Жареные зеленые помидоры в кафе «Полустанок» - Флэгг Фэнни

Эд, муж Эвелин, уже стоял в дверях и в нетерпении подавал ей знаки. Эвелин скомкала фантики, сунула их в сумочку и встала.

— Прошу прощения, но меня зовет муж. Нам пора.

Миссис Тредгуд удивленно взглянула на нее:

— Это обязательно?

— Да, к сожалению. Он торопится.

— Ну что ж, приятно было поболтать с вами. А как вас зовут, милочка?

— Эвелин.

— Ну тогда приезжайте навестить меня. Буду очень рада. Пока! — крикнула она вслед Эвелин, высматривая следующего посетителя.

«Бюллетень Полустанка»

15 октября 1929 г.

Миссис Веста Эдкок и её сын, Эрл-младший, объявили себя полноправными хозяевами метеорита, объясняя это так: дом, в который попал небесный камень, Отисы арендуют у них, а поскольку дом принадлежит им, значит, и то, что в него попало, — тоже.

Когда миссис Бидди Луис Отис спросили, что она по этому поводу думает, она ответила: по её мнению, метеорит все же принадлежит ей, поскольку он разбил её радио. Ее муж Рой, кондуктор на железной дороге, в тот день работал допоздна и свидетелем происшествия не был, но сказал, что в 1833 году за одну только ночь нападало десять тысяч метеоритов, а тут мы имеем дело всего с одним. Есть из-за чего шум поднимать!

Бидди сказала, что хочет оставить его у себя на память — я имею в виду метеорит.

Кстати, это моя фантазия или в самом деле наступили трудные времена? Уилбур, моя дражайшая половина, сказал, что на прошлой неделе в кафе заходили ещё пять бродяг и просили поесть.

Дот Уимс

Лагерь безработных

15 октября 1929г.

Пять человек ежились вокруг костерка, оранжевые блики и черные тени плясали по лицам. Они пили кофейную бурду из жестяных кружек: Джим Смоки Филлипс, Элмо Уильямс Клякса, Джейк Долгоносик, Кривой Саккет и Чаттануга Рыжий Брехун — пятеро из тысячи двухсот мужчин и подростков, скитавшихся в том году по городам и весям.

Смоки Филлипс глянул на небо и промолчал; остальные сделали то же самое. На разговоры сегодня не тянуло, потому что ледяные пощипывания ночного ветерка означали приближение ещё одной суровой зимы. Смоки понимал: пора снова подаваться на юг вслед за стаями диких гусей.

Он родился морозным утром в Смоки-Маунтинс в Теннеси. Его отец, кривоногий мужичок, был самогонщиком во втором поколении и с большим почтением относился к продукции собственного производства. Он совершил роковую ошибку, женившись на «добропорядочной деревенской девушке», которая целиком и полностью посвятила жизнь некоей Пайнгроувской добровольной баптистской церкви.

В детстве Смоки часами просиживал со своей младшей сестрой Бернис на жесткой деревянной скамье в церкви, думая только о еде. Иногда во время молитвенного собрания мать вставала и начинала бормотать что-то бессвязное на непонятном языке. Но чем одержимее становилась мать, тем меньше религиозности оставалось в отце. В конце концов, он совсем перестал ходить с ними церковь, а детям сказал: «В Бога я верю, но сомневаюсь, что надо сходить с ума, пытаясь доказать это».

Однажды весной — Смоки тогда было восемь лет — Господь объявил матери, что в её мужа вселился дьявол, и она донесла на него в налоговую полицию. Смоки помнит, как они с сестрой провожали отца от сарая, где стоял перегонный куб, до дороги, а за спиной у него шел вооруженный полицейский.

Проходя мимо жены, отец недоуменно посмотрел на неё и сказал; «Женщина, ты хоть понимаешь, что натворила? Ты вырвала кусок хлеба у себя изо рта».

В тот день Смоки видел его в последний раз.

После этого мать совсем обезумела и связалась с группой темных фанатиков из секты святых заклинателей змеи. Однажды вечером краснолицый растрепанный проповедник целый час драл глотку и бил кулаками по Библии, чем довел своих босых прихожан до полного исступления. Вся публика что-то монотонно распевала и колотила по полу пятками. Потом проповедник достал откуда-то холщовый мешок, выхватил из него двух огромных гремучих змей и принялся крутить их над головой, взывая к Богу.

Смоки оцепенел и сжал руку сестренки. Проповедник прыгал по кругу, призывая верующих взять змею и очистить душу верой в Авраама.

Вдруг мать вскочила, схватила одну из змей и что-то забормотала, уставясь в желтые змеиные глаза, а прихожане начали раскачиваться из стороны в сторону и стонать. Когда мать пошла по комнате, держа змею в руке, они стали падать на пол, извиваться, визжать, заползать под скамьи и прыгать между рядами. Люди впали в неистовство, а мать выкрикивала: «Хосса! Хеламна! Хессамия!»

Прежде чем Смоки понял, что происходит, малышка Бернис вырвала руку, подбежала к матери и, дергая её за подол, закричала:

— Мамочка, не надо!

Все ещё пребывая в трансе, женщина на какое-то мгновение опустила безумные глаза на ребенка, и в это время змея бросилась ей в лицо и ужалила в щеку. Ошеломленная, мать посмотрела на змею, и та снова ужалила её, на этот раз в шею, вонзив ядовитые зубы прямо в сонную артерию. Женщина с глухим стуком выронила злобную тварь, и змея неторопливо поползла между рядами.

Мать оглядела комнату, где воцарилась гробовая тишина. Прихожане, не понимая, что произошло, смотрели на неё в недоумении. Глаза матери начали стекленеть, она медленно осела на пол и умерла.

К Смоки подошел дядя и повел его к выходу. Бернис забрали соседи, а Смоки так и остался жить у дяди. Когда ему исполнилось тринадцать, он ушел по железной дороге куда глаза глядят, чтобы больше никогда не возвращаться в тот дом. С собой он прихватил только фотографию. Иногда он вытаскивал её из кармана и долго рассматривал. На выцветшем раскрашенном снимке было двое румяных, улыбающихся детей — маленькая пухлая девочка с челкой и розовой лентой, повязанной вокруг головы, и Смоки с аккуратно причесанными каштановыми волосами. Он стоял чуть позади сестренки, прижавшись к ней щекой. Смоки часто думал о Бернис, представлял, как они встретятся, если, конечно, ему суждено будет вернуться.

Ему было лет двадцать, когда охранник столкнул его с товарняка прямо в холодную желтую реку где-то в Джорджии. Барахтаясь в воде, он потерял фотографию и теперь почти не вспоминал о сестре, разве что когда проезжал по ночам мимо Смоки — Маунтинс, кочуя с места на место…

Наутро Смоки Филлипс сел в битком набитый поезд, идущий во Флориду. Его мучил голод — последний раз он ел два дня назад. И тут Смоки вспомнил, как его друг Элмо Клякса рассказывал о двух женщинах, которые открыли кафе неподалеку от Бирмингема и никому не отказывали в куске хлеба. Из окна поезда он видел рекламу этого кафе на стенках грузовых вагонов и, когда на глаза ему попалась надпись ПОЛУСТАНОК, АЛАБАМА, спрыгнул с подножки.

Элмо ничего не напутал: кафе и вправду находилось рядом с железной дорогой — маленькая зеленая развалюха с навесом в белую полоску, под рекламой кока-колы прибита вывеска КАФЕ «ПОЛУСТАНОК». Он обошел дом и постучал в дверь, затянутую москитной сеткой. Невысокая негритянка жарила цыпленка и резала тонкими ломтями зеленые помидоры. Увидев Смоки, она крикнула:

— Миз Иджи!

К двери подошла приятная блондинка лет двадцати с веснушками и кудряшками. На ней была чистая белая рубашка и мужские брюки. Смоки снял шляпу:

— Простите, мэм, не найдется ли у вас какой-нибудь работенки или ещё чего… Мне сейчас трудновато приходится.

Иджи оглядела его драную грязную куртку, выцветшую коричневую рубаху, видавшие виды ботинки без шнурков и поняла, что он не врет. Открыв дверь, она кивнула:

— Заходи, парень, сейчас что-нибудь придумаем. Как тебя звать?

— Смоки, мэм.

Она обернулась к девушке за стойкой. Смоки давно не видел таких опрятных девушек, а эта вдобавок была ещё и необыкновенно хороша собой. На ней было платье в горошек, золотисто-каштановые волосы перевязаны красной лентой.

— Руфь, это Смоки. Он будет работать у нас.

Руфь улыбнулась:

— Вот и хорошо. Рада с вами познакомиться.

— Не хотите привести себя в порядок, а потом перекусить?

— Хорошо, мэм.

В большой ванной комнате с потолка свисал длинный шнурок выключателя. Смоки легонько потянул за него и увидел в углу допотопный умывальник с педалью и черной резиновой пробкой на цепочке. На раковине были разложены бритва, миска с мыльной пеной и кисточка.

Смоки поглядел на себя в зеркало, и ему стало стыдно: честно говоря, он давненько не держал в руках мыла. Он взял большой кусок коричневого мыла «Оквидол» и попытался отскрести угольную пыль, въевшуюся в лицо и руки. Вот уже сутки у него не было во рту ни капли спиртного, и руки дрожали так, что ему стоило больших трудов кое-как побриться. Смоки протер лицо лосьоном «Олд спайс», причесался и вернулся в зал.

Иджи и Руфь накрыли для него стол — блюдо с жареным цыпленком, коровий горох, репу, жареные зеленые помидоры, кукурузный хлеб и чай со льдом. Смоки взял вилку и попытался есть. Руки так дрожали, что он не мог донести кусок до рта да вдобавок облил рубашку чаем. Он понадеялся, что девушки не заметят, но вскоре блондинка сказала: