Признание в любви: русская традиция - Мария Голованивская

Любовь, зачем она?

Что с ее помощью нужно делать?

Закалять себя, усмирять, мудреть, взрослеть, созидать, разрушать, действовать, бездействовать?

Нет ответа.

Для многих верующих любовь – посланное им искушение.

Для фрейдистов – воскресшее воспоминание, тихой сапой управляющее чувствами человека и его поступками, эдакая выброшенная на берег дохлая рыба: образ матери, отца, сдобренный детской фантазией и переживаниями.

Для материалистов – осознанная необходимость обретения пары, превращающаяся в эмоциональную директиву к действию.

Мой приятель, грузин, давно живущий в Москве, по распоряжению отца спешно вернулся на родину и женился. Ему пришло время жениться, так сказал его отец. Он сел в автомобиль и, понаблюдав за девушками, выходящими из лучших тбилисских вузов, выбрал себе невесту. Женился. Родил детей. Любит ли он свою жену? Безусловно, а как же?

Дочь моих друзей нашла себе жениха по интернету на другом конце света. Они переписывались около года, встретились и оформили брак. Любят ли они друг друга? Еще как!

Но каким образом они сумели полюбить друг друга? Самым обычным: полюбили, и все.

Моя подруга прожила уже полжизни со своим мужем: надежным, умным, порядочным, успешным человеком. Он ее любит, а она его нет. Никак не может полюбить. Уже двадцать лет. Мы всегда спрашивали ее: может быть, ты на самом деле любишь кого-то другого? Все эти годы рыдаешь в подушку, не можешь забыть первой юношеской любви? Нет, признается она, просто не могу его полюбить и все. Терплю ради детей, пускай им будет хорошо, я себя в расчет не беру.

О чем эти три истории? О любви? О людях? О жизни? О судьбе?

Мы все, в массе своей, в совокупности так сказать, по-прежнему обожаем рязановскую «Иронию судьбы», пересматривая ее каждый год 31 декабря. Почему, за что? За то, что этот фильм в точности о том, что мы, многие из нас, считают в жизни главным: любовь – это судьба, это волшебство, это чудесная сила, испытывающая людей на «слабо», проверяющая их на вшивость. Кто может поставить эту абсурдность любви и случая выше здравого смысла – тот наш герой, а кто не умеет – тот, с нашей точки зрения, жалок и обязательно останется с носом.

«Ирония судьбы» – это наша кинематографическая библия любви. В ней все наши стереотипы и все наши заповеди. И главнейшую из них, Любовь, как и Россию – умом не понять.

Любовь и судьба – вещи не связанные, говорят нам одни мудрецы.

Любовь – это своего рода болезнь мозга. Так считал Конфуций и был по-своему прав. Что-то происходит и – вспышка, затмение, бред… Любовь и начинается как болезнь, и проходит иной раз так же внезапно, как началась. Но главное: любовь, как и любая болезнь, не подчиняется воле человека, нельзя заставить себя полюбить, как почти невозможно и заставить себя разлюбить. Это наблюдение легло в основу древней традиции, разделяющей брак и любовь. В каких-то культурах, как мы уже отмечали, женятся по любви, а в каких-то и по сей день – по разумному выбору.

Другие мудрецы учат нас, что в жизни нет ничего важнее любви. Что это высшее состояние, позволяющее нам прозревать. Именно поэтому в обычной жизни мы слепы, а, наполняясь любовью, становимся всевидящими.

Как раз наполняясь любовью, мы и слепнем, парирует первая группа мудрецов, любовь, лишая человека разума, делает его беззащитной игрушкой в руках обстоятельств.

Чушь, парируют приверженцы любви, любовь – это как раз то, что осталось нам от Атлантиды, некогда ушедшей под воду. Третий глаз у нас зарос, а вот способность любить, как рудимент, осталась. Мы не можем объяснить ничего из того, что осталось нам от великой цивилизации – ни происхождения колеса, ни любовного чувства.

Про Атлантиду мне верится. Но считать так или иначе оснований нет никаких. Любовь, как и Бог, по-прежнему остается территорией действия или не действия веры.

Верить или не верить в любовь – извечная тема дискуссий. Давно известны все аргументы «за» и все аргументы «против», но спор не иссякает. Почему?

Потому, очевидно, что аргументы эти касаются лишь каких-то проекций любви, а не ее самой. Кто-то был счастлив в любви – ну и что? Кто-то погиб из-за своей веры в любовь – ну и что? Всё это доказывает, что любовь проскальзывает сквозь сети таких аргументов и с легкостью выходит на свободу, простор, так и не тронутая никаким логическим препятствием.

Разгадать суть феномена любви, конечно, мне не удастся.

Но цель этих записок совершенно другая.

Мне хотелось бы разгадать не саму любовь, а, как я уже говорила, культурные коды и алгоритмы, которые с ней связаны, у тех, кто относит себя к русскому цивилизационному типу.

Слово «культура» здесь наиважнейшее. Ведь культура – это ничто иное, как образ действий, чего бы эти действия ни касались. Культура – это то, как мы едим, как живем, продолжаем род, строим жилища, воюем, уходим в мир иной, дарим, празднуем, лжем, приветствуем.

Любовь окутана культурой.

Моногамность и полигамия, отказ от любви вообще, низвержение любви, вознесение ее на невиданные высоты – все это культурные рефлексы, набор способов, ею разработанных.

Почему такие, а не иные?

Потому же, почему возникли и другие различия – в кухне, костюме, религии, истории, в интерпретации ключевых мировоззренческих понятий? Таких как совесть, судьба, добро, зло, успех? А потому, что каждая культура индивидуальна, как индивидуален национальный характер, влияния, оказанные на территорию в результате разного рода экспансий, география – все те обстоятельства, среди которых нужно было выживать.

Культура мощно ритуализирует все то, что не находится во власти человека. Гениальность, талант, интуицию, смерть, власть, вероятность, любовь.

Вокруг любви, мифа о любви в рамках каждой культуры существует множество традиций. Где-то поют серенады, а где-то крадут невест. Эти традиции и есть культура, но есть, конечно, и личностный компонент. У нас в России некоторые девушки из хороших семей до сих пор не дают поцелуя без любви и не вступают в сексуальные отношения до брака. А другие девушки из таких же хороших семей, протестуя против канонов и норм своей среды, предаются разврату и идут во все тяжкие. Некоторые провинциальные девушки, приехав в большие города, пытаются «честно» прокладывать свой путь в наших каменных джунглях, превращаясь в хороших сотрудниц и верных жен, а другие, из их же числа, приобщаются к искусству любви, вступают в многочисленные связи с мужчинами и становятся в результате тоже отнюдь не плохими женами. Есть культура – матрица, заданный алгоритм, а есть – индивидуальная судьба. Одно накладывается на другое, давая множества различных вариантов, которые мы и называем жизнью.

Но при всей индивидуальности ситуаций в России очевидным образом сложились некоторые новые традиции. Свобода, равенство и братство в полной мере могут считаться основой обновленного понимания любви, разделяемого большинством молодых людей. Эта свобода – в необязательности брака, молодые люди сплошь и рядом живут вместе без всяких печатей в паспорте. Эта свобода – в сексуальной свободе: заниматься сексом, много, хвалиться этим – престижно и социально одобряемо. Эта свобода – в приятии однополой любви и придании ей статуса нормы. Эта свобода, наконец, в необязательности верности, что пропагандируется многими современными молодыми людьми.

Равенство – это, конечно же, равенство полов. Какая современная девушка считает себя «низшей», «неполноценной» в отношении предмета своего увлечения? И жизнь, и роль, и амбиции молодых женщин ничуть не уступают достижениям и намерениям молодых людей. Во всяком случае, в больших городах.

А от равенства к братству – меньше, чем один шаг: принятая у нас норма общения молодых людей и девушек все больше подчеркивает не различие между ними, а сходство. Юноши, одетые в яркие свитеры, звучно расцеловываются с девушками при встрече и прощании, они живут одной, неразличимой социальной жизнью, одно пьют, одно едят, одно носят, одно читают, одно смотрят, об одном мечтают. Их объединяет одна субкультура, они – братья и сестры. Совсем не так, как это было еще каких-то сто, двести лет тому назад.

Что означает этот внедренный в нашу жизнь девиз Великой Французской революции? Европеизацию, вместившую в себя античные идеи красоты и восхищенности этой красотой? Марксизм, оставшийся одним из ярких европейских увлечений? Идеалы студенческой революции 1968 года с ее лозунгом «Запрещено запрещать!»? Новая телесность хлынула на нас рекой через разного рода экраны и глянец, все это пришло в наши умы через яркие упаковки и новую потребительскую культуру и дало наш неповторимый колорит, добавившись к классике любви, которая предписывает ей быть инициативной и страдающей, а ему, как минимум, неординарным.

И этот новый флер враз куда-то девается, когда между людьми возникает та самая, не разгаданная пока что, любовь. Новизна пришла в болтовню и формы досуга, во внешние проявления городской молодежной культуры, но она не проникла к первоосновам. Классика видна не в новых традициях и поведенческих рефлексах, а в старой архаике признаний, извинений, страданий, болезненных или счастливых поворотах судьбы.