул Вовка, появляясь вдруг над забором возле своей матери. – Я знаю… он нарочно!

– Ты правда нарочно? – спросила мама.

– Нарочно! – твердо ответил Петя, с ненавистью посмотрев на краснощёкое лицо врага.

Теперь мама рассердилась по-настоящему:

– Какое безобразие!

– Ага, ага, ага, я говорил, он нарочно! – заорал Вовка и тут же, получив увесистый подзатыльник от своей матери, нырнул вниз.

В общем, куриный конфликт был улажен быстро и совершенно мирным путём. Петина мама извинилась за Петю и сказала, что она готова заплатить за пострадавших кур, если куры как-нибудь пострадали.

Но Вовкина мама от денег отказалась, а лишь попросила, чтобы больше такого не повторялось.

На это Петина мама ответила, что она твёрдо обещает, что больше это не повторится, и соседки разошлись по домам.

Итак, всё было улажено и все остались довольны. Все, кроме Вовки…

Как? Вместо того чтобы выдрать Петьку за такое нахальное обращение с их курами, шлепок получает кто?

Он, ни в чем не повинный Вовка! И главное – какой позор! – прямо на глазах у злейшего врага.

Где же тут справедливость?

Нет, с этим Вовка мириться не мог… Вечером прямо перед окнами дома, где жил Петя, на дереве болталась старая метла. А рядом висела бумажонка с неуклюжими карандашными каракулями:

Петруха-свиндирюха повешен за ухо.

На этот раз даже мама возмутилась:

– Ну уж это слишком!.. – и тут же велела Пете снять метлу и кинуть её на помойку.

А Петя был счастлив. Нет, ни на какую помойку он метлу не понесёт. Он сделает по-другому.

Улучив подходящий момент, он заманил к себе в сад Вовкиного щенка Тяпку. Налил ему полную тарелку супу, и, пока этот толстый обжора с жадностью лакал суп, Петя ухитрился привязать к его коротенькому хвосту ту самую метлу, которая висела на дереве перед их окнами.

Потом он перебросил щенка с метлой на Вовкин двор.

К метле была прицеплена записка:

Вовка, Вовка – кислый квас,Тухлая капуста.Съел он старую метлуИ сказал: «Как вкусно!»

Казалось, конца не будет этой вражде. Казалось, никогда они не протянут друг другу руку мира, не сядут рядышком потолковать о своих делах, как это было прежде.

Казалось, никогда не наступит такой день. Никогда…

Глава вторая

Они первоклассники

– Петя, – сказала мама. – А ведь сегодня уже пятнадцатое августа…

Лицо у неё стало озабоченным.

Петя ничего не ответил: пятнадцатое так пятнадцатое! Не всё равно?

– Да, – продолжала мама, – скоро первое сентября, и у тебя начнутся занятия в школе.

На этот раз Петя насторожился: почему это у мамы словно бы расстроенный голос?

Он спросил:

– Разве тебе не хочется, чтобы начались занятия в школе?

– Как не хочется! Конечно, хочется. Но вот ведь… Прямо понять не могу, как это случилось? Бумаги твои ещё не поданы…

Петя побледнел.

– Мама! – Голос у него дрогнул. – Мама, что ты наделала? Теперь всё пропало…

– Ничего не пропало. Завтра сходим привьём оспу, а послезавтра я пойду в школу. Без справки об оспе в школу всё равно не принимают.

Но Петя и слушать не хотел ни о каком «завтра». Какие могут быть «завтра», если существует «сегодня».

Нет, он был не таким человеком, чтобы откладывать что-либо на следующий день.

– Сегодня пойдём и привьём оспу! – твёрдо сказал он. – Прямо сейчас же.

Нет. Сегодня мама не могла.

– Как ты не понимаешь, – сказала она, начиная сердиться, – у меня есть дела. Сказала – завтра, завтра и пойдём.

Нет. Петя не мог ждать до завтра. Как мама не хочет понять, – больше откладывать невозможно.

– Тогда иди сам! – сердито проговорила мама. – Пожалуйста, иди. Тебя никто не держит.

И Петя ушёл очень рассерженный.

Собственно говоря, мама сказала это просто так. Она, конечно, не думала, что Петя пойдёт без неё в поликлинику, да ещё прививать оспу.

А Петя уже шагал по главной улице заводского посёлка, направляясь в ту сторону, где среди пёстрого цветника стояло белое двухэтажное здание поликлиники.

Возле проходной – дверей, куда рабочие входили на завод и откуда выходили после работы, – Петя немного задержался. Там висели огромные электрические часы и великолепный градусник побольше самого Пети.

Лиловый столбик на этом градуснике поднялся очень высоко, хотя было ещё утро и часы показывали без пяти десять. Но и без градусника было ясно, какая жара! Асфальт на солнечной стороне тротуара размяк и продавливался под пятками сандалий. А георгины – уж на что выносливые цветы! – и те опустили листья. Всё лето было такое, и август не уступал июлю.

Сейчас у проходной было пусто и тихо: не наступил ещё час обеденного перерыва. Только в табачном ларьке, отмахиваясь от мух, дремал знакомый старичок, у которого папа всегда покупал папиросы «Беломор».