Твари Господни - Макс Мах

Кайданов опустил взгляд и посмотрел на все еще зажатую в руке пачку денег. В тусклом розоватом свете, пролившемся из окна над головой, он рассмотрел денежные знаки. Это были четвертные, и было их много, так много, что у него закружилась голова.

3

Девушка оказалась просто чудо. Все схватывала на лету и испуга не выказывала, хотя и боялась, конечно. И вопросов лишних не задавала, даже если они у нее были. И еще глаза…

"Как это называется? – спросил он себя. – Узкий разрез глаз? Господи, если ты есть, и это описание такого чуда?"

Высокие скулы, огромные, но узкого разреза зеленые глаза, полные четко очерченные губы… Красавица!

"И ты ее отпустишь?" – спросил он себя.

"А что я должен делать?"

"Ты еще пожалеешь!" – это было ясно и без того, чтобы "произносить вслух". Естественно, пожалеет.

"Да-да, пожалею. Пожалею и заплачу".

– Иди, – сказал он ей. – Иди. И постарайся уцелеть!

Она что-то почувствовала – "ведьма!" – и обернулась, но опоздала, он был уже за ее спиной. А потом Некто спрятался в тени ближайшего дома и, растворившись в ней так, как умел, вероятно, один только он, долго смотрел Лисе вслед.

4

Очнулся Кайданов только в поезде. Проводница начала разносить стаканы с чаем. Кто-то из попутчиков окликнул его, и Герман как будто проснулся от тяжелого полного пугающих видений сна, с удивлением обнаружив себя, лежащим на не застеленной верхней полке, в купе уносящегося в неизвестность поезда. Судя по всему, до этого момента он пребывал в полуобморочном состоянии. Во всяком случае, более или менее отчетливо прошедший день вспоминался только до того момента, как он услышал за спиной шум мотора приближающегося к ним с Лисой автомобиля, почти сразу сменившийся противным, дерущим за душу визгом тормозов. Все остальное тонуло в тумане. Помнился только властный голос незнакомца, возникшего из ниоткуда и в никуда затем исчезнувшего.

"Некто по имени Никто", – Кайданов напряг память, но, как оказалось, напрасно. Ни того, как он ушел с улицы Тургенева, ни того, как ехал в автобусе к вокзалу – ведь не пешком же он шел? – Герман вспомнить не смог. Припомнилось только размытое невнятное пятно дома Ипатьева, который он, вероятно, увидел из окна автобуса, и все. Зато слова страшного ("Да, да, – признался себе Кайданов. – Страшного!") человека, сказанные на пустой ("А почему, собственно, пустой, ведь не поздно еще было?") вечерней улице, звучали в его ушах так, как если бы, он услышал их только пять минут назад.

"Ужас! – подумал он, спускаясь с полки. – Мы попали в руки афериста!"

И в ту же секунду, вероятно, потому что ему пришлось расплачиваться за чай и постельное белье, Кайданов вспомнил о пачке денег, ощутимо оттягивавшей внутренний карман пиджака.

"Если там действительно деньги, значит…" – не додумав этой достаточно простой мысли, Герман сунул руку в карман и на ощупь вытянул из пачки одну купюру, но сдачи с двадцати пяти рублей у проводницы, естественно, не оказалось, и Герману пришлось выгребать из карманов брюк мелочь.

"Настоящие…" – Кайданов вышел в коридор, прошел к туалету, но там была очередь, а в тамбуре курили. Так что, не солоно хлебавши, то есть, не реализовав мгновенно возникшее у него острое желание рассмотреть всю эту гору денег, он вернулся в купе и присоединился к двум едущим в командировку средних лет теткам и отпускному подполковнику-артиллеристу, еще не старому, но уже почти совершенно седому. Попутчики уже разложили на столе снедь и принялись за поздний ужин, впрочем, как тут же подумал Кайданов, начинать путешествие без того, чтобы сначала перекусить, в России не принято.

– А вы, я вижу без вещей, – добродушно сказал подполковник, оборачиваясь, и обе женщины, устроившиеся на полке напротив, дружно посмотрели на Кайданова. – Да вы присоединяйтесь, товарищ, у меня на двоих хватит.

– Спасибо, – выдавил из себя улыбку Кайданов, присаживаясь рядом с военным. – Я не голоден.

Как ни странно, он действительно совершенно не испытывал чувства голода, хотя даже не помнил, когда в последний раз ел.

"Возможно, утром, – подумал он рассеянно. – Или я все-таки обедал в институте?"

Под любопытствующими взглядами попутчиков, Кайданов взял со стола упаковку с двумя сахарными кубиками и, разорвав бумагу, опустил их в чай, который был, на его вкус, конечно же, жидковат, но зато оказался обжигающе горячим.

– Случилось чего? – сочувственно спросил военный.

– Случилось? – переспросил Кайданов, мучительно соображая, что соврать. Он ведь и, в самом деле, ехал в поезде без вещей и выглядел, надо полагать, не лучшим образом.

– Да, случилось, – сказал он наконец. – Тетка из Москвы позвонила…

Сказав это, Герман вдруг испугался, что не помнит точно на каком поезде и куда он едет.

"А что если это не московский поезд?"

– Дедушка умирает, – обреченно закончил он, надеясь, что с поездом не ошибся.

– Так ты, значит, так и подхватился? – Переходя на "ты", спросил военный.

– Она мне на работу позвонила, – пожал плечами Кайданов. – Мы поздно работаем. Ну я у ребят денег одолжил и прямиком на вокзал.

– Ну и молодец! – хлопнул его по плечу подполковник. – Присоединяйся! Меня, между прочим, Борисом зовут.

– Герман, – протянул руку Кайданов.

Аппетита у него на самом деле не было совершенно, но Борис и женщины – экономист Варвара Гавриловна и инженер-конструктор Елена Евгеньевна – настаивали, и отказываться стало совсем уж неудобно. Так что следующие полчаса прошли в неспешном пустом разговоре с попутчиками, сопровождавшем трапезу, само собой, не ограничившуюся котлетами и пирожками с капустой, крутыми яйцами и прочей домашней снедью.

– Выпьем, – предложил подполковник, доставая из чемодана бутылку водки, и вот от этого предложения Кайданов не отказался бы даже из вежливости.

Ему было плохо. Это он только сейчас вдруг осознал, как ему плохо. В голове стоял туман, мысли путались, и водка представлялась замечательным средством, как от этого невнятного нездоровья, так и от тяжести на сердце, которую Герман чувствовал едва ли не впервые в жизни, и с непривычки, просто не знал, куда себя деть.

– С удовольствием.

5

Засиделись за полночь. Поезд ритмично стучал на стыках. За окном проносилась тьма, а в купе было тепло и уютно, и водка, которую Кайданов, вообще-то, не любил, уходила легко и незаметно, согревая тело и освобождая сердце от непривычной тяжести. Однако, после очередного возвращения из тамбура, куда они с Борисом выходили покурить "на сквознячок", они застали женщин уже в постелях. Свет был выключен, светились только синие ночные лампочки в изголовьях полок. Намек был, что называется, понятен без пояснений: пора спать. Они переглянулись, Борис пожал плечами, как бы показывая, что делать нечего, и, быстро допив оставшуюся в бутылке водку – там как раз и оставалось по четверти стакана на человека – стали устраиваться на ночь.