Жареные зеленые помидоры в кафе «Полустанок» - Флэгг Фэнни

После непродолжительной болезни… Какой?

Скоропостижно скончался… От чего?

Какой именно несчастный случай?

Она хотела, чтобы все было написано подробно, черным по белому. Никаких предположений и недомолвок. Особое отвращение она испытывала, если семья просила направлять пожертвования в Общество защиты животных. Что это значит? Человек умер от бешенства? Собака укусила?.. или кошка поцарапала?

Но все-таки большинство просьб о пожертвованиях относились к Обществу борьбы с раком. Она удивлялась, почему ей приходится жить в теле, которое стареет, ломается и болит? Почему было не поселиться внутри доски? Или в печке? Или в стиральной машине? Куда лучше иметь дело с обыкновенным мастером, с электриком, например, или водопроводчиком, чем позволять врачам тебя трогать. Когда у неё начались родовые схватки, доктор Клайд, акушер, стоял над ней и врал прямо в лицо:

— Миссис Коуч, вы позабудете об этой боли, как только увидите своего малыша. Так что поднатужьтесь немного, и все. Вы об этом даже не вспомните, поверьте мне!

Какая ложь! Она помнит каждый спазм — такая была запредельная, невыносимая боль — и ни за что не стала бы рожать второго ребенка, если бы не настойчивые просьбы Эда. И ещё одна ложь: второго родить оказалось ничуть не легче, чем первого, даже труднее, поскольку уже знаешь, что тебе предстоит. Она злилась на Эда все девять месяцев, и слава Богу, у них теперь есть Томми, потому что больше — ни за что, никогда! Насколько, конечно, это от неё зависит.

Всю жизнь она боялась врачей. Сначала относилась к ним с недоверием, а теперь — с ненавистью, отвращением и презрением. С тех пор как в палату, где лежала её мать, с важным видом вошел тот доктор с историей болезни под мышкой…

Щуплый, костлявый бог в дешевом костюме и тяжелых башмаках. Такой самодовольный, такой весь значительный, с порхающими вокруг медсестричками — гейши, да и только! Он даже не был маминым лечащим врачом, просто совершал утренний обход. Эвелин стояла у постели, держа маму за руку. Войдя, он не счел нужным представиться.

Она сказала:

— Здравствуйте, доктор. Я её дочь, Эвелин Коуч.

Не отрывая взгляда от записей, он громко произнес:

— У вашей матери быстро прогрессирующий рак легких, метастазы в печени, поджелудочной железе и селезенке с некоторыми признаками распространения процесса на костный мозг.

До этого мама даже не подозревала, что у неё рак. Эвелин не хотела, чтобы она знала, она и так была достаточно напугана. До самой смерти Эвелин не забудет выражение животного ужаса на мамином лице и этого доктора, который шествовал по коридору, упиваясь своим величием. Через два дня мама впала в кому.

Она запомнила и эти серые, стерильные бетонные стены комнаты ожидания в отделении реанимации, где она просидела несколько недель, нервничая и смущаясь, как и остальные посетители. Они знали, что их родные лежат в соседней комнате — холодной, лишенной солнечного света — и ждут смерти.

А они сидят здесь, совершенно чужие друг другу люди, в крошечном замкнутом пространстве, вынужденные быть на виду в самый сокровенный, самый болезненный момент своей жизни. Не знают, что говорить, как себя вести. Никакие правила этикета здесь не действовали. Никто не подготовил их к такому тяжелому испытанию. Эти несчастные, перепуганные и смущенные, как и она сама, люди были почти в шоке, но, храбрясь, говорили о повседневных заботах, о том, что все будет хорошо.

Родственники одной пациентки так боялись, что не могли заставить себя поверить, что умирающая за стеной женщина — их мать. Называли её «наш пациент» и спрашивали Эвелин, как дела у «ее пациента», отодвигая от себя правду как можно дальше и стараясь смягчить боль.

Ежедневное совместное ожидание. Ожидание того страшного момента, когда их вызовут, чтобы принять решение — отключать систему или нет.

— Так будет лучше…

— Чтобы поскорее отмучились…

— Они бы сами этого хотели…

— Врачи говорят, что они уже умерли…

— Это только техническая сторона дела…

Техническая сторона дела?

Спокойные, взрослые рассуждения… А на самом деле хотелось одного — кричать и звать маму, милую маму, единственного человека на всем белом свете, который любил её так, как никто в мире больше не полюбит.

В ту субботу врач заглянул в комнату ожидания. Все разговоры смолкли, все глаза прикованы к его лицу. Он оглядел сидевших.

— Миссис Коуч, можно вас на минуту в мой кабинет?

Пока она дрожащими руками собирала сумку, сердце её колотилось, остальные глядели на неё с сочувствием, а какая-то женщина ласково тронула её за плечо, но все они мысленно благодарили Бога, что пришли не за ними.

Словно под гипнозом, Эвелин внимательно слушала врача. Он говорил об этом как о чем-то простом и естественном: «Нет смысла продолжать мучения…»

По его словам выходило, что это самое разумное решение. Она поднялась как зомби и пошла домой. Ей казалось, что она готова смириться и отпустить маму.

Готова?! Да нет же, никто не может просто взять и отключить аппарат, поддерживающий жизнь матери, и нет этому оправдания. Выключить свет своего детства и уйти, словно погасить лампу и выйти из комнаты.

Она никогда не простит себя за то, что не хватило смелости вернуться в больницу и быть до конца рядом с матерью. До конца дней суждено ей просыпаться в слезах от чувства вины, и ничто в мире ей не поможет.

Кто знает, может, именно тогда Эвелин и начала бояться всего, что связано с докторами и больницами. Но теперь при мысли о посещении врача она в буквальном смысле покрывалась холодным потом и начинала дрожать с головы до ног. Стоило ей услышать слово «рак», как волосы на её руках вставали дыбом. Она перестала трогать грудь, потому что один раз нащупала какое-то уплотнение и чуть не упала в обморок. К счастью, это оказалась бумажная салфетка, попавшая в бюстгальтер. Она прекрасно понимала, что страх этот совершенно беспричинный, просто надо сходить и провериться. Ей сказали, что раз в год необходимо проходить осмотр. Это в её же интересах и в интересах её детей. Все это она знала, и что с того! Наберется храбрости, назначит время, а в последнюю минуту позвонит и отменит.

Последний раз она ходила к врачу шесть лет назад с воспалением мочевого пузыря. Она хотела только одного — получить рецепт на антибиотики, что вполне можно было сделать по телефону, но врач заставил её прийти для обследования почечной лоханки. Лежа с задранными нотами, она думала: что может быть гнуснее, чем когда совершенно не знакомый мужик ковыряется у тебя внутри и что-то разглядывает, будто ты мешок с подарками?

Потом врач спросил, когда у неё последний раз осматривали грудь, и Эвелин соврала: «Три месяца назад».

— Ну что ж, — сказал он, — раз вы все равно здесь, давайте я вас посмотрю.

Эвелин затараторила со скоростью миля в минуту, пытаясь заговорить ему зубы, но он прервал её на полуслове:

— Так, что-то мне это не нравится.

Дни ожидания результата анализа были невыносимы. Она бродила из угла в угол в тумане бессонниц и ночных кошмаров, молилась и торговалась с Господом, хотя не была до конца уверена, что верит в Него. Обещала, что если Он позволит ей не заболеть раком, то она больше никогда и ни на что не пожалуется и весь остаток жизни будет радоваться, что жива, совершать добрые поступки, помогать бедным и каждое утро ходить в церковь.

Но, узнав, что все в порядке и не надо готовиться к скорой смерти, Эвелин вновь стала сама собой. Однако теперь, после всех ужасов, её пугала любая, даже крохотная боль. Ей казалась, что у неё злокачественная опухоль, и стоит ей пойти проверяться, как врач, даже не выслушав как следует её сердце, сразу отправит её на операционный стол, откуда невозможно будет сбежать. Эвелин жила с мыслью, что одной ногой стоит в могиле, и как-то, разглядывая свою ладонь, вообразила, будто даже линия жизни у неё стала короче.

Понимая, что ей не под силу ещё раз вынести мучительное ожидание результатов обследования, она решила: будь что будет, лучше умереть на ходу, не зная, больна ты или здорова.

В то утро по пути в приют для престарелых «Розовая терраса» Эвелин поняла, что жизнь её стала невыносимой. Каждое утро, проснувшись, ей приходится что-то выдумывать, чтобы заставить себя встать и начать день. Например, она уверяет себя, что сегодня произойдет что-нибудь замечательное — внезапно зазвонит телефон, и ей сообщат такие хорошие новости, уж такие хорошие… или в почтовом ящике её ждет какой-нибудь сюрприз. Но почта приходила самая обычная, телефон звонил, потому что кто-то ошибся номером, а в дверь стучала соседка, которой понадобилась какая-то мелочь.

Тихое и страшное отчаяние овладело ею, когда она поняла, что ничего не изменится, никто не придет и не заберет её отсюда. Будто она кричит со дна колодца, и никто её не слышит.

Жизнь Эвелин превратилась в бесконечную вереницу долгих, черных ночей и серых дней, предчувствие близкой смерти накрыло её гигантской волной. И она испугалась. Нет, не смерти. Она смотрела в черную бездну смерти, и ей хотелось только одного — прыгнуть туда. Честно говоря, эта мысль стала посещать её все чаще и чаще.