Баллада датской тюрьмы - Михаил Веллер

Друзья аплодируют. Поэт балдеет. И получает два месяца. Все-таки хулиганство имело место…

Поэт искренне благодарит суд, радостно целует через барьер жену и заводит руки за спину: куда идти.

– А вы где живете?

– Пока в лагере для перемещенных лиц.

– Вот туда и идите.

– Как?

– Это ваши проблемы. В вашей подписке о невыезде оговорено, что вы являетесь по вызову в суд и тому подобное за свой счет. Транспортом не обеспечиваем.

Поэт ничего не понимает. А сидеть-то… куда идти?

– Когда надо будет сидеть – вас вызовут. А пока ступайте.

– Позвольте, – говорит поэт, – но как же так? Мне ведь уже дали срок!

– Чем вы недовольны? Хотите начать отбывать наказание прямо сейчас? Это не предусмотрено.

– Но я же… могу сбежать! – возражает он.

– Куда? – удивляются они.

– Ну… в Швецию.

– Зачем? Вам никто не даст вид на жительство. Провести жизнь в бегах? А когда вернетесь – срок добавят. А после отсидки – лишат датского вида на жительство и депортируют. Так куда же вы денетесь?.. А жить на что будете?

Очень логично.

Тюрем в Дании не хватает. Новая тюрьма денег стоит. А какая ж это партия, пришедшая к власти, объявит, что собирается тратить бюджетные деньги на строительство тюрем? Народ их не поймет!.. Вот они и сидят по очереди. Нет, вы поняли?

А сбежит – и хрен с ним, нахлебников меньше: к нам уже не суйся.

И поэт привыкает жить под дамокловым мечом. И через полгода этот меч на него обрушивается в виде присланной анкеты на шести листах: какими болезнями болели? сколько психов в роду? рост, вес, приметы; профессия, хобби, какими видами спорта увлекаетесь; предпочитаете сидеть на солнечной стороне или тенистой? не помешает ли отсидка вашему бизнесу? хотите ли сидеть подряд, или по выходным уходить домой – но эти дни не зачтутся; а можно сидеть только по выходным, но это будет долго. И – подробный адрес тюрьмы, виды транспорта до нее, телефоны дежурного, коридорных и коменданта. Плюс листок с приглашением: такого-то числа к семи утра мы вас ждем.

Поэт идет сидеть, и у него растроганно влажнеют глаза. Камера на двоих. Телевизор в коридоре. Телефон в коридоре. Трехразовое питание может быть для больных диетическим. Спортзал, библиотека, мастерские для любящих труд, с семи утра до девяти вечера хождение внутри тюрьмы свободное. Бумага, ручка, писать стихи сколько влезет.

– Шекспир был гений, – шепчет поэт. – Весь мир тюрьма, но Дания – да, образцовая. На месте Гамлета я бы не дергался… в России он не жил! принц, понимаешь.

А тюремщики объясняют дополнительно, что вообще-то с его нестрашной статьей можно хоть каждый день ходить в город – с восьми утра до восьми вечера, но предупреждать надо заранее, и пропавшие обед и ужин, на которые он имеет право, ему тогда не возместят, и срок за этот день будет засчитываться наполовину. Зато можно днем ходить на работу, а ночью сидеть в тюрьме. Многие так и поступают, чтоб место не потерять.

Никто еще не садился в тюрьму с такими грандиозными планами и энтузиазмом – от графа Монте-Кристо до Ульянова-Ленина. Поэт будет писать, читать, совершенствовать датский язык и заниматься спортом. Что может быть прекраснее и могущественнее мечты? Только лень.

Поэт нажрал бока, научил сокамерников преферансу и пристрастился вступать в дискуссии с пастором по разным вопросам христианства. Как часто бывает, в тюрьме он впервые оценил все прелести абсолютной свободы.

– Я христианин! – решил он. – А следовательно – мое место в Христиании.

– Они же там все не моются, – робко заметила молодая жена на побывке. – От них пахнет.

– Это запах свободы, дура, – объяснил умудренный тюрьмой муж. – Хотят – пахнут, хотят – моются. И тебе никто не запретит мыться. Или пахнуть. Как захочешь.

Новое увлечение захватило его. О, почему здесь нет питерских друзей – чтоб они завидовали! тогда счастье было бы полным.

Он бросился сидеть плотно, без перерывов, – и после освобождения они поселились в Христиании.

О Христиания! Шведы предложили датчанам ченч: те закрывают Христианию, а шведы в ответ закрывают свою атомную электростанцию, которой датчане боятся: вдруг все отравит. Потому что шведская молодежь не просто сбегает через открытую границу в Христианию, чтоб предаваться там порокам группового секса и употребления наркотиков, но делает это иногда в качестве альтернативной службы, вместо призыва в армию.

Мы – независимое государство, гордо ответили датчане: подавитесь вашей электростанцией. И не закрыли.

Христиания – это небольшой район Копенгагена, расположенный на отделенном каналом островке. Фактически же – это полунезависимое полугосударство.

Мекка хиппарей всего мира – вот что это такое. Здесь впервые перестали преследовать за употребление наркотиков. Здесь впервые узаконили браки между влюбленными одного пола.

О Христиания! сладкий сон: «Раздолбай всего мира, объединяйтесь!».

Границей служит зеленый штакетник у мостика. Фанерная арка расписана гостеприимно и нецензурно. Непосредственно за аркой тощие немытые мымры предлагают купить гашиш – это узаконенный промысел: плитка в пять граммов. Больше – закон слегка покарать может, а пять граммов – это как бы для личного потребления, это можно.

На крохотной булыжной площади вывихнутые из нормальной жизни свободолюбцы, юноши бледные и запущенные лет так под пятьдесят, торгуют самопальными сувенирами. Цены на сувениры напоминают таракана, прыгнувшего с шестом: и как такая маципуська забралась на такую высоту?! А потому что – столица хиппи: за престиж дерут с дурных туристов. А больше просто свои мелкие наркоденьги через эти псевдолавчонки отмывают.

И кто-нибудь обязательно лежит на пыльном булыжнике, демонстрируя степень раскованности. Правда, лежит недолго: жестко все-таки.

Одни живут в палатках, другие в шалашах, третьи – в совершенно благоустроенных домиках, хотя снаружи те домики сляпаны из жестянок и фанерок, а формой усердно уподобляются то банану, то еще какой неприличной штуковине: как же, хиппи – да не постебаться, затем и живут.

Было лето, и поэт и женой построили в кустах шалаш. Это было нечто!

– С милой рай в шалаше! – шептал счастливый поэт, лежа на траве и читая стихи.

Чтобы правильно понять эту идиллию, к житью-бытью в шалаше следует присовокупить: бесплатный проезд в муниципальном транспорте, бесплатное медицинское обслуживание, регулярный выбор благотворительной малопоношенной одежды и шестьсот долларов в месяц на питание и самочинные расходы. Так что шалаш шалашу рознь.

Правда, наличествовала и бюрократия – даже здесь: им пришлось пройти «собеседование» в местном органе самоуправления, именуемом «советом старост»: всякую чистую шваль, знаете, не селим, докажите, что вы – наши. Пожалуйста! Вот вам стихи, вот вам Бог, вот вам таджикская война – и вот вам камень в ювелирную витрину в качестве протеста против буржуазного образа жизни, и даже последовавшая за демонстрацией своих убеждений тюрьма. О'кей, друзья, заходите и живите с нами.

Теперь – в последний раз перебьем наш движущийся к развязке сюжет неторопливым рассуждением о природе таланта. Талант – это перпендикуляр. Это заплыв против течения. Это презрение к толпе и неистребимое стремление выделиться из нее так, чтоб она удивлялась и уважала. Нонконформизм, в общем, и способность делать что-то такое, чего большинство не может, или не хочет, или даже не понимает.

Видимо, наш поэт был талантлив.

… – Через месяц, – рассказывал он, – я озверел. Слушай: они ничего не делают. Ничего!!! Они с утра заряжаются дурью и мутно смотрят по сторонам. Их никто не трогает. Они на хрен никому не нужны. Они тупы, как сибирские валенки. Они рассуждают о буддизме, не зная, кто такой Будда, и о зороастризме, не зная, кто такой Заратустра: и балдеют от своей гениальности. Это самоходные растения, это салат из моченой капусты! Мне захотелось загнать их на комсомольскую стройку и там сгноить, пока я не нашел им применение.

Я изумился: какое применение может найти ленинградский бездельник датским бездельникам, да еще в их собственной столице?

– Ты пей, пиво хорошее, – сказал поэт, подливая крепкий, черный, экстра-качества карлсбергский портер и придымливая «Мальборо».

Солнце садилось в воду. Мы сидели в низких кожаных креслах у его коттеджика, живописно торчащего на зеленом взгорке под раскидистым дубом: идиллия!

– Они любят пожрать! – поведал он. – А тощие – только от лени. Я не понял, какое применение может найти поэт любви окружающих к жратве. Разве что заставить их питаться своей поэзией. Учитывая калорийность стихов, отощание бедных хиппи делается понятным. Не передохли бы.

– Жена любит жарить котлеты, – продолжал хозяин. – Она до замужества вообще любила готовить, просто случаев не предоставлялось.

Так вот. На арабском рыночке, в воскресенье под закрытие, вечером, мясные обрезки-остатки идут почти задаром. Гроши. От ворот хлебозавода хлебный брак берешь бесплатно, его для того и выставляют. Чуть-чуть подпорченные лук и чеснок после закрытия рынка просто валяются на земле – бери, пока не подмели. А растительное масло, срок реализации которого только истек, можно купить на оптовом складе за двадцать процентов цены, если договориться; а масло вполне хорошее.