ПОСЛЕДНЯЯ ГРАНИЦА - ХОВАРД ФАСТ

Сегер, с трудом подбирая слова, проговорил что-то на шайенском языке. Склонив голову набок, вождь сосредоточенно вслушивался. Сегер продолжал говорить, запинаясь, и Маленький Волк терпеливо ждал, пока он кончит.

– Всё та же песня, – заявил Сегер Майлсу. – Насколько я мог разобрать – мало пищи, нет бизонов, болезни, жара… Вечно та же проклятая история… Может, я не так понял его, но у старика, видно, накипело в душе. Пошлите за Герьером, пусть лучше он поговорит с ними.

Метис Эдмонд Герьер жил при агентстве и выполнял любую работу – что придётся. Иногда он служил переводчиком и посредником между агентом и индейцами, среди которых у Герьера было немало родственников. И теперь Майлс послал за ним Трублада, а Сегер пригласил обоих вождей в контору агентства, предлагая вместе покурить. Перед тем как войти в дом, Тупой Нож также пожал руку белым. В нём не чувствовалось той уверенности, какая была в Маленьком Волке; несмотря на свой возраст и положение, он имел вид испуганного ребёнка.

Войдя в контору, Сегер набил свою трубку и разжёг её. Но вожди не захотели ни сесть, ни курить. Несмотря на жару, они кутались в свои одеяла и продолжали стоять, прислонившись спиной к одной из стен маленькой комнаты. Минуты ожидания тянулись бесконечно. Выглянув в окно, Майлс увидел остальных Шайенов, безучастно сидевших на своих тощих лошадках. Было совершенно бесполезно затевать беседу на том ломаном шайенском языке, на котором говорил Сегер, или с помощью немногочисленных английских слов, которые были известны Маленькому Волку.

Спустя некоторое время в контору вошла миссис Майлс с тарелкой сладкого печенья. Она тревожилась за мужа, но, увидев, что в комнате царит спокойствие, весело заулыбалась и принялась угощать обоих вождей. Когда те отказались, она удивилась и обиделась.

– Ещё никто из них ни разу не отказывался от моих печений, – жалобно заявила она.

– Да ведь эти северные Шайены – дикари, они совсем нецивилизованны, – пояснил Сегер.

– А вид у них голодный, – отозвалась миссис Майлс.

– Послушай-ка, Люси, – заявил Майлс недовольным тоном, – дело может оказаться серьёзным. Нам надо переговорить с этими людьми, и я уже послал за Герьером. Лучше уходи к себе и жди меня.

– Раз ты этого хочешь… А печенье оставить? Майлс рассеянно кивнул, и она, поставив тарелку на конторку, ушла. Майлс вынул часы – большую серебряную луковицу – и нетерпеливо посмотрел на них.

– Куда пропал Трублад? – спросил он Сегера. Сегер пожал плечами и продолжал курить. Воздух в комнате был душный и спёртый: от старых вождей пахло конским потом, сыромятной кожей, горелым деревом.

Сегер встал и, подойдя к окну, распахнул его. Майлс рассеянно крошил кусочек печенья. Голова у него всё ещё болела; ему так и не удалось принять холодную ванну, о которой он мечтал.

– Вот они, – сказал Сегер.

Трублад, тяжело дыша, ввел Герьера в комнату.

– Я бегал в деревню, – проговорил он, с трудом переводя дыхание. – Я думал…

Сегер насмешливо усмехнулся, а Майлс сказал:

– Можно вас попросить вести протокол, Джошуа?

Трублад кивнул. Доставая блокнот и карандаш, он тщетно пытался овладеть собой.

Герьер, сняв шляпу, отряхнул её, потом вытер лоб, кивнул обоим вождям и быстро заговорил с ними на шайенском языке. Он отбросил все церемонии и старался быть таким же деловитым, как и белые.

– Спроси их, чего они хотят, – сказал Майлс. – Если они нуждаются в продовольствии, пусть возвращаются в свою деревню – я пришлю им дополнительные пайки.

– Дело не в продовольствии, – заявил Герьер. – Они хотят вернуться к себе.

– Так пусть возвращаются! Ведь я же не держу их здесь. Скажи им, пусть уезжают хоть сейчас.

– Они говорят не о стоянке, – пояснил Герьер. – Они считают своей родиной Вайоминг.

– Но это же невозможно! – вскричал Майлс, хлопнув ладонью по конторке. – Об этом нечего и думать! Скажи им, что это невозможно. Да они и сами знают. Скажи, что ни один из них не смеет покинуть Индейскую Территорию без разрешения из Вашингтона. И хорошенько растолкуй им, что Великий Белый Отец такого разрешения не даст. Агентство стало родиной индейцев на веки вечные, и их жизнь здесь будет такой, какой они сами сделают её. Если они будут лениться, бездельничать и целыми днями валяться у себя в палатках, то и получат по заслугам. Объясни это. Жить им придётся здесь.

Герьер переводил, а Трублад записывал у себя в блокноте. Сегер спокойно попыхивал трубкой.

Когда метис умолк, оба вождя переглянулись. Лицо Тупого Ножа выражало безнадежное уныние и растерянность. Он горестно покачал головой и сделал движение, чтобы уйти. Однако Маленький Волк ласково, но решительно удержал старика за руку.

Теперь заговорил Маленький Волк, и Герьер начал переводить его речь от первого лица. Переводить с шайенского на английский ему было труднее, и он с усилий подыскивал слова, косясь на Трублада, продолжавшего записывать.

– До каких же пор нам оставаться здесь? – сдержанно, не повышая голоса, начал Маленький Волк. – Пока мы все не перемрём? Вы смеётесь над моим народом, что он остаётся в своих палатках, но что же ему делать? Работать? Охотники мы – вот наша работа. Мы всегда жили только охотой и никогда не голодали. С незапамятных времен обитали мы в стране, которая всегда была нашей, в стране лугов и гор и высоких сосновых лесов. Мы не знали болезней, и редко кто у нас умирал. Но с тех пор как мы поселились здесь, мы все болеем, и многие, многие уже умерли. Мы голодаем, и наши дети у нас на глазах так исхудали, что остались лишь кости да кожа. Разве можно винить человека за то, что он хочет вернуться в наш родной край? Если вы не можете разрешить нам уйти, пошлите кого-нибудь из нас в Вашингтон, и он расскажет там, как мы страдаем. Или пошлите туда кого-нибудь из своих и добейтесь для нас позволения покинуть эти места прежде, чем мы все умрём!

Бесхитростное красноречие старого вождя тронуло и Герьера. Переводя последние слова, он простёр руки, и в комнате воцарилось тревожное, напряжённое молчание. Но интерес скоро прошёл, и Герьер принялся рассматривать изнанку шляпы, медленно вертя её между пальцами. Трублад перечитывал свои записи. Агент Майлс взглянул на Сегера, продолжавшего невозмутимо дымить своей трубкой.

И Майлс позавидовал хладнокровию Сегера, который может сидеть в стороне и только наблюдать. Но что делать ему, Майлсу? Как заставить дикарей понять национальную политику правительства? Для н11х это только вопрос о справедливости, об удовлетворении их требований. Они никак не могут понять, что на их северной родине вся дичь давным-давно перебита, что там всюду понастроили фермы и ранчо. Нечего также думать о том, чтобы поделиться с ними своей мечтой, которую он когда-то лелеял: сделать дарлингтонское агентство очагом цивилизации. Беспокоить индейское ведомство всей этой историей нельзя, это ясно. Майлс её уладит сам или с помощью полковника Мизнера и его гарнизона, расположенного в форте Рино. И Майлс попытался оттянуть решение вопроса.

– Сейчас я не могу послать в Вашингтон, – сказал он, тщательно взвешивая свои слова. – Быть может, позднее, но не теперь. Попробуйте прожить ещё один год в агентстве. Если дело не пойдёт – обещаю вам передать этот вопрос на рассмотрение соответствующих властей в Вашингтоне.

Маленький Волк покачал головой:

– А если за этот год мы все умрём? Что же мы выиграем? Нет, мы должны уйти теперь же. Если мы выполним твое требование, может быть и некому уже будет идти на север.

– Я сообщил тебе моё решение, – упрямо возразил Майлс.

Голову нестерпимо ломило. Оба вождя представлялись ему сквозь струящийся зной какими-то уродливыми видениями. Он пытался подавить чувство ненависти к ним, говорил себе, что в их жалобах кое-что справедливо. Но всё в его сознании путалось и переплеталось: и мечты о холодной ванне, которую они помещали ему принять – она одна облегчила бы головную боль, – и жара, и пыль, и покоробившиеся некрашеные доски, и скудные пайки, и заброшенность Дарлингтона, и его собственная внутренняя борьба, и отвращение к тому делу, которому призван служить.

– Скажи им, что больше я ничего не могу обещать! – раздраженно крикнул он Герьеру.

Оба вождя в молчании выслушали это решение. Они кивнули головой, церемонно пожали руки всем присутствовавшим. Рукопожатие было чуждо им, но они словно старались как можно точнее и лучше проделать этот единственный ритуал белых, которому они научились. Лицо Маленького Волка походило на бесстрастную маску, но в покрасневших глазах Тупого Ножа были старческая скорбь и отчаяние.

Когда они вышли из комнаты, Майлс облегчением вздохнул. Сегер последовал за ними и проследил, как они сели на своих тощих лошадей. Остальные всадники дожидались их, всё так же легко и непринуждённо наклонившись над костяными луками сёдел, сделанных из дублёной кожи. Потом весь отряд уехал в том же порядке, как и появился, вытянувшись в прямую линию. Копыта их лошадей почти не производили шума, утопая в глубокой красной пыли. Удушливые клубы измельчённой в порошок глины взвихрились за ними, и опять стало казаться, что их индейские кони плыли по зловещим багровым облакам.