Ограниченная территория - Вероника Трифонова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пап, Устинья бы до такого не додумалась. План точно был только твоим.
— Эх, раскусила, доча! Ладно, признаю. Ну что же, хоть ты и пытаешься удрать, но мы всё равно ждём и тебя, и Антона.
— Папа…
— Катюха, Ленок у тебя? Она говорила, к тебе сегодня зайдёт. Передавай ей привет. И бери с неё пример. Лена не отказывается ехать ко мне. Вот кому достанется больше всего наследства!
— Ну… — я начала было шуточно возмущаться, но отец, захохотав, уже отключился.
Я, закатив глаза, положила трубку на рычаг. Прикрыв глаза на пару секунд, я вновь их открыла, а затем пошевелила мышкой компьютера. Экран тут же загорелся, и на нём возникло письмо — то самое, которое я дописывала перед самым звонком отца. И почему, чёрт возьми, мой мобильный час назад ни с того ни с сего сломался? Из-за этого я в начале разговора с папашей ещё с минуту выслушивала возмущения на тему «Катя, ты ещё и скрываешься от меня!» Уверена, он звонил ещё и моему мужу. Или звонит прямо сейчас.
И кстати, надо будет заехать сегодня в ремонт…
Я вновь подняла глаза на экран. Следующие полчаса я потратила на комбинацию результатов, полученных при выполненном нашей командой исследовании. «Фенотипическое разнообразие кардиомиоцитов» — так оно называлось. Задача состояла в том, чтобы выявить среди нормальных фенотипов патологические, соотнести их с таблицей соответствующих заболеваний сердца и совместно с генетиками и клиническими фармакологами разработать планы дальнейших исследований и схемы проведения лечебно-профилактической работы в рамках указанных патологий. На основании этого нужно будет обозначить подопытную группу — те патологические фенотипы и связанные с ними заболевания, с которыми будут проводиться эксперименты с помощью недавно разработанных фармакологических препаратов, то естьпроверять их эффективность в лечении заболеваний. Это мы будем проводить вместе с ещё одной лабораторией нашего отдела физиологии и биохимии — собственно лабораторией биохимического анализа, уполномоченной в проведении исследований в области клинической и экспериментальной фармакологии. Данная функция появилась у них шесть лет назад после того, как директор НИИ патологии человека открыл собственную фармакологическую компанию, а заодно клинику. Разумеется, наш институт сразу же превратился в основную базу проведения исследований и клинических испытаний, а пациенты больницы — в первых испытуемых-добровольцев.
Когда я сверялась с надписями под изображениями микропрепаратов, в дверь постучали.
— Войдите, — сказала я вполголоса, не отрываясь от снимков.
— Ещё раз привет. Ты занята? Я не вовремя? — раздался знакомый женский голос.
Повернувшись на звук, я увидела свою сестру Лену, наполовину зашедшую в кабинет. Держась за ручку двери, она так и не решалась затащить своё сбитое тело целиком в помещение.
— Да заходи, — махнув рукой, я повернулась к экрану и спешно нажала на значок сохранения текста.
Моя сестра, открыв-таки дверь, обошла стоявший слева возле неё чёрный кожаный диван и, прикрыв створку, ненадолго задержала свой взгляд на длинном деревянном шкафе-горке у противоположной от моего места стены. Если что и могло её там заинтересовать, то явно не ряды разноцветных папок и скоросшивателей, а копия картины Станислава Жуковского «Интерьер комнаты» — уютной комнатки с окном, которая до ностальгии сильно походила на внутреннюю обстановку нашего дома в деревне.
Надо же — вспомнила о фармакологии, и Ленка тут как тут. Моя старшая сестра как раз трудится провизором в вышеупомянутой фармакологической компании с названием «Филин» — в честь фамилии основателя, Павла Филина. Их здание, как и здание больницы, расположено рядом с корпусами НИИ, но, несмотря на близкое соседство, на работе мы с Леной видимся нечасто. И сегодня был один из тех редких дней, когда она пришла навестить наш отдел в связи со служебными делами.
— Ну и как фармацевтический анализ? — поинтересовалась я.
— Нормально. Все лекарственные средства, поступившие к нам в понедельник, мы оценили по необходимым параметрам.
— Это хорошо. Значит, ты на сегодня свободна?
Лена кивнула, подошла к моему столу и уселась на кресло напротив стола, предназначенное для посетителей. Затем схватила с края стола синюю кружку с недопитым мною утром кофе и сделала большой глоток. Выругавшись, что напиток ожидаемо холодный, она вернула кружку на прежнее место и принялась поправлять белый халат, надетый поверх чёрного трикотажного платья.
Внешне мы с сестрой очень похожи. Только то, что она старше меня на двенадцать лет (в этом году ей исполнилось сорок восемь, а мне — тридцать шесть) и обладает более объёмной фигурой (что, впрочем, ей идёт), может помочь сейчас нас различить. Ещё у нас разные прически: волосы Лены сейчас по длине достигают углов лопаток, а мои после недавней стрижки буквально на два сантиметра ниже мочек ушей. Но если взять её фото примерно пятнадцати-двадцатилетней давности, то даже наши родные затруднятся так сразу сказать, какую именно дочь Семёна Ляпунова они видят на снимке. У нас обеих высокий рост (метр восемьдесят — у меня и на сантиметр ниже — у сестры), прямые чёрные волосы, пухлые щёки и большие карие глаза. «У тебя взгляд милого плюшевого мишки», — так любит говорить Антон. Цвет волос и глаз достались нам от отца, а рост и выразительные черты лица («изящные, словно кукольные», — говорили наши родственники) — от мамы. Помимо сестры, у меня ещё есть два старших брата.
— Лена, папа сегодня звонил. Приглашал меня с Антоном на «очень важное событие».
— А, — сестра хитро прищурилась, но, видимо, распознав в моём голосе презрение, тут же сменила выражение лица на сочувственное. — Ты всё-таки отказалась приехать?
— Знаю я, что за событие, — я закатила глаза. — Папа объявляет всей семье про свои новые отношения с женщиной из деревни Поздняково. Речкина Устинья. Сорок шесть лет. Воспитательница в детском саду и мать семнадцатилетнего подростка Савелия от первого брака.
— Они уже год как встречаются, — осторожно пояснила Лена. — Это и так не было секретом. Просто сейчас папа хочет рассказать об этом открыто.
— Очередной повод закатить торжество, всё в стиле нашего папы, — хмыкнула я. — Не будет ничего страшного, если я и мой муж его пропустим.
Лена, слишком уж понимающе посмотрев на меня, отвернулась и выдержала длинную паузу. Затем, наконец, сказала:
— Катя… мне кажется… ты до сих пор не можешь смириться с тем, что папа нашёл кого-то… после смерти мамы.
— Неправда, — я, стараясь говорить беспристрастно (уж это мне в случае чего всегда удавалось), покачала головой. — Мамы нет уже семь лет. Папа имеет право быть счастливым. Жизнь продолжается. И мы с Антоном правда не можем приехать.
— Оставь свою нейтральную рациональность, — отмахнулась
