В окружении Гитлера - Мариан Подковиньский

Отто Штрассер рассказывает о закулисной стороне этого путча и трусливом поведении вождя «национальной революции». Когда баварская полиция открыла огонь, первым, кто бросился на землю, был Адольф Гитлер. Точно не известно, как долго он лежал, но факт остается фактом — потом никто не мог сказать, где он. Были убитые и раненые, многих арестовали, в том числе Людендорфа и Грегора Штрассера, а Гитлер прямо-таки растворился в воздухе. Спустя несколько дней его схватили в городишке Уффинг, где он отсиживался в усадьбе своего друга Ганфштенгля по кличке Путци, который в «третьем рейхе» стал руководителем службы печати Гитлера.

На суде, рассматривавшем дело Гитлера и его людей, произошел окончательный разрыв между Гитлером, и Людендорфом. Старый генерал не мог простить Гитлеру его трусости и обиделся на баварский суд, который освободил его, единственного участника похода на Мюнхен, от наказания и признал невиновным. «Я не заслужил такого к себе отношения», — заявил Людендорф. Адольф Гитлер получил пять лет тюрьмы, но спустя год его выпустили.

И сам процесс, и пребывание в тюрьме, вспоминает Отто Штрассер, были откровенным фарсом. В Ландсберге заключенные жили, как в гостинице: кто имел по одной, а кто и по две комнаты. Они принимали тут своих друзей, пили, играли в карты и заказывали в соседнем ресторане изысканные кушанья. Жители первого этажа были бы совсем довольны своей судьбой, продолжает Штрассер, если бы не «этот господин со второго этажа», который болтал без умолку. Тем «господином со второго этажа» оказался Гитлер. Как заткнуть ему рот? И тут Грегору Штрассеру, который тоже сидел там, пришла в голову мысль: а может, уговорить его писать мемуары? С большой осторожностью Гитлеру намекнули на такую возможность. Рыба попалась на крючок. И с того момента «господа с первого этажа могли спокойно играть в карты и пить».

В июле 1924 года Гитлер начал диктовать Рудольфу Гессу свои воспоминания. То был монолог пустомели. А по сути дела мешанина из всех шовинистических, маниакальных и антисемитских взглядов: все это Гитлер либо почерпнул из книг, либо они застряли в его голове в военные и послевоенные годы. «Если верить пастору Бернарду Штемпфле, который дважды просматривал рукопись «Майн кампф», только одна глава в этой книге избежала серьезных переделок и вмешательства правщика — глава о пропаганде… — пишет Штрассер. — Этот священник, издатель газеты «Мисбахер анцайгер», несколько месяцев потратил на приведение в порядок бессвязных мыслей Гитлера и редактуру его чудовищного стиля. Гитлер так и нe простил Штемпфле того, что, выправляя рукопись, тот познал умственное убожество ее автора. Он приказал расстрелять пастора ночью 30 июня 1934 года».

20 декабря 1924 г. Гитлера выпустили из тюрьмы. И, едва выйдя на свободу, он во всеуслышание признал: «Мюнхенский путч был серьезной ошибкой». Этого признания, пишет О. Штрассер, не простили ему многие его приятели. Но, когда он пришел к власти, возвеличивание путча и жертв тех дней приобрело окраску и звучание германских саг. А сам Гитлер был окружен ореолом рыцаря с Валгаллы.

Положение в партии изменилось. Братья Штрассеры завладели «наследством» Гитлера и в его отсутствие повели партию иным, чем прежде, курсом. Основное внимание партия, которая действовала под другим названием (НСДАП была запрещена), теперь сосредоточила на Рейнской области. Речь шла о привлечении рабочих. Новая партия Штрассеров столкнулась здесь с серьезным конкурентом. Это был маленький, незаметный хромоножка, обладавший немалым талантом красноречия и огромной силой убеждения. Как представитель Германской народной партии (Deutsche Volkspartei) он боролся против НСДАП. Звали его д-р Иозеф Геббельс. Грегор Штрассер решил перетянуть Геббельса к себе. Поскольку он подыскивал способного редактора для выпуска пресс-бюллетеня (выходившего два раза в месяц издания «Национальсоциалистише хефте»), Штрассер предложил Геббельсу это место, пообещав, всего 200 марок в месяц, Геббельс, не мешкая, предложение принял, так как от своей партии не получил ни гроша. Это было не первое его предательство.

Когда Геббельс возглавил редакцию бюллетеня «НС-Брифе» в городе Эльберфельде (Рейнская область) и стал секретарем Грегора Штрассера, на сцене появился вышедший из тюрьмы Гитлер. Штрассеры предчувствовали, что не избежать конфронтации между баварским и северогерманским центрами запрещенной НСДАП. На первой же встрече в Мюнхене Гитлер бросил Штрассерам перчатку.

22 ноября 1926 г. Штрассеры созвали в Ганновере совещание руководителей северного крыла партии. Среди собравшихся гауляйтеров (главарей партийных округов. — Ред.) только Роберт Лей, впоследствии руководитель германского «трудового фронта», был слепо предан Гитлеру. Совещание приняло новую программу, отличавшуюся от 25 пунктов Гитлера 1920 года.[3] Всю партийную печать решили перевести под контроль Штрассеров.

Когда Лей и прибывший из Мюнхена посланец Гитлера Готфрид Федер выступили с протестом против этого решения, большинство гауляйтеров, в частности Лозе, Кох, Кауфман, Клаггес, Гильденбрандт, Гольц и Руст, закричали: «Мы не признаем никакого папы! Решает большинство — и точка». Тут стоит отметить, что, за исключением Штрассеров, все «антипаписты» сделали в «третьем рейхе» блестящую карьеру.

Самым ревностным противником Гитлера в ту пору был Геббельс. Когда Федер стал упорно защищать позиции Гитлера, а в зале начался страшный шум, маленький Геббельс выскочил на середину комнаты, требуя выгнать с собрания «этого идиота Федера». Потом он поднялся на трибуну и торжественно провозгласил:

«В сложившейся ситуации я вношу предложение исключить из НСДАП мелкого буржуа Адольфа Гитлера!» Но точно так же, как он изменял своей старой партии, переметнувшись к Грегору Штрассеру, Геббельс вскоре изменил тому же штрассеру, взяв сторону Гитлера. А Гиммлер, долголетний адъютант Грегора Штрассера, был тем человеком, который по указанию Гитлера приказал застрелить своего благодетеля той памятной «варфоломеевской ночью» 30 июня 1934 г.

После «бунта» Севера и предложения Геббельса об исключении Гитлера из партии дело дошло до решающего сражения в Бамберге. Вот как описал это, вернувшись в Берлин, Грегор Штрассер (февраль 1926 г.):

«Гитлер прибыл на встречу в Бамберг в солидной компании. Его сопровождали Эссер, Штрайхер и Макс Аманн (фельдфебель Гитлера армейских времен), а также три автомобиля со штурмовиками. Из Берлина были лишь мы с Геббельсом. Ах, этот Геббельс! И зачем я только взял его с собой. Да еще заплатил за билет! Гитлер сразу же набросился на нас и назвал конференцию в Ганновере незаконной, а нашу программу — предательской. Он, кстати, под бурные рукоплескания своих сторонников театрально разорвал ее. Зал его поддержал. Нас было только двое. А Геббельс, которому предстояло зачитать нашу ганноверскую программу, оказался изменником. В жизни не встречал я более подлой твари. Только ой увидел, что настроение в зале меняется в пользу Гитлера, как сразу же вскочил и с пафосом заорал: «Господин Гитлер, вы меня убедили. Мы все сделали неправильно». Его встретили громкими криками «браво». И тогда Геббельс ринулся с места в карьер, заорав, обращаясь ко мне: «Господин Гитлер прав, и нет ничего постыдного признаться в собственных ошибках. Я присоединяюсь к господину Гитлеру»…»

«Бамбергский изменник», как позднее окрестил Геббельса Грегор Штрассер, в награду за свой поступок в августе 1926 года был назначен гауляйтером Берлина. Вот так и началась под крылышком Гитлера блестящая карьера Геббельса. С тех пор уже не только Гитлер, но и «великий пустомеля» тоже стал тайным врагом Штрассеров. Геббельс, впрочем, любил выставлять свой цинизм напоказ. Как вспоминает Отто Штрассер, перед каждым докладом или выступлением он интересовался у организаторов, что за публика будет в зале: «Какую же пластинку ставить сегодня — национальную, социальную или сентиментальную? Все они у меня в голове, главное — выбрать подходящую».

Свои речи он готовил очень тщательно. Его экономке в берлинской квартире пришлось раздобыть большое стоячее зеркало. Часами отрабатывал перед ним Геббельс каждый жест, выражение лица, даже движение тела. Рукописи его были испещрены разного рода пометками вроде: «ожидаемые аплодисменты» или «пауза на аплодисменты». И Геббельс редко ошибался, замечает Штрассер. Геббельс первым ввел в Берлине огромные цветные плакаты, оповещающие о его выступлениях, и прибегал ко всевозможным трюкам, чтобы привлечь публику. Как-то он приказал расклеить плакаты, извещавшие о митинге, снабдив их таким заголовком: «Император из Америки выступит сегодня в Берлине в… часов». Как выяснялось из следующего плаката, это были первые слова из доклада Геббельса, посвященного обсуждавшемуся тогда плану Янга относительно репараций Германии. Зал оказался переполненным.