Избранные мысли Джона Рёскина - Джон Рёскин

Глупому всегда нужно сокращать время и пространство, а мудрый желает их только удлинить. Глупый жаждет убить время и пространство, а мудрый – выиграть и оживить их.

Никогда не учите ребенка тому, в чем вы сами не уверены, и если вы хотите что-нибудь внушить ему в нужные годы, чтобы чистота детства и сила первых сочетаний запечатлели это в нем, то берегитесь больше всего, чтоб это не была ложь, освящаемая вами таким образом.

Вообще все роковые ложные суждения проистекают от ложных чувств, к которым мы и подгоняем наши рассуждения.

Каждый человеческий поступок тем почетнее, лучше и великолепнее, чем больше он делается ввиду будущего. Это прозрение вдаль, это тихое и доверчивое терпение, помимо всяких других свойств, выделяет человека из толпы, приближая его к Богу; и к каждому делу, к каждому искусству приложимо это мерило для определения величия.

Всецело уловить замысел великого мыслителя, может быть, и трудно, и мы постоянно можем более или менее ошибаться, но глубоко, безгранично и непростительно ошибается только глупец, утверждающей, что тут не было никакого замысла.

Все великое нелегко.

Знание бесконечно, и человек, самый ученый, по мнению людей, так же далек от истинного знания, как и безграмотный крестьянин.

Где начинается искание истины, там всегда начинается жизнь; как только прекращается искание истины, прекращается и жизнь.

Помните всегда, что как в живописи, так и в красноречии чем больше ваша сила, тем спокойнее приемы и тем меньше у вас слов.

Воспитайте сперва просто человека, а потом уже религиозного, и всё будет хорошо. Но неискренняя религиозность всего гибельнее.

Для кого же религия важнее всего, тот всецело отдается ей; и нет для него в мире иного дела, как Божье дело.

У кого религия на втором плане, она не занимает никакого места. Бог совместим со многим в сердце человека, но несовместимо одно, чтоб Он был в сердце на втором плане. Тот, кто отводит Ему второстепенное место, не отводит никакого.

Одно из определенных условий труда человека состоит в том, что полнота плода находится в соответствии между временем посева и жатвой, и потому, чем отдаленнее вообще цель наших стремлений, чем меньше мы желаем сами видеть плоды наших трудов, тем больше и обширнее будет мера нашего успеха.

У человека нет никаких данных для оценки, а тем более нрава для суждения о результатах жизни, полной безусловной самоотверженности, пока у него не явится смелости самому испытать такую жизнь, по крайней мере на время; но я думаю, что ни один разумный человек не пожелает и ни один честный человек не посмеет отрицать то благотворное влияние, какое имели на его душу и тело хотя бы те случайные лишения в предметах роскоши или опасности, которым он подвергался.

Как бы ничтожен и мал ни был поступок, он может всегда быть сделан ради великой цели и потому облагорожен, и потому нет такой великой цели, которой малые дела не могли бы помочь, и притом сильно помочь; в особенности же это относится к величайшей из всех целей – к угождению Богу.

Мы не посланы в мир совершать какое бы то ни было дело, в которое мы не можем вложить нашей души. Нам нужно работать, чтоб добывать свой хлеб, и эту работу мы должны исполнять горячо. Затем у нас есть работа ради наслаждения нашей души, и ее мы должны выполнять сердечно; и та и другая работа должна быть сделана не кое-как, урывками и наполовину, а с полною охотой. Ту же работу, которая не заслуживает такого отношения, лучше совсем не делать.

Человек с жалкой душой и слабый в своем собственном деле не может как следует помогать другим.

С первого взгляда кажется неосновательным утверждать целесообразность самоотвержения ради самоотвержения, когда ради стольких других целей оно ежедневно необходимо в гораздо большей степени, чем мы его проявляем. Но я думаю, что именно в силу того, что самоотвержение недостаточно признается или считается само по себе хорошим, мы и неспособны проявлять его, когда это для нас обязательно, и рассчитываем с некоторым пристрастием, насколько добро, делаемое нами другим, определяет или оправдывает сумму неудовольствий, причиняемых им лично нам, вместо того чтоб с радостью пользоваться каждым случаем для самоотвержения как личной для себя выгодой.

Я думаю, что самые благородные формы нашей фантазии не могут быть управляемы и обладают отчасти свойствами снов; так что вдохновения являются непрошенными и не подчиняются тем, на кого они нисходят, я подчиняют их себе, заставляя их быть, подобно пророкам, невластными в своих словах и мыслях. Но если человек правильно воспитан и ум его спокоен, устойчив и мощен, то вдохновение видно, как в безукоризненном зеркале, ясно и верно; если же разум его неправильно развит и несовершенен, то вдохновение является как в разбитом зеркале со странными искажениями и безобразиями, и все страсти души своим дыханием покрывают его искривленными морщинами, так что не остается почти ни одной правильной черты.

Всякая истинно человеческая песнь есть законченное художественное выражение радости или горя благородной души в правом деле. И вполне соответственно правоте дела и чистоте побуждений и возможно изящное искусство. Девушка может воспевать свою потерянную любовь, но скряга не может воспевать своих потерянных денег.

Из всех добродетелей надежда есть по преимуществу христианская добродетель (и не могла, без сомнения, войти окончательно ни в одну языческую схему). Из всех добродетелей она, мне кажется, может служить лучшим мерилом того, христиане ли мы или нет: многие обладают милосердием, то есть общей добротой сердца или даже известной долей веры, но нет у них постоянной надежды, постоянного влечения к небу.

Вы соблюдаете субботу в воспоминание того, что Бог опочил от дел. Соблюдайте ее как хотите, но пусть и остальные дни недели будут подражанием дел Божиих.

Истина ни в чем не познается путем разговоров, а только трудом и наблюдением. И когда вы овладеете одной истиной, две другие наверное предстанут перед вами, прекрасные, как первые листочки двусемянодольных растений. Когда же вы приобретете достаточно истинных познаний, чтобы бороться, вы обязаны бороться и даже умереть за истину, но уже не спорить о ней.

Меньше было бы людей глухих к добру, восседающих на торжищах, если б вместо упрека, делаемого людям за их пороки, мы обращались бы к их сердцу; вместо усиленных требований от них исполнения воли Бога, мы могли бы уяснить им, как они лишаются Его милости; если б при каждом предостережении о смерти мы могли бы привести доказательства и обещания бессмертия; если бы вместо того, чтоб утверждать о существовании грозного божества, которого люди хотя не могут и не смеют отрицать, но вместе с тем не желают и постичь, мы указали бы им на близкое, очевидное, неизбежное, но всеблагое Божество, любовь которого превращает самую землю в небеса.

Истинное христианство, как показал Сам Учитель, выражается в преломлении хлеба, ложное христианство – в краже его… Человек, изо дня в день не зарабатывающий своего хлеба насущного, крадет его. Точно так же любая христианская церковь не может существовать без самой страшной мерзости и лицемерия, пока добродетель жизни, вполне умеренной для себя и полной служения бедным, не будет считаться теми необходимыми условиями, при которых молитвы, воссылаемые к Богу о ниспослании плодородия земле, не будут кощунством.

Пусть запечатлеется в вашем уме как руководящий принцип всякой истинной работы и как источник всякой здоровой жизненной энергии та истина, что ваше искусство должно быть прославлением того, что вы любите. Это может быть прославлением шелухи или камня, прославлением героя, прославлением, наконец, Бога, но во всяком случае ваше положение, как живого существа, определяется тем, как сильна и обширна ваша любовь.

Самый жалкий из нас обладает все-таки каким-нибудь даром, и как бы ни был этот дар по-видимому зауряден, но, составляя нашу особенность, он может при правильном применении стать даром для всего человечества.

Все лучшее в человеке может проявиться только вместе с значительными недостатками.

Истинная сердечность и милосердие, ненарушимая доверчивость, благодарная любовь, мир между окружающими, облегчение чужих страданий, голубое небо над вами, тихая поверхность вод и чудные цветы здесь, на земле, таинственность жизни и присутствие бесчисленных живых творений – вот те богатства, не причиняющие мук, которые могут служить вам и в этой жизни и быть предвкушением будущей.

Как только мы можем употребить данные нам силы с благою целью, в нас тотчас же желание поделиться этой возможностью с другими является невольно по мере наших сил.