Сергей Есенин. Подлинные воспоминания современников - Коллектив авторов

Поэт и переводчик С. Городецкий: «Я застал однажды Есенина на полу, над россыпью мелких записок. Не вставая с пола, он стал мне объяснять свою идею о “машине образов”. На каждой бумажке было написано какое-нибудь слово – название предмета, птицы или качества. Он наугад брал в горсть записки, подкидывал их и потом хватал первые попавшиеся. Иногда получались яркие двух- и трехстепенные имажинистские сочетания образов. Я отнесся скептически к этой идее, но Есенин тогда очень верил в возможность такой “машины”».

Писатель И. Грузинов: «У него была небольшая сумка, куда он складывал слова, написанные на отдельных бумажках, он тряс эту сумку, чтобы смешать бумажки, затем вынимал несколько бумажек. Комбинация из слов, полученных таким путем, давала первый толчок к работе над стихом. Этим способом писания стихов поэт хотел расширить рамки необходимого, хотел убежать из тюрьмы своего мозга, хотел многое предоставить стечению обстоятельств, игре случая. Этот способ писания стихов напоминает игру в счастье, гаданье по билетикам, которые вынимает сидящий в клетке уличный попугай».

Э. Герман: «Природе он уделял больше внимания в стихах, чем в жизни. Даже за город, бывало, душным московским летом не съездит».

И. Грузинов: «Есенин в стихах никогда не лгал. Рассказывает он об умершей канарейке – значит, вспомнил умершую канарейку, рассказывает о гаданье у попугая – значит, это гаданье действительно было, рассказывает о жеребенке, обгоняющем поезд, – значит, случай с милым и смешным дуралеем был…»

У Есенина было несколько ролей, несколько образов. Поначалу – деревенский поэт-самородок из Рязанщины, затем – городской франт в цилиндре. Кто-то считал, что чертовски хорош он был в обоих образах, кто-то говорил, что не шел ему ни тот, ни другой.

Писатель и литературовед В. Шкловский: «Ходил Есенин по редакциям в рубашке с воротом, вышитым крестиком, а иногда в рубашке шелковой».

Писатель-эмигрант Г. Гребенщиков: «В год первых его успехов, когда он, сдружившись с Николаем Клюевым, был предметом ласки и любви московских салонов, когда богатые москвичи, разодевши обоих поэтов в шелковые рубахи и сафьяновые сапоги, носились с ними – Сережа, – розовый мальчик, уже напивался».

Писатель и публицист А. Ветлугин: «О своем детстве и отрочестве Есенин рассказывал много, охотно и неправдоподобно. Он любил смаковать побои, полученные в пятилетнем возрасте, “неправду”, перепутанную в школе, соблазны деревенские, почти что “рубенсовские соблазны”, которыми встретила пятнадцатилетнего Есенина не лубочная и не тургеневская, а кровь и потная “Рассея”. Невозможно поверить (да и нужно ли) рассказы о “дядьях”, грубых, пьяных, вороватых, бравших подряд на истребление грачиных гнезд по пятаку с гнезда и заставлявших четырехлетнего Сережу карабкаться и сбивать гнезда по копейке за пару. Приятели, научившие Есенина, как “копить деньгу”: “когда мать пошлет тебя в церковь святить просфиры, пятак сбереги, а для блезира сам окропи просфиры речной водой и надрежь знаки освящения…” Существовала ли эта, белотелая, шестипудовая попадья, которая, “стиснув пятнадцатилетнего Сережу” меж колен, посвятила его в первые таинства любви?»

Актер, близкий друг поэта В. Чернявский: «Говорили недоброжелатели, что его наивность и народный говор – нарочитые. Но для нас, новых его приятелей, все в нем было только подлинностью и правдой. Мы, пожалуй, преувеличивали его простодушие и недооценивали его пристальный ум. Конечно, мы замечали: Есенин не мог не чувствовать, что его местные обороты и рязанский словарь помогают ему быть предметом общего внимания, и он научился относиться к этому своему оружию совершенно сознательно».

И. Эренбург: «Он менял роли; говорил то об Индикоплове, то о скифстве; но не играть не мог (или не хотел). Часто я слышал, как, поглядывая своими небесными глазами, он с легкой издевкой отвечал собеседнику: “Я уж не знаю, как у вас, а у нас в Рязанской…”»

Поэт Вс. Рождественский: «Вероятно, в глубине души Есенин сам подсмеивался над своим маскарадом, но, считая его выгодным для литературной славы, упорно не желал с ним расставаться».

Критик М. Бабенчиков: «…помню, как удивился, впервые встретив его наряженным в какой-то сверхфантастический костюм. Есенин сам ощущал нарочитую “экзотику” своего вида и, желая скрыть свое смущение от меня, задиристо кинул: “Что, не похож я на мужика?” Мне было трудно удержаться от смеха, а он хохотал еще пуще меня, с мальчишеским любопытством разглядывая себя в зеркале. С завитыми в кольца кудряшками золотистых волос, в голубой шелковой рубахе с серебряным поясом, в бархатных навыпуск штанах и высоких сафьяновых сапожках, он и впрямь выглядел засахаренным пряничным херувимом».

С. Есенин: «Я буду болтать тросточкой и говорить, закатывая глаза: “Какая прекрасная погода!” Я обязательно научусь этому перед зеркалом. Мне интересно, как это выглядит».

А. Белый: «Ну, Есенин и цилиндр. Этот быт разлагающе действует на Есенина».

А. Берзинь: «Было уже не смешно, что Сергей Есенин носит цилиндр, что он любит выфрантиться, он уже потерял нелепость в своем пустопорожнем, почти маскарадном костюме. Не замечаешь смешные, претенциозные стороны, не раздражают его причуды. Ему хочется, и пусть. Ему доставляет удовольствие такой маскарад – пусть рядится, он доволен, и это – главное…»

В. Шкловский: «Одевался Есенин элегантно, но странно: по-своему, но как-то не в свое. Он ощущал, что цилиндр и лаковые сапоги – печальная шутка».

Эмигрантка Н. Радван-Рыжинская: «…как видно, одетый у одного из лучших английских портных, но как-то это выходит вразрез с типом его наружности».

Поэт Г. Иванов: «“Помните? – Есенин смеется. – Умора! На что я тогда похож был! Ряженый!..” Да, конечно, ряженый. Только и сейчас в Берлине в этом пальто, которое он почему-то зовет пальмерстоном, и цилиндре, у него тоже вид ряженого. Этого я ему, понятно, не говорю».

С. Городецкий: «Цилиндр был символом ухода Есенина из деревенщины в мировую славу».

В годы перестройки появилось огромное количество публикаций о том, что Есенин не совершал самоубийства, а был убит. В начале 90-х было проведено серьезное расследование, в котором участвовали: Институт судебной медицины АН СССР, судмедэксперты Советской армии, кафедра судебной медицины ММА им. И. М. Сеченова, НИИ судебной медицины Министерства здравоохранения РФ, экспертно-криминалистический центр МВД России, НИИ судебных экспертиз Министерства юстиции РФ, Генеральная прокуратура РФ, а также криминалисты, журналисты и историки литературы. Результаты этого непредвзятого масштабного расследования опубликованы в сборнике «Смерть Сергея Есенина. Документы, факты, версии». Тем не менее по-прежнему плодятся теории заговоров, публикуются обновленные, отретушированные биографии, тиражируются газетные статьи, в которых скандальность предпочтительнее фактов. Основная версия убийства Есенина такова: поэта убили чекисты, перед смертью жестоко истязавшие и пытавшие его за надругательство над Советской властью в поэме «Страна негодяев» (в другой редакции – русского поэта убили евреи за то, что он был слишком русским, к тому же не скрывал своих антисемитскиех взглядов). Это было бы смешно, если бы не было так грустно. О Есенине и «еврейском вопросе», а также о том, почему трагическая развязка в «Англетере» была предрешена, подробно рассказывается в главе «Прокатилась дурная слава, что похабник я и скандалист…»

Что же говорят современники Есенина о его отношениях с властью?

Из воспоминаний А. Ветлугина: «Отрок Сережа» был представлен ко Двору. «Голова, запрокинутая в безбрежность, глаза не в небо и не в землю, а так, поверх присутствовавших, в «никуда», голос то певучий, опьяняющий и крадущийся, как песнь Ракель Меллер, то визжащий, испуганный, тревожащий – как священный бред хлыста…

Они слушали его, как Шаляпина, затаив дыхание, боясь пропустить слово…

И он читал стихи, которые для Двора были откровением земли…

Которые даже для литературного обозревателя Самаркандского листка были сложнейшим техническим построением, результатом не калмыцкого “накатило”, а внимательного изучения методов, провозглашенных Андреем Белым…

Если верить Есенину – вот что произошло, когда он окончил чтение в этот первый весенний вечер.

– Неужели Россия такая грустная? – сказала государыня…

– О-о-о, мать моя, – ответил Есенин, – Россия в десять раз грустнее, чем все стихи мои…

Есенин был приглашен повторить чтение. Еще и еще раз.

Десятки «экспертов» дворцовых были приглашены послушать его и высказать мнение.

И пришел день, когда Есенин встретился с Распутиным.

“Отрок” со “Старцем”».

Поэтесса А. Ахматова: «Он принес сборник, который готовил издать. На этом сборнике он написал посвящение Александре Федоровне (Царице)».

Г. Иванов: «Книга Есенина “Голубень” вышла уже после Февральской революции. Посвящение государыне Есенин успел снять. Некоторые букинисты в Петербурге и Москве сумели, однако, раздобыть несколько корректурных оттисков “Голубня” с роковым “Благоговейно посвящаю…” В магазине Соловьева такой экземпляр с пометкой “чрезвычайно курьезно” значился в каталоге редких книг».