Белый Крым, 1920 - Яков Слащов-Крымский

Нам кажется более чем вероятным, что, как рассказывает Слащов, в часы крушения фронта в штабном вагоне Кутепова оба генерала дружно ругали Главнокомандующего и его окружение («ставка все погубит», «генерал Врангель недостаточно решителен в ту минуту, когда от вождя нужна именно решительность, а его “камарилья” достаточно типична именно для определения ее таким словом» и т. п.). На босфорском же рейде, вспоминает Яков Александрович, «я возобновил этот разговор и указал Кутепову на необходимость смены штаба»; «Кутепов во всем со мной согласился и взялся передать генералу Врангелю мой рапорт».

В книге, выпущенной по горячим следам в Константинополе, Слащов ограничивает участие Кутепова в попытке переворота всего лишь «согласием»; в «отрывках из воспоминаний», написанных и изданных уже в Москве, он делает своего собеседника инициатором: «…Кутепов заявил: “Раз ты совершенно разочаровался, то почему бы тебе не написать Врангелю о том, что ему надо уйти? Нужно только выставить кандидата, хотя бы меня, как старшего из остающихся”». В принципе нам представляются равно правдоподобными оба варианта, и возможно, что в обсуждении, которое вряд ли было похоже на хладнокровный заговор, выделить подлинного инициатора оказалось бы довольно трудно. Однако реплику Кутепова, приведенную нами вслед за Яковом Александровичем, следует поставить под сомнение по крайней мере наполовину: слова «раз ты совершенно разочаровался» являются ответом на якобы высказанное ранее мнение Слащова «что армия больше, по-моему, не существует», — в январе же 1921 г. Слащов черным по белому провозглашал: «…Армия эта — Русская Армия, солдатом которой я был, есть и буду, — она умереть не может и не должна!» Да и в самом рапорте выражалась уверенность, что «бойцы под командой старшего из бойцов, генерала Кутепова, хотя бы на новом фронте, исполнят свой долг».

Заподозрить Слащова в двоемыслии довольно трудно, и не только из-за отзывов, подобных сделанному одним из ближайших его соратников: «Лично он был чрезвычайно добродушный и милый человек, почему все его близко знавшие горячо любили эту широкую чисто русскую душу», — и даже: «Якова Александровича не трудно было обмануть, т. к. он был очень доверчив», — что как будто плохо увязывается со способностями к двуличию. Важнее другое: смысл рапорта, поданного Врангелю, сводится к необходимости позаботиться о голодающих офицерах и солдатах во имя сохранения Армии, а при действительном разочаровании это было бы слишком уж большим, ничем не оправданным и никак не мотивированным цинизмом.

Обратим внимание еще на одну деталь: рапорт был написан Слащовым на борту вспомогательного крейсера «Алмаз», а именно там к этому моменту (19 ноября) располагался штаб Кутепова. Похоже, что документ, упрекавший Врангеля в невыполнении обязательств перед вверенной ему Армией, родился сразу же по результатам если и не «заговора», то «сговора» между двумя генералами. Показательно, однако, отсутствие прямого требования уйти с поста Главнокомандующего, хотя оно и читается между строк, а сам рапорт написан в весьма вызывающем тоне. Очевидно, вплотную подойдя к «тому, что принято называть coup d’etat», Яков Александрович все-таки не смог и преодолеть привычку к субординации.

В принципе, часть общественного мнения была уже подготовлена к смене Врангеля, причем не только Кутеповым, но и самим Слащовым. Современник зафиксировал разговоры в толпе, собравшейся перед русским посольством в Константинополе при получении известий о крымской катастрофе: «Слышали? Слащов — вместо ген[ерала] Врангеля». — «Ерунда, ген[ерал] Врангель сам назначил Слащова». Но в действительности смена Главнокомандующего так и не состоялась.

«Что произошло на “Корнилове” (крейсер, где находился штаб Главнокомандующего. —А.К.), куда Кутепов возил мой рапорт, я не знаю, ибо ответа никакого я на него не получил», — пишет Слащов. Не имея на этот счет никакой конкретной информации, нетрудно, однако, догадаться, что произошел новый «сговор» — Врангель расколол складывающуюся генеральскую оппозицию, прежде чем она успела по-настоящему оформиться. Последовательность событий сама по себе достаточно красноречива: рапорт Слащова, в котором он «выставил преемником власти главкома генерала Кутепова», датирован 19 ноября, 20 ноября Генерал-лейтенант Кутепов был произведен Врангелем в генералы-от-инфантерии, а 21-го «назначен командиром 1-го армейского корпуса, в состав которого сведены все части Русской армии, кроме казаков».

Следует признать, что сложившееся «распределение ролей» в иерархии русских войск, сохранивших свое военное лицо и на чужбине, в первую очередь в лагере близ города Галлиполи, было достаточно целесообразным. Врангель, все-таки несший печать только что проигранной войны, остался в Константинополе, при помощи назначенного им «Русского Совета при Главнокомандующем» стремясь защищать интересы и целостность Армии, в то время как Кутепов находился с войсками, крепко взяв их в руки и восстановив высокий моральный дух. Посетивший Галлиполи писатель И. С. Лукаш так рассказывал об этом:

«О Врангеле в армии говорят мало. Врангель вне армии, выше ее. О Врангеле не говорят как о командующем. Для Галлиполи он выше командующего. За синей линией моря, где идут рядами, томительно шумя, белые дорожки пены, там перед всем миром Врангель один стоит за Россию и ее армию. […]

Армия любит Врангеля. Армия знает, что Врангель — ее одинокая стена перед всем миром.

А широкоплечий и крутой Кутеп-паша — в самой армии. Это ее нарезной винт, ее крутой и крепкий цемент».

При таком распределении ролей генералу Слащову места уже не оставалось…

Открытый конфликт

Жизнь как будто специально подталкивала Якова Александровича к новым и новым действиям, все дальше и дальше по пути, который он сам, быть может, в другое время счел бы предосудительным. После неудачи «дворцового переворота» генерал сделал первую попытку вынести сор из избы, обратившись к председателю «собрания Русских Общественных Деятелей» П.П. Юреневу с письмом, в котором повторял свои упреки в адрес Врангеля («несоответствие некоторых окружающих его лиц», ошибочная стратегия, повлекшая оставление Крыма, неспособность или нежелание обеспечить бедствующих чинов Армии и беженцев, в целом — несостоятельность как Главнокомандующего и Правителя) и оспаривал призыв «собрания» во имя продолжения борьбы сохранить «преемственность власти ген[ерала] Врангеля, действующего в полном единении с широкими общественными кругами». «Общественные организации теперь выступают на поддержку виновников потери нашей Земли», — возмущался Слащов, однако получил довольно сухой ответ: «…Бюро Политического Объединения считает долгом с особой настойчивостью настаивать (так в документе. — А.К.) на мысли о необходимости в переживаемый момент общественного и индивидуального единения», причем центром, вокруг которого следовало объединяться, по-прежнему предполагался Врангель. Одновременно письмо Слащова было передано… тому же Врангелю, образовавшему «суд чести старших офицеров», который по рассмотрении письма признал «поступок генерала Слащова-Крымского в переживаемое нами тяжелое время недостойным русского человека и тем более генерала». Следствием стало увольнение «виновника» от службы «без права ношения мундира».