Что удивительного в благодати? - Янси Филип

Часть I. О сладостное имя

2. Пир Бабетты

Карен Бликсен, датчанка, вышла замуж за барона и с 1914 по 1931 год управляла кофейной плантацией в Британских колониях Восточной Африки (об этих годах она написала книгу «Из Африки»). После развода она вернулась в Данию и начала писать под псевдонимом «Исаак Динесен». Одна из ее повестей, «Пир Бабетты», стала знаменитой в восьмидесятые годы, когда по ней сняли фильм.

Местом действия Бликсен выбрала Норвегию, но режиссер фильма перенес этот сюжет в бедную рыбацкую деревеньку Норре Восбург с грязными улочками и крытыми соломой хижинами, расположенную на датском побережье. В этом угрюмом окружении седобородый настоятель–лютеранин организовал из своих прихожан суровую и аскетическую секту.

Эти люди отказались даже от тех немногих удовольствий, которые выпадали на долю деревенского жителя. Все поголовно одевались в черное. Все питались вареной сельдью и похлебкой из кипятка и хлеба, слегка приправленной пивом. По воскресеньям секта собиралась и пела гимны об «Иерусалиме, доме счастливом, вовеки мне дорогом». Их компас был настроен на Новый Иерусалим, а земная жизнь имела значение лишь как путь в Град Возлюбленный.

У старого, давно овдовевшего настоятеля подрастало две дочери: Мартина, названная в честь Мартина Лютера, и Филиппа, названная в честь ученика Лютера Филиппа Меланхтона. Когда жители деревни собирались в церкви, они глаз не могли оторвать от этих девушек, чью ослепительную красоту не в силах были скрыть никакие ухищрения скромности.

Мартина приглянулась молодому, честолюбивому офицеру. Она отвергла его ухаживания — кто–то же должен заботиться о старике–отце, — и юный дворянин, покинув деревню, вступил в брак с камеристкой королевы Софии.

Филиппе кроме красоты от природы достался соловьиный голос. Когда она пела об Иерусалиме, перед глазами слушателей словно мерцал призрак этого города. Однажды Филиппа случайно познакомилась со знаменитым французским оперным певцом, Ахиллом Папеном, который приехал отдохнуть в эту деревню. Проходя по нечищенным, бедным улочкам, Папен с огромным изумлением услышал голос, достойный сцены Гран–Опера.

«Позвольте мне научить вас петь, — заклинал он Филиппу, — и Франция падет к вашим ногам. Аристократы будут толпиться у ваших дверей, мечтая о знакомстве. Вы поедете в карете, запряженной чистокровными лошадьми, обедать в великолепное «Кафе Англез»». Поддавшись на лесть, Филиппа согласилась взять несколько уроков, но любовные песни смущали ее. Еще больше Филиппу смущал трепет, который она ощутила в собственном сердце. После арии из «Дон Джованни» она очутилась в объятиях Папена. Их губы соприкоснулись, и благочестивая девушка поняла, что от мирских радостей следует отречься. Отец письменно уведомил француза о прекращении уроков, и Ахилл Папен возвратился в Париж, безутешный, как человек, потерявший выигрышный лотерейный билет.

Минуло пятнадцать лет. Многое изменилось в деревне. Две сестры, теперь уже — старые девы, пытались продолжить труд покойного отца. Но, лишившись своего сурового вождя, секта понемногу разваливалась. Один из братьев заточил зуб на другого из–за каких–то денежных дел. Два других члена секты, по слухам, более тридцати лет жили в прелюбодеянии. Парочка старух расплевалась и перестала общаться друг с другом. По воскресеньям все еще проходили собрания с пением старинных гимнов, но посещала их лишь горстка верных, и музыка звучала уже не столь победоносно. Однако, вопреки всему, две дочери старого настоятеля хранили веру, организовывали богослужения и варили хлебную похлебку беззубым деревенским старикам.

Однажды дождливой ночью, когда мало кто отваживался выйти на залитые грязью улицы, послышался стук в дверь. Сестры открыли. Какая–то женщина вошла и упала без сознания на пороге. Ее привели в чувство. Незнакомка не говорила по–датски. Она вручила хозяйкам написанное по–французски письмо. Филиппа покраснела, рука ее дрогнула, едва она увидела подпись Ахилла Папена. Эта женщина, Бабетта, в гражданскую войну лишилась мужа и сына. Ее жизнь оказалась в опасности. Бабетта вынуждена была бежать. Папен посадил ее на корабль и вручил рекомендательное письмо в надежде, что в деревне беглянка найдет приют. «Бабетта умеет готовить», — намекал он в письме.

Но у сестер не было денег на прислугу, а если б деньги нашлись, разве нужна им Бабетта в качестве поварихи? По слухам, французы едят конину и лягушек! Однако Бабетта, объясняясь жестами, сумела смягчить их сердца. Она готова была выполнять любую работу за кров и пищу.

Двенадцать лет Бабетта работала на двух сестер. Когда Мартина показала ей, как чистить селедку и варить похлебку, у Бабетты подскочили брови. Она непроизвольно сморщила нос, однако спорить не стала. Теперь она кормила бедняков и вела хозяйство. Она даже помогала во время воскресных богослужений. Все признали, что Бабетта вдохнула новую жизнь в общину.

Бабетта ничего не рассказывала о своей прежней жизни во Франции, и Мартина с Филиппой очень удивились, когда Бабетта вдруг впервые за двенадцать лет получила письмо. Она прочла письмо, посмотрела в изумленные глаза своих хозяек и сказала, что произошло чудо. Каждый год подруга, остававшаяся в Париже, покупала для Бабетты лотерейный билет. В этом году ее билет выиграл. Бабетте досталось десять тысяч франков.

Сестры радостно пожимали Бабетте руки, но на душе у них было тяжело. Они понимали, что теперь Бабетта уедет.

Как раз в это время сестры готовились отметить столетие со дня рождения своего отца. Бабетта обратилась к ним с просьбой. «Я никогда ни о чем вас не просила, — начала она. Сестры закивали. — Но теперь у меня появилось одно желание: я хочу приготовить обед для вашего праздника. Я приготовлю настоящие французские блюда».

Сестрам идея французских блюд пришлась не по вкусу, но они не могли не согласиться с Бабеттой: действительно, за двенадцать лет она ни разу ничего не попросила. Как можно ей отказать?

Получив из Франции деньги, Бабетта уехала в город и сделала заказ. Потом на протяжении нескольких недель жители Норре Восбурга любовались невиданным зрелищем: одна за другой прибывали лодки с провизией для Бабетты. Грузчики катили с пристани тележки с тушками дичи. За ними последовали ящики с вином и шампанским — шампанским! Целая коровья голова, свежие овощи, трюфеля, фазаны, ветчина, странные существа, добытые из моря, огромная живая черепаха, качающая из стороны в сторону своей змееподобной головой — все это везли на кухню к сестрам, где ныне властной рукой правила Бабетта.

Мартина и Филиппа с ужасом следили за тем, как варится ведьмино зелье, и делились своими тревогами с членами секты, престарелыми, седыми, числом всего одиннадцать человек. Все дружно прищелкивали языками, сочувствуя бедняжкам. Посудив–порядив, они согласились отведать французскую стряпню, но молча, чтобы Бабетта чего не подумала. В конце концов, язык дан человеку для хвалы и благодарения, а не для наслаждения экзотическими вкусами.

15 декабря, в день пиршества, пошел снег, и глухая деревенька приукрасилась белым покровом. Сестры радовались неожиданному гостю: вместе с девяностолетней фрекен Левенхильм обещал явиться племянник, тот самый офицер, который в свое время ухаживал за Мартиной, а теперь, достигнув чина генерала кавалерии, служил при королевском дворе.

Бабетта где–то раздобыла фарфор и хрусталь, украсила зал свечами и еловым лапником. Стол выглядел превосходно. Когда подали первые блюда, деревенские жители, памятуя зарок, сидели молча, точно рыбы в пруду. Один лишь генерал расхваливал еду и питье. «Амонтильядо! — воскликнул он после первого бокала. — Лучший Амонтильядо, какой я пробовал в жизни!» Отведав первую ложку супа, он готов был поклясться, что вкушает черепаховый суп, хотя откуда такое блюдо возьмется на нищем побережье Ютландии?

— Невероятно! — произнес генерал, приступая к следующему блюду. — Блины по–демидовски!