Королевство теней (сборник) - Александр Бушков

Кузьмичев сказал очень спокойно:

— Чей же это может быть чулок, как не мамин?

И как ни в чем не бывало начал поправлять плед. Сын постоял, как-то странно вращая глазами, и вышел.

Мальчишка был любопытный и, кажется, проницательный. Иногда в его широких зеленоватых глазах Кузьмичеву чудилось почти товарищеское понимание, но чаще взгляд был неподвижно-пристальным, как у совы, мудрой совы. Нет, похоже было, что он через микроскоп разглядывает какое-то неизвестное науке вещество. Вот именно — не существо даже, а вещество! И все меньше и меньше тайн остается для него.

Не очень-то приятно сознавать себя чем-то вроде инфузории-туфельки под объективом, и Кузьмичев, внешне оставаясь с сыном спокойным и приветливым, в душе предпочитал дочь. Это была лгунья, кокетка и лакомка, но пока без всяких загадок.

Кузьмичев очень любил своих детей. Никогда, ни ради кого не бросил бы он их. В них он видел оправдание многим бессмысленностям и нелепостям своей жизни. Нет, дети — это все. Никогда он от них не уйдет. А значит, и от Ольги. Хотя здесь время любви прошло так давно, что иногда казалось, что оно не наступало вовсе.

Итак, сын вышел. Кузьмичев с запоздалым испугом посмотрел ему вслед и зачем-то принялся разглядывать чулок. Вдруг возникло нелепое желание надеть этот чулок на маленькую ножку куколки. Кузьмичев представил себе эту картину — и им неожиданно овладел приступ неудержимого хохота. Он повалился на тахту, лицом в подушку, чтобы заглушить этот неприличный, кудахчущий, дурацкий смех. Он метался по тахте, пока не спохватился, что у него в кармане куколка.

В следующую их ночь он рассказал Светлане об этом эпизоде. Она буркнула:

— Я знаю. — и отвернулась.

Задумывался ли Кузьмичев над тем. что куколка Светлана слышит и понимает все происходящее в большом мире?..

Однажды Кузьмичев начал рассказывать ей, как промочил в дождь ноги. Светлана взглянула на него странно, незнакомо. Что-то было в ее взоре такое, чему Кузьмичев никак не мог найти применения. Потом, уже много времени спустя, когда какой-то пижон на улице окинул таким же взглядом его новую куртку, Кузьмичев догадался, что это была зависть. Но чему завидовала Светлана? Что ноги промочил? Удовольствие сомнительное. Но чему тогда?

Теплая капелька прокатилась по шее Кузьмичева. И тут же он услышал тихий всхлип. Он отстранил от себя Светлану. Ее лицо некрасиво искривилось: глаза были зажмурены, рот расплылся, а брови сложились домиками.

— Что ты? — спросил он, испытывая одновременно беспокойство, нежность, раскаяние, хотя в чем раскаиваться — не понимал, и летучее раздражение.

Светлана заплакала громче, задыхаясь, всхлипывая, смешно шмыгая носом. Она пыталась что-то сказать, но была не в силах справиться с голосом. Пришлось Кузьмичеву сбегать за водой на кухню. Он перенес несколько неприятных минут: разбил чашку — собирал осколки, не сразу нашлась тряпка вытереть лужу…

В спальне хохотали дети. Что если кому-то из них придет в голову заглянуть в его кабинет?!

Однако бросить все и вернуться к Светлане поскорее Кузьмичев не мог: оставить беспорядок?!

Когда он пришел, Светлана вытянулась в струнку и поглядела на Кузьмичева с ужасом. Отпила глоток воды и погасшим голосом произнесла:

— Я больше не могу.

Кузьмичев принял чашу:

— Ну не пей.

— Да я не про это! — воскликнула Светлана, стиснув руки. — Я больше не могу так жить! Не смей больше превращать меня в эту куклу!

Кузьмичев опустился на пол и уткнулся лицом в ее колени. Он испытывал безмерный стыд, испуг от страшного отчаяния, прозвучавшего в ее голосе.

— Никогда больше! — клялся он в теплые колени. — Никогда в жизни! Любимая моя… я подлец, эгоист! Я выброшу эту проклятую дудку!

И тут в прихожей заскрежетал замок. Сын и дочь Кузьмичева пронеслись по коридору, громко шлепая босыми ногами и оглушительно крича:

— Мама! Мама! Дежурства не было! Ура!

Такое и у Ольги случалось — раз в несколько лет. Очевидно, кому-то из ее коллег срочно понадобилось высвободить назначенный по графику вечер, и Ольга согласилась поменяться.

Светлана зачем-то бросилась к окну. Повернулась, с отчаянием глядя на Кузьмичева. В свете уличного фонаря ее волосы словно бы загорелись.

— Отец дома? — спросила Ольга и пошла к его двери.

Светлана приоткрыла рот, будто собиралась крикнуть. Кузьмичев схватил ее в объятья, зацеловал, заглушая этот крик, стиснул пальцами одной руки ее запястья, выворачивая ей руки за спину, а другой нашаривал на столе дудочку. Глаза Светланы вспыхнули желтым огнем, но Кузьмичев опередил ее…

Впервые за эти медовые месяцы он убрал в карман не спокойную задремавшую, умиротворенную куколку, а миниатюрное олицетворение безнадежней ненависти: ноги согнуты бегом, руки изломаны страшным жестом отчаяния, голова откинута, лицо искажено…

Собственно, почему Кузьмичев так испугался появления жены? У него было одно свойство, которое отлично знала и старалась учитывать Ольга и благодаря которому его семья не распалась. Он совершенно не выносил не только беспорядка в квартире, но и скандалов и выяснений отношений.

Во сне Кузьмичеву приснилось, что он возвращает Светлане ее нормальное состояние. Больше они не встречаются.

Он пробудился с чувством острой тоски от потери и с решением еще раз поговорить со Светланой, успокоить ее. Лишиться ощущения ее постоянной близости показалось ему невыносимым. Осознав, что это только сон, он успокоился и уснул, подумав напоследок: “Да так ли уж ей плохо?”

А между тем время их любви уже истекло.

Ольга вернулась тогда не в срок еще и потому, что почувствовала себя плохо. На следующий день она не встала: грипп. Болела она тяжело и беспомощно. Потом, как ни берег их Кузьмичев, подхватили заразу и дети. Ольге сделалось было лучше, но тут же болезнь пошла по второму кругу. Кузьмичев забегался по аптекам и магазинам. Какая там любовь! Не до Светланы, когда дома трое болящих, настоящий лазарет, а кроме ухода за ними надо и в должность бегать. Не принято ведь, чтобы мужчина брал больничный по уходу. Еще хорошо, что грипп не прилип к нему. Конечно, Кузьмичев устал. И в то же время, когда “это безобразие” кончилось, он чуть ли не с сожалением вспоминал о той поре, когда поистине был главой семьи, всё и вся зависело от него… Ведь иной раз он с обидой чувствовал свою оторванность от жены и детей. Этакая поломоечная и деньгозарабатывающая машина, а не муж и отец. Конечно, это гипербола, да и сам виноват, что говорить.

Сейчас же Ольга была явно счастлива, что муж всегда при ней, занимается детьми, бегает на рынок и даже заводит в свободную минутку разговоры о покупке летом дачи в обществе журналистов-огородников, а стерильностью квартира, пожалуй, превосходит и палаты родильного дома.

А он сам? В семейной спокойной жизни есть своя прелесть, и эту прелесть Кузьмичев теперь оценил. Он так много думал об этом, что на мысли о Светлане просто не оставалось времени. Опять же не было условий для ее превращения в женщину. Устроит сцену, а им нужно спокойно поговорить. Конечно, она может поставить вопрос ребром, потребовать окончательного превращения. А он ей ответит… Словом, был необходим разговор долгий, а поскольку времени не хватало и на дела, Кузьмичев его все откладывал. К тому же, он был не из тех, кто бросается в неприятности сломя голову, а в том, что Светлана скажет ему много неприятного, сомневаться не приходилось.

Нет, он думал о ней, иногда с чувством острой вины, горечи, непоправимой ошибки. Как-то раз даже достал тайком из кармана. Ожидал увидеть — забыл, как расстались! — закрытые глаза, смиренное выражение лица… Но посмотрел, и так стало горько, так неприятно, что хоть завой, глядя на ледяной серпик луны! Ведь Светлана сохраняла все тот же облик, в котором ее застигло колдовство: бешенство, ненависть, отчаяние… Нет, лучше выждать.

Но вот наконец дети и жена выздоровели. Кузьмичев свободно мог взяться за работу, и тут началась новая запарка. Чуть ли не половина сотрудников радиокомитета попала в водоворот того же гриппа, так что приходилось тянуть и за себя, и за коллег, чуть ли не сшибать информацию по телефону для “Новостей дня”.

Но всему приходит конец. И вот как-то раз Кузьмичев вздохнул свободно — и понял, что соскучился по Светлане. “Сегодня. Сейчас же!” — решил он и поспешил домой.

Он открыл дверь своим ключом и сразу окунулся в яркий свет, грохот музыки, сияющие юные лица. И Ольга показалась ему такой же сияющей и юной.

— Что за шум, а драки нету? — спросил он счастливо улыбаясь, и тут же прихлопнул рот ладонью, увидев разочарование на лице дочери, тоже выскочившей в прихожую.

Как он мог забыть, ну как?! Вот черт подери! Ведь сегодня у девочки день рождения! Ах ты… как нехорошо…