Где найдешь, где потеряешь. - Ксения Нестерова

Знакомые девчонки так завидовали ей, когда она выходила: за него замуж. Еще бы — двадцать пять лет, возраст старой девы. А тут такая партия. Шикарная четырехкомнатная квартира в Ленинграде, иномарка, деньги... Да и сам он недурен собой. Вот только не знали они, что любви как таковой между ними не было.

Андрею тогда исполнилось двадцать восемь. «Уже пора», — любил повторять он, имея в виду предстоящий брак, ну а ей было уже «ой как пора», и это их объединяло...

Тетя Маша посмотрела на Анфису, чье лицо на миг опечалилось от нахлынувших воспоминаний, понимающе вздохнула и вдруг засуетилась:

— Про Маруську-то я забыла.

Хлопнула входная дверь, тетушка исчезла за ней.

Что за Маруська — Анфиса не знала. И знать сейчас не хотела. Голова гудела от выпитого. Она посмотрела на почти допитую ими бутылку вина. Да,

хорошо посидели, «Вот и обмыли заявленьице»,-подумала она.

Тетя Маша появилась через несколько минут возмущенная. И потянулась за веником и совком.

— Что случилось? — лениво спросила Анфиса.

— Вот старая стерва, опять соли насыпала.

— A-а, —Анфиса зевнула. Ей было лень сейчас расспрашивать тетушку о «старой стерве» и «соли».

Тетя Маша вновь исчезла за дверью.

И только уже ложась спать, Анфиса поинтересовалась:

— Тетя Маша, кто «стерва» и что за «соль»?

— Да тут у нас в соседнем подъезде старичок освободился...

— Это как? — удивленно перебила Анфиса тетушку.

— Ну, вдовцом стал, — уточнила та. — Вот Галька с Клавкой его и не поделили. А Галька баба злобная, сыплет Клавдии под дверь то крупу, то соль. Ну, вроде как порчу ей делает. Та расстраивается, а сердечко у нее больное. Я и побежала поскорее убрать, чтоб она утром не увидела.

— Не поделили бабки деда, — засмеялась Анфиса. Да, с тетей Машей не соскучишься. Когда общалась с ней, погружалась в какой-то другой мир — мир пожилых людей с их заботами, страхами, суевериями... Анфисе он казался забавным и слегка нелепым. Но больше всего Анфису притягивали влюбленные пожилые пары. Ей казалось, что любовь в этом возрасте самое чистое, умудрённое жизненным опытом чувство. И ей очень хотелось самой испытать его, если доживет до седин.

— Смейся, смейся, заворчала тетя Маша,

Вот когда тебе стукнет под семьдесят, дети взрослые, внуки уже выросли, так и подумаешь: а вдруг до девяноста дотянешь, так что ж двадцать лет одной куковать? А старички сейчас—дефицит. На вдовцов у нас в очередь записываются, — она засмеялась.

— А что ж ты?

— А я принца... Ой, нет, теперь уж короля какого-нибудь завалящего подожду...

Глава 3

СТОЛИЧНЫЕ ШТУЧКИ

— Дармоедка, — зло сказала мать. — Жрать в два горла. А работать когда будешь?

— Я работаю, — вызывающе кинула Катька.

— Работаю, — передразнила ее мать. — Непутевая.

— Ты — путевая! — воскликнула Катька.

— А ты не груби.

— Да ладно вам, — сказал сожитель матери, всегда спокойный, улыбающийся и пьяный.

— Сами жрите, бля! — воскликнула Катька, поднимаясь из-за стола.

Кухня была хрущевских времен, тесная, не повернешься. Едва влезли стол и холодильник.

— Нет, ты посмотри на нее. Ты послушай, как ругается.

— Да пускай, бля. Девка молодая, — смачно причмокнул сожитель, разглядывая ладную фигурку Катьки и шаря мутным глазом по ее длинным

ногам, за что заработал такой яростный взгляд матери, что только икнул.

Катька прошла в свою комнату, хлопнув дверью, так что стекла зазвенели.

— Твари, — прошептала она. — Мутанты чернобыльские, — произнесла она любимую фразу Штыря.

Катька плюхнулась на постель. Свет включать не стала. Раздражение нарастало. И нарастало ожидание.

Она встала, подошла к двери, заперлась на защелку.

«Ну и ладно. Черт с ними со всеми. Может, их вообще нет, а они снятся», — вдруг подумала Катька. Такой оборот вполне соответствовал ее настроению. Действительно, никого в мире нет — все ее сны... И ничего нет. Кроме шприца, который лежит в целлофановом пакете под ее койкой. Значит, койка все-таки есть? Есть, ну и фиг с ней...

Мысли путались. А это значило, что пора вколоться.

Катька достала из-под койки шприц. Погладила его. Порция героина подготовлена.

Теперь главное — сразу попасть в вену.

Черт, на что руки похожи. Дорожка, как у застарелых наркошей, — шрамы. Ну и ладно... Мать знает, что она колется. Только считает, что завязала недавно. Она и правда завязала месяц назад. Ровно на неделю. А потом Штырь притащил хороший, розовый героин. Это не какая-то дрянь, которую продают знакомые ей барыги в микрорайоне. Барыга покупает плохой товар, да еще разбодяживает его мелом и известкой. И получается совсем

дрянь, от которой можно в ящик сыграть. А с этого не сыграешь. Тут кайф по высшему разряду.

Плевать, что в доме кутерьма. Плевать, что у нее со Штырем дела — хуже некуда. Бабок нет. А на панель Штырь ходить запретил. Плевать. Главное, вколоться и лежать, прикрыв глаза и уносясь вдаль.

— Балдеж.

Катька вогнала иглу в вену и прикрыла глаза, откинувшись на кровати.

— Балдеж, — вновь прошептала она.

* * *

— Анфиса, — ее трясли за плечо.

— Господи, — она натянула на голову одеяло.

— Просыпайся.

Анфиса с трудом разлепила веки. Просыпаться ей не хотелось. Хотелось спать и спать. Для нее всегда было мучением вставать рано. Поспать бы еще минут пять... Ну десять... Ну пару часов...

Но нет, ее разбудили. Пришлось просыпаться.

Тетя Маша объявила, что квартира ее освободится недельки через две-три, а пока пусть погостит у нее. Это, конечно, круто меняло все планы племянницы. Но с судьбой не поспоришь.

— Вот ключи, — тетя Маша протянула Анфисе два ключа на праздничной новой синей ленточке. — Связала, чтоб ты не потеряла. Замки у меня немудреные, справишься.

— Аты куда?

— Нянькаться пойду, — тетушка улыбнулась. — Пенсии не хватает, Анфисочка, вот я и подрабатываю. Сижу с малышом. Да тут рядом. В соседнем доме. И люди очень хорошие.

У тети Маши все люди были «хорошие». Всех она любила. Всех выручала. Всем помогала. А сколько она этих малышей за свою жизнь перенянчила...

«Странно, — с грустью подумала Анфиса. — С мамой родные сестры, а такие разные!»

Сон улетучился и возвращаться не желал. Анфиса глянула на часы, они показывал и почти восемь утра. И она решила вставать.

Выпив чашку чая с остатками бисквитного торта, она прибралась в квартире, а потом надумала пробежаться по магазинам. Была пятница. Впереди два выходных. Впрочем, это ее давно уже не касалось — будний день или выходные. Все одно — не работать.

Погода была пасмурная, редкие снежинки кружили в воздухе и мягко опускались на землю. Было холодно. У входа в метро «ВДНХ» молоденькая раскрасневшаяся девушка продавала гвоздики.

«Холод, красные гвоздики... Все как во вчерашнем сне в самолете», — вдруг вспомнила Анфиса. Воспоминание было неприятное. Отогнав подобные мысли, она протиснулась в метро. Здесь, как всегда, было многолюдно. Выставка достижений народного хозяйства давно превратилась в крупнейший торговый центр, и люди тащили коробки с утюгами и фритюрницами, катили на тележках ящики с телевизорами, норовя проехаться колесиками по ногам ближних.

Путь Анфиса держала в Центр. Хотелось под ышать старой Москвой.

Выйдя из метро, она побродила возле Большого

и Малого театров, прошлась по Красной площади и отправилась в ГУМ. В детстве и юности она приезжала сюда с бабушкой, а позже с подружками не только за покупками, но и просто посидеть у фонтана, поесть мороженого. Сколько оно стоило? Девятнадцать копеек стаканчик, кажется?

«Девятнадцать копеек», — только сейчас Анфиса спохватилась, что в сумочке только доллары. Впрочем, проблемы тут не было никакой. На первом этаже ГУМа она обменяла зеленые купюры на рубли и пошла дальше.

ГУМ был в столь ранний час практически пуст. Редкие посетители уныло бродили по переходам. Из репродуктора неслась знакомая, непонятно каким ветром занесённая сюда песня из фильма «Эммануэль».

Анфиса поднялась на второй этаж. Торговая площадь вся была разбита на небольшие зальчики, в которых предлагали свой товар различные зарубежные фирмы. Стеклянные двери были распахнуты. И практически возле каждой стояла скучающая в отсутствие покупателей продавщица в черной мини-юбке и белой блузке. Некоторые переговаривались между собой. «Как проводницы в дверях вагонов, — подумала Анфиса. — Или нет... Мини-юбки, выставленные коленки, мелодия из «Эммануэль» — все зазывало зайти. Наверное, это похоже на квартал красных фонарей».

Анфисе вдруг стало неуютно и противно. От того шумного ГУМа, с большими очередями, брызгающимся фонтаном, продавцами с мороженым ничего не осталось. Не родной российский государственный универмаг, в прошлом обитель