Книга превращений - Ньютон Марк

Ее руины еще долго проваливались сквозь весь Виллджамур, с самого верха до самого низа. Строительные блоки и кирпичи соскальзывали в разверзшуюся посреди верхнего уровня бездну, вместе с ними под громкие крики уцелевших туда же съезжали тела обитателей джорсалирского монастыря, и Фулкром скоро потерял их из виду. Еще минуту он беспомощно стоял, отказываясь верить своим глазам. Внизу бегали люди, многие истерически кричали. Он подумал о том, сколько, интересно, советников было в этом здании.

Фулкром повернул туда, откуда совсем недавно пришел, чтобы попытаться найти дорогу вниз, и только тут заметил, что окружавшие его флаги на стенах и шпилях поменяли цвет. Не было больше ни гербов, ни цветов, ни изображений великолепных животных, ни других признаков богатства и власти.

Одни лишь закопченные лохмотья колыхались теперь на ледяном ветру.

Глава вторая

Громыхнул фейерверк, от шума звери забились в углы своих клеток и завыли так, что затряслись прутья. Лан вошла в скудно освещенный коридор с земляным полом под ареной и пошла к клеткам гибридов проверить, в порядке ли они. Было холодно, с полупустой арены вниз долетали отзвуки представления, напоминая ей о бессмысленности ее прозябания в этом балагане.

С одной стороны жалобно мяукнул в своей клетке двухголовый кот. Лан остановилась, сунула руки меж прутьев решетки и стала гладить обе головы сразу, успокаивая полосатика. Животное в полном самозабвении потерлось одним из носов об ее руку. Она бросила взгляд на длинный ряд решеток, тускло блестевших в свете настенных лампад. Как они тут выживают, эти бедные твари, – в неволе, не видя солнечного света и почти без еды?

«Так же, как и мы».

Порции еды становились все скуднее; компенсация издержек на фоне непрерывного снижения доходов, как говорил Астли. Серые брюки и толстая черная рубашка Лан висели на ней, как на колу. И не только из-за того, что пайки сокращали даже артистам, но и потому, что ей было невмоготу есть, ловя подозрительные взгляды. Как долго она еще сможет продолжать этот обман?

В ее жизни вот-вот должен был наступить переломный момент: что толку оставаться в цирке, который больше не может странствовать? Теперь, когда на дворе Мороз, люди и на улицу лишний раз носа не высунут, не говоря уже о том, чтобы податься куда-нибудь на окраину Вилтрииба, города, по своим размерам сильно уступавшего Виллджамуру. Астли выбрал его потому, что Вилтрииб был транспортным центром острова Джокулл: к нему сходились и из него же расходились все пути – грязные, разбитые грунтовые дороги. Даже сейчас, в Мороз, торговцам и путешественникам было не миновать Вилтрииба. Недавно Астли «отпустил на свободу» половину своей труппы, но сборы были так малы, что на них трудно было прокормить оставшихся. Кое-кого из девушек даже продали в проститутки, или в «услужение», как он предпочитал это называть. Лан работала у Астли уже не первый год, но до сих пор не была уверена, знает он что-нибудь о ее истинной природе или нет, – слава Бору, ей хотя бы не приходилось унижаться.

«Все страдают, нечего тут ныть».

Астли неустанно твердил, что развлечения нужны людям всегда, даже во время Оледенения, – может быть, даже больше, чем раньше, надо ведь как-то отвлечься от происходящего. «Может, поэтому он и ввел в программу танцовщиц», – с отвращением подумала Лан. «Крошки Астли» уже несколько недель вертели задами и задирали и без того короткие юбчонки в перерывах между номерами, разогревая толпу и смягчая жестокие сердца критиков. Потные, немытые мужики заполняли передние ряды зала и пускали слюни, глядя на корчи полуголых танцовщиц.

«Так вот, значит, как унижают свое достоинство женщины? – думала Лан. – Вот что значит для женщины преуспеть и сделать карьеру на Джокулле, самом просвещенном острове империи? В самых диких племенах мужчины и то проявляют больше уважения к своим женщинам».

Зарокотали в отдалении барабаны, звякнули цимбалы, понесся приглушенный вопль толпы: прямо над ее головой по арене гарцевали «крошки Астли» в умопомрачительно-откровенных нарядах. Нет, девушки были, безусловно, хороши собой и старательно вертели задами, не обращая внимания на свист и мяуканье из зала. Примитивный инстинкт заставлял Лан желать столь же одобрительного внимания, хотя она прекрасно знала, что, если ее тайна раскроется, ей тут же и конец.

Голоса она услышала раньше, чем увидела самих посетителей, которые приближались к ней, неуверенно шаркая по темному коридору. Теперь кто угодно мог спуститься вниз и осмотреть рабочие помещения цирка – на что только не пойдешь ради денег. Вел их, как обычно, сам весельчак Астли в дурацкой шелковой пелерине, со щербатой ухмылкой от уха до уха.

Папаши и мамаши приводили своих отпрысков поглазеть на гибридов, о которых ходило столько слухов. Детишки всех возрастов потешались над экзотами: химерами, кроносами и тысячеглазыми куятами; здесь, в цирке Астли, можно было увидеть тварей, которые, как говорили, водились только в мифах. Для Астли они были всего-навсего уродами, легким заработком, но Лан искренне жалела мутантов, чувствуя свое с ними сродство.

Они не виноваты в том, что ни на кого не похожи.

Нет никакой вины в том, чтобы не быть похожим на других.

Лан со злостью глядела на зевак, пока те глазели на гибридов в клетках. Астли взглянул на нее, прищурился и оттолкнул в сторону:

– Ты, свинья, твое дело готовиться к своему номеру, а не прохлаждаться тут с этими уродами.

Лан отпрянула и прошептала:

– Простите.

– Я тебе не за «простите» деньги плачу, – зашипел на нее костлявый замухрышка. – Не будешь слушать – сдам тебя в бордель в аренду. Марш к себе переодеваться.

Лан молчала, стараясь не встречаться взглядом с его выпученными, белесыми глазами маньяка, не видеть его крючковатого носа, пятнистой старческой кожи. Он умел быть особенно жестоким с женщинами – как физически, так и морально, – и Лан неизменно поражалась тому, как женщины привыкают к унижениям и дурному обращению, причем настолько, что совсем перестают возражать и даже не пытаются защититься.

Астли снова вернулся к своим гостям:

– Дамы и господа, внимание: сатир! Нижняя часть тела козлиная, верхняя – человеческая. Поглядите на его рога! Говорят, он неравнодушен к вину…

Лан повернулась и зашагала прочь, сначала вниз по каменным ступеням, затем через лабиринт узких коридоров под ареной, куда доносились приглушенные возгласы толпы. Навстречу ей не попался почти никто из артистов. Только Йак, метатель ножей, у кого всегда находилось для нее доброе слово и кто неизменно безуспешно пытался завязать отношения с кем-нибудь из женщин труппы, когда был пьян. Два гладиатора, Претт и Далоин, блестя намасленными торсами, сжимая в могучих руках короткие мечи, ждали своего выхода. Под конец вечера они обычно изображали смертельную схватку с кем-нибудь из гибридов, а в свободное от выступлений время перещупали уже добрую половину «крошек Астли» по темным углам под ареной. Похоже, что в свободное от работы время артисты только и делали, что пили да трахались, но Лан лишь время от времени прибегала к одному из этих средств забвения, боясь, что обращение к другому может стоить ей жизни.

Пройдя мимо гладиаторов, Лан вошла в гримерную, затворила дверь и позволила себе на миг расслабиться в тишине. Выступления перед публикой утомляли ее, как и вообще необходимость быть среди людей. Только здесь, в тишине и одиночестве, она успокаивалась и восстанавливалась.

Всюду в комнате валялась разбросанная одежда. Облезлые от старости туалетные столики были завалены пошлыми рисунками, безделушками и костюмной бижутерией. Зеркала множили истекающие мягким светом цветные шары фонарей, придавая комнате видимость глубины и бесконечности. С непрозрачной ширмы для переодевания свисали похожие на удавов пестрые шарфы, сброшенные впопыхах трусики и сорочки, на полу сапоги на высоких каблуках перемешивались с фляжками для спиртного. В воздухе еще не развеялся аромат духов.