Похитители разума. Психохирургия и контроль над деятельностью мозга - Самуэль Чавкин

Применение пыток под прикрытием «аверсивной» (успокоительной) терапии (электрошок, препараты, вызывающие тяжкие болезненные реакции и т. п.), разумеется, «проще» осуществлять, пользуясь надежным прикрытием тюремных стен и решеток. Но проекты сторонников «контроля над разумом» простираются значительно дальше. Ведь если определенные дисфункции процессов головного мозга объявляются причиной правонарушений и других форм отклоняющегося поведения, то, установив такого рода отклонения, можно выявить «лиц, склонных к насилию». А поскольку методы выявления такого рода лиц столь же сомнительны, как и обосновывающая их теория, то клеймо «потенциального насильника» может без каких-либо ограничений использоваться в политических целях.

Анализируя рассуждения сторонников психиатрических причин социально нежелательного поведения, С. Чавкин вполне обоснованно ставит следующие вопросы: «Не является ли активист движения за гражданские права всего лишь жителем трущоб, предрасположенным к насилию, а его участие в борьбе за гражданские права результатом патологии? Не является ли покорность и безропотное принятие условий жизни в трущобах признаком нормальной психики? А может быть, эта теория предназначена для того, чтобы научно обосновать причисление политически сознательных борцов за гражданские права к грабителям и убийцам».

С. Чавкин критикует попытки возродить ломброзианские теории «врожденного преступника» путем замены анатомических признаков «хромосомными аномалиями», «больными клетками мозга» и тому подобными квазинаучными характеристиками «особого» типа людей, якобы потенциально склонных к насилию[8].

Антидемократический характер подобного рода теорий настолько очевиден, что они вызывают протест не только со стороны прогрессивных организаций, но и со стороны либерально настроенных ученых различных специальностей. Правда, несмотря на все эти протесты, практика применения варварских методов «изменения сознания» распространяется все шире, охватывая все большее число тюрем и психиатрических лечебниц. Естественно, возникает вопрос, каким же образом эти научно не обоснованные и фактически принудительные эксперименты над людьми оправдываются юридически, какова правовая база их осуществления?

В главе, которая называется «Эрозия юридических гарантий», С. Чавкин, с одной стороны, детально раскрывает противоречие экспериментов по «модификации поведения» основным положениям Билля о правах, а с другой — показывает те обходные маневры и казуистические приемы, при помощи которых американская Фемида закрывает глаза на это противоречие[9].

В связи с проблемой конституционных гарантий прав личности в США необходимо подчеркнуть следующие моменты.

Во-первых, одним из основополагающих принципов англо-американской правовой системы является инициатива потерпевшего от незаконных действий в возбуждении судебного преследования. Таким образом, чем больше возможностей у человека получить квалифицированную юридическую помощь, чем сам он лучше знаком с законами и процедурными правилами, тем больше у него шансов противостоять творимому беззаконию. И наоборот, кто менее грамотен, не имеет денег, чтобы оплатить услуги опытного адвоката, тому сложнее, а зачастую и вовсе невозможно воспользоваться провозглашенными законом правами. Не удивительно поэтому, что объектом всех наиболее вопиющих злоупотреблений властей становятся лица, «исключенные» из обычной жизни: заключенные, лица, подвергнутые принудительному психиатрическому лечению, и дети. Именно они становятся объектами психохирургических операций.

Во-вторых, в тех случаях, когда обращение в суд все-таки имеет место (как правило, по инициативе третьих лиц и организаций), то в действие вступает другая особенность американского права: его казуистичность и противоречивость. Если один суд принимает решение, объявляющее «юридически ничтожным» согласие лица, лишенного свободы, на производство психохирургической операции или иных опасных для здоровья экспериментов, то другой — признает такие операции «вполне законными», т. к. они производятся «для блага» пациента. Высший же судебный орган США — Верховный суд — хранит молчание. С. Чавкин подчеркивает, что Верховный суд США очень редко осуждает какой-либо вид физического наказания, хотя это и противоречит VIII поправке к Конституции. «Неопределенное» правовое положение психохирургии и всего, что с ней связано, влечет лишь создание бесчисленных правительственных комиссий, выводы которых явно свидетельствуют о прямой поддержке властями опытов по «модификации поведения». В эти комиссии входят не только чиновники, но и профессора колледжей, руководители исследовательских лабораторий и другие представители научных кругов. Однако это не меняет общей направленности такого рода комиссий. Объясняя этот факт, С. Чавкин приводит следующее высказывание социолога А. Суона: «Я нисколько не сомневаюсь, что большая часть научных исследований в США имеет политическую подоплеку. Их цель — подавить здоровое и законное инакомыслие в обществе, которое [общество.— И. M.] не раз прибегало к насилию для решения своих проблем и осуждает насилие лишь тогда, когда к нему прибегают другие».

«Нейтралитет» судебных органов и щедрые ассигнования федеральных государственных ведомств на разработку различных средств «контроля над сознанием», разумеется, не являются случайными. Разрабатываемые средства «контроля над разумом» представляют несомненный интерес для правящих кругов. Приведем лишь один из примеров, содержащихся в книге С. Чавкина. Автор одного из проектов дистанционного контроля за поведением «неблагонадежного» лица Швицгебель допускает, что все разрабатываемые им технические средства могут быть использованы для «наблюдения за такими категориями людей, которые обычно не подлежат заключению». К их числу относятся не только условно освобожденные и предполагаемые члены преступных шаек, но и коммунисты. Формальным основанием для установления наблюдения может быть задержание за незначительное нарушение, «с тем чтобы потом освободить, но держать под наблюдением».

Такого рода политическая подоплека всех опытов по «модификации поведения» и «контролю над психикой» оказывается куда более значимым аргументом в споре об их допустимости, чем все возражения «либералов-идеалистов» против нарушения конституционных гарантий прав личности.

И напрасно один из активных противников применения психохирургии как средства изменения поведения нейрохирург Э. Бейтс уговаривает своих коллег не дать превратить себя в орудие социальных и политических институтов, составляющих основу нашего общества, покоящегося на насилии. Тщетность такого рода попыток подтверждается крупными субсидиями различных правительственных учреждений на исследования в области «модификации поведения», невмешательством судебных органов, противоречивыми заключениями комиссий, изучавших этот вопрос и т. п.

В заключительной главе книги С. Чавкина, «Сотрудничество? Нет, соучастие!», раскрыта роль и самих исследователей, среди которых далеко не все «обременены» этическими принципами ученого. В погоне за получением необходимых денежных средств они пренебрегают не только научной добросовестностью, но также и здоровьем тысяч бедняков, которые служат подопытным материалом.

С. Чавкин заканчивает свою книгу словами председателя апелляционного суда Вашингтона Дэвида Бэйзлона: «От уличной преступности нет другого лекарства, кроме коренных социальных реформ, которые обычно дорогостоящи, малоэффективны и непопулярны. Но это не должно служить основанием для упрощенческого подхода к проблеме. Не представляет труда признать социальную несправедливость неизбежной и смириться с этим. Куда труднее понять ее недопустимость и найти в себе силы бороться с нею».

Собственно, это позиция и самого автора. Чтобы отчетливее представить себе ее политический смысл, необходимо учитывать то содержание, которое и С. Чавкин, и другие буржуазные авторы, высказывающие сходные взгляды, вкладывают в понятие «коренные социальные реформы». Речь идет отнюдь не о ликвидации капиталистических общественных отношений, а лишь о различных путях разрешения наиболее критических проблем в рамках существующего экономического и политического строя. Критика существующей действительности с такого рода позиций объективно также несет определенную идеологическую нагрузку, поскольку она способствует поддержанию буржуазно-демократических иллюзий масс, значение которых в механизме политической власти неоднократно подчеркивал В. И. Ленин[10]. Но даже субъективно честные исследователи, если они придерживаются такого рода иллюзий, не в силах предложить конструктивные и действенные меры, с помощью которых можно было бы «приостановить» общий кризис буржуазного общества. Этот кризис «поражает институты власти, буржуазные политические партии, расшатывает элементарные нравственные нормы. Коррупция становится все более явной даже в высших звеньях государственной машины. Продолжается упадок духовной культуры, растет преступность»[11].