Демьян рассказывает - Валентин Катаев

Чтобы, так сказать, окончательно развеселить аудиторию, стал я ходить по эстраде, изображая Ленина: руки за жилет, ноги с пятки на носок, склоняюсь и выпрямляюсь, точно и в самом деле вытаскиваю то клюв, то хвост, и приговариваю характерным ленинским голосом: "Хвост вытащил – клюв увяз; клюв вытащил – хвост увяз…" Тут моя аудитория совсем потеплела: хохот, аплодисменты… А мне того только и надо.

Но тут я невзначай взглянул перед собой и вдруг перед самым носом увидел Ленина, который сидел во втором ряду, с самого края на приставном стуле, заложив ногу за ногу в своем стареньком пальтишке внакидку, мял на колене свою известную кепку с отстегнутым козырьком и смотрел на меня в упор глазами, не предвещавшими ничего хорошего. Я так и обмер. Ну, думаю, влопался! Аж горячий пот меня прошиб. Теперь уж, думаю, не помилует! Я наспех, кое-как закончил свое выступление и убрался за кулисы, стараясь, не попадаться на глаза Ленину, который, сбросив с плеч пальто, в коротком пиджачке, худой, осунувшийся, с блестящими глазами, поправляя на шее галстук в горошину, уже взбегал по лестничке на сцену, и едва его увидели, как разразилась овация. А я тем временем, схватив в охапку кушак и шапку, побежал на улицу к машине, рассчитывая поскорее улизнуть… Аи, не тут-то было! Оказалось, что в наличности всего один-единственный свободный автомобиль, которому было приказано после окончания собрания везти нас обоих – Ленина и меня – куда-то на собрание в другой конец Москвы, где Владимира Ильича уже давно дожидаются. Вообразите мое положение! Однако ничего не поделаешь. Влез я в машину, забился в угол и жду. Через полчаса, окруженный восторженной толпой рабочих, возбужденный, раскрасневшийся, выходит из клуба Ленин, жмет провожающим руки, обещает приехать еще раз, как только будет малейшая возможность, и садится в автомобиль – рядом со мной, – но с таким видом, будто меня и вовсе нет. Говорит шоферу: "Давайте, пожалуйста, поехали прямым ходом, время не терпит, товарищи давно уже ждут", – и откидывается на подушку. Лицо каменное. Хоть бы раз улыбнулся. Или в крайнем случае хотя бы отругал, и то было бы легче. Но нет. Молчит. Один только Ленин умел так грозно молчать. Едем таким образом в абсолютном молчании минут десять. Целая вечность! Вдруг он оборачивается ко мне:

"Слушайте, Демьян, вот какого рода дело. Сейчас вам предстоит выступать перед большой рабочей аудиторией. Гм… А вы подготовились? Хорошо подготовились? Знаете, что будете говорить?"

"А как же, Владимир Ильич, конечно, подготовился. Буду говорить о внутреннем и международном положении… Как водится… Ну и вообще…"

"Очень хорошо. Прекрасно… А не можете ли вы… Гм, гм… Повторить это свое выступление?"

"Какое, Владимир Ильич?" – спрашиваю невинно. "Это самое: хвост вытащил – нос увяз".

"Владимир Ильич, – взмолился я. – Верьте слову, – это черт меня попутал. Наш брат литератор ради красного словца не пожалеет и родного отца. Простите великодушно. Повинную голову и меч не сечет. Больше никогда не повторится".

"Нет, нет, напротив. Это у вас замечательно получилось, прямо-таки артистически: "Хвост вытащил – нос увяз". А главное, истинная правда, и народу понравилось. Я, признаться, и не подозревал в вас такого пародийного таланта. Повторите, непременно повторите".

"Шутите, Владимир Ильич".

"Нисколько. Вы, как хороший пропагандист и массовый оратор, должны уметь расшевелить аудиторию, тем более в такое тяжелое, отчаянно тяжелое время, как сейчас. Так что уж выступите и не бойтесь шутки, когда говорите с народом. И не думайте отказываться. Если хотите, это даже не просьба с моей стороны, а партийное задание. – И в его глазах вспыхнули знакомые ленинские искорки".

– Ну и как? – спросил я Демьяна.

– Так и выступал, – ответил Демьян, – и ничего, имел большой успех! – Демьян лукаво улыбнулся. – И вообще Ленин тонко понимал шутку. А вы не желаете выступать перед народом. Нехорошо. Имейте в виду, без этого из вас никогда не получится крупного советского писателя.

Демьян задумался, помолчал.

– Да, знаете ли, было времечко! Трудно забыть эти горячие денечки, когда мы ездили по заводам и выступали, выступали, выступали… Сколько сил хватало!..

Вообще Ленин был человек веселый, жизнерадостный, бодрый, любил посмеяться. Иногда, услышав что-нибудь забавное, он начинал хохотать – откровенно, чистосердечно, по-детски громко. Говорят, так хохотал Пушкин.

Позднее мне довелось услышать от Демьяна еще одну интересную историю.

– Однажды, – вспоминал Демьян, – после своей очередной поездки на фронт, я рассказал Ленину забавный случай, который его ужасно рассмешил. Я, знаете ли, ездил по фронтам в этом самом салон-вагоне, кстати сказать, бывшем до революции личным вагоном великого князя Николая Николаевича. Ну, а уж после революции российский пролетариат предоставил этот августейший вагон для нужд агитации и пропаганды. Вот я и разъезжал в нем по фронтам гражданской войны, воюя своим пером, своими агитками и плакатами с Деникиным, Врангелем, Колчаком и прочими генералами, а ныне разъезжаю по стройкам пятилеток, да еще иногда прихватываю с собой симпатичных молодых писателей, которые никак не могут взять в толк, что, кроме всего прочего, они обязаны быть хорошими ораторами и уметь выступать на рабочих собраниях.

Не помню уж какой был год, – продолжал Демьян, – не то восемнадцатый, не то девятнадцатый, только попадает мой вагон однажды глухой ночью на станцию, тоже не помню уж на какую, где-то на Южном фронте – не то Вапнярка, не то Кодыма, не то Бирзула, не то Проскуров, – вам должны быть с детства хорошо знакомы все эти станции… А может быть, Синельниково или Лозовая. Ну да дело не в этом… Одним словом, меняют паровоз… Вдруг раздается громкий стук в дверь вагона… Просыпаюсь, вскакиваю… Что за черт? За окном мелькают фигуры вооруженных людей, вспыхивают ручные электрические фонарики, слышится звон шпор, грубые голоса… Батюшки светы, думаю, неужели напала банда какого-нибудь батьки Заболотного, Зеленого, а то еще, чего доброго, самого Нестора Махно. Вот, думаю, номерок! Вбегает проводник: "Товарищ Демьян Бедный, вас там какие-то требуют!" – "Кой черт, говорю, сейчас ночь. Я сплю. Кто такие?" – "Из транспортного Чека". Ну, думаю, слава богу, что свои, а не какая-нибудь банда. "Хорошо. Раз требует Чека, сейчас. Ведите их сюда".

Входят. Ну, описывать их не буду. Вы сами в этих местах побывали в гражданскую войну. Кожаные черные куртки, кавалерийские шинели, кубанки с красным верхом и позументами накрест, фонарики, само собой – маузеры в деревянных футлярах… Картина знакомая.

"Здравствуйте, товарищи", – говорю.

"Здравствуйте, товарищ Демьян Бедный".

"Садитесь. Извините, что принимаю вас в одном белье. Я уже спал. Время позднее".

"Извиняйте, что побеспокоили вас. Но дело государственной важности".

"А что такое?"

"Да так, требуется разрешить один вопрос, установить личность одного гада, бежавшего от советской власти, крупного деятеля царской России, махрового черносотенца… Но у нас нет человека, который мог бы, установить его личность. И тут, на наше счастье, останавливается поезд, и дежурный оперуполномоченный докладывает, что с этим поездом следуете вы, товарищ Демьян Бедный. У нас и явилась мысль, что, может быть, вы сможете опознать личность задержанного нами государственного политического преступника, который пытался через нашу станцию перейти линию фронта и податься до белых".

"Кого ж это вы сцапали, интересно?" – спрашиваю.

"Не беремся категорически утверждать, но есть все данные, что в наши руки попал матерый монархист и черносотенец Пуришкевич".

"Вы шутите!" – кричу.

"Никак нет. Все агентурные данные подтверждают, что это именно он, известная контра".

"Но, позвольте, это же сенсация! Пуришкевич действительно каким-то чудом избежал ареста и скрылся, это совершенно точно".

"Вы его, товарищ Демьян Бедный, когда-нибудь видели?"

"Кто его в Петербурге не видел! Личность известная. Карикатуры, фотографии, открытки… Лично я, например, несколько раз видел его в Государственной Думе, куда захаживал повидаться с нашими депутатами от социал-демократической фракции большевиков".

"Личность его запомнили? Особые приметы его нам не подскажете?" – "С величайшим наслаждением. Во-первых, голова редькой…" – "Лысая?" – "Абсолютно лысая. Как колено. Затем аккуратная бархатная бородка котлеткой… В-третьих, дымчатое модное пенсне на прямом носу…"

"Пенсне и бородка – это не важно… А вот… – Товарищи из Ортечека многозначительно переглянулись. – Как будто бы лысина сходится. Товарищ народный поэт, говорят, мы, конечно, понимаем, что на дворе глубокая ночь и что вам самое время отдыхать после напряженной творческой работы, но революционный долг на первом плане. Мы очень извиняемся, но просим вас одеться и проследовать с нами в станционное помещение для опознания задержанного Пуришкевича".