Зашифрованный план (Повести, рассказы) - Максимилиан Кравков

Двое бегут в тайгу, чтобы спастись от контрреволюционных чехов, от колчаковцев. Один из них убил часового-чеха, попытавшегося его задержать; другой, Андрей Иванович, бежал из тюрьмы, где он сидел как заложник. Первый, видно, поопытнее и выносливее, в тайге ему не скучно и не одиноко, потому что он любит природу, умеет добыть и рыбу, и зверя.

«Вычеркнуты мы из списка обычной жизни и отдали себя горам, — рассказывает он. — А в душе моей словно грот кристальный, зажженный солнцем. Вчера даже ночью встал и радостно убедился, что я в царстве тайги… Я стою на камнях и, сквозь рваные окна лапчатой хвои, вижу, как дышут вечерним солнцем заречные склоны, вижу, как высокие облака застыли в побледневшей сини, замечаю, как рядом циркнул бурундучок и присел на колоде на задних лапках. Умерла тайга или вот-вот стряхнет свою извечную зачарованность и молвит страшное, по-человечьи?»

Человек явно испытывает большую радость и полное удовлетворение, и тут же, что очень характерно для раннего Кравкова, объединяет страшное в тайге, в природе с «человечьим».

Андрей Иванович, умный и общительный в обычных условиях, в тайге стал раздражительным, капризным, беспомощным, как ребенок, делать он ничего не может и настолько измучил себя, что его товарищ по несчастью признается: «Становится страшно, точно я присутствую при медленном умирании самоубийцы». Постепенно Андрей Иванович утратил контроль над собой, почувствовал себя заживо погребенным, замурованным в зеленой тюрьме. Нервы его не выдержали, и он бессмысленно гибнет, бросившись один на лодке в бурлящую стремнину неспокойной горной реки.

Кравков тщательно исследовал психику несколько абстрагированного от общественных связей человека, попавшего в безвыходное положение. Получилось это у него живописно, пластично, но без необходимой объемности и широты при изображении конкретного человека своего времени.

В рассказе «Медвежья шкура» (1925) двое ссыльных вынуждены пойти в тайгу и с риском для жизни убивают матерого медведя: им нужны деньги на покупку туберина — лекарства, необходимого тяжелобольному товарищу. А затем — свирепая простуда, усталость, а более всего нервное перенапряжение от пережитых опасностей, надломили силы одного из невольных охотников. Они едва-едва добрались до покинутой жителями деревушки, и больной остался в ней один до поры, пока его товарищ сходит за людьми и подводой. Ночь, которую провел в пустом доме больной, была для него ночью кошмаров, страхов, угнетенного состояния духа. Ему казалось, что кто-то, большой и таинственный, ломится в двери. Возможно, что в деревушку и в самом деле забрел кто-либо из таежных бродяг. Больного спасло и то, что дергавший дверь ушел, и то, что жар тела вовремя спал. Иначе… иначе все могло закончиться так же трагически, как у героя рассказа «Таежными тропами».

Благородны и высоки бывают побудительные мотивы поведения человека. Руководствуясь ими, он может совершать и совершает подвиги. Однако на каждом шагу его подстерегают часто непреодолимые стихийные силы природы и общества, и нет для них узды, и нет им преграды, пока сами они почему-либо не отступят. Идея, согласно которой стихия природы, стихия страстей человеческих, стихия социальная господствуют в мире, была довольно распространенной в литературе двадцатых годов, и в этом качестве философские основы первых рассказов Кравкова не были ни оригинальными, ни необычными. Как писатель, он развивался в русле определенных тенденций ранней советской прозы, представленной тогда и Вс. Ивановым, и Б. Лавреневым, и другими писателями.

В 1926 году Кравков опубликовал рассказ «Большая вода» (в отдельном издании 1936 года — «Шаманский остров»), который свидетельствовал о приметных сдвигах в мировоззрении художника.

Рассказ снова был посвящен единоборству человека с природой. В нем снова действуют два разных человека. Только отличаются они теперь друг от друга не по признаку «слабый — сильный», а по своему отношению к жизни, к обществу, к людям. И погибает первым в рассказе не слабейший, а, наоборот, сильный, духовно здоровый человек — Михаил Тоболяк, и погибает не зря — он осуществил то, к чему стремился. Он поведением своим убеждает Петровича поступать отныне бескорыстно и самоотверженно, «всем на пользу».

Петрович погиб вслед за Тоболяком, но то, что они вместе «нашли для всех», и то, что переменилось в глубинах сознания Петровича, явилось победой человека над стихией. И стилистически этот рассказ отличается от предыдущих. Он лапидарней, суще, лаконичней. Душевные движения героев раскрываются в поступках, а не в размышлениях, не в психологических изысках — бреда ли, всплеска ли помутненного сознания. Конечно, свои потери есть и при таком способе изображения. Петрович, собственник и индивидуалист, под влиянием Тоболяка изменил свои жизненные позиции. Это правильно и логично. Но этот сложнейший и, надо полагать, болезненный процесс показан лишь пунктирно. И тем не менее этот рассказ оказался переломным в творчестве писателя. К мыслям и чувствам, выраженным в первых произведениях, он уже никогда не вернется.

Не по теме, а по характеру, по новизне восприятия действительности к рассказу «Большая вода» примыкает и маленькая, но емкая по содержанию повесть «Ассирийская рукопись» (1925). В ней затронуты темы, знакомые нам по литературе двадцатых годов, но подкупает она сейчас не тем общим, что известно, а той по-своему схваченной и неповторимо запечатленной атмосферой жизни, быта и нравов первых лет революции, что пронизывает каждый эпизод повести, каждый ее характер.

Сюжет повести приключенческий. Некий авантюрист настойчиво и изобретательно разыскивает в известных ему коллекциях редкую «ассирийскую рукопись», которую Британский музей готов купить за очень большие деньги. Рядовые музейные работники молодой Советской республики противостоят замыслам авантюриста. Как это происходит и что при этом переживают все участники возникшего столкновения, рассказано увлекательно и увлеченно. Однако внутренняя сторона этого, пожалуй что, банального сюжета и богаче и содержательней.

Изображены будни одного недавно возникшего коллектива музейных работников. Собрались преимущественно молодые люди, истосковавшиеся по нормальному мирному груду. Необыкновенный подъем и воодушевление испытывают они, целиком творчески отдаются всему, что связано с изучением и сохранением вещей, документов, произведений искусства и далекого прошлого и вчерашнего дня и текущего момента, справедливо полагая, что в этом деле всегда надо спешить. Думают, как сделать лучше, трудятся, не считаясь со временем и затратой сил, в музее все — от истопника и сторожа до заведующего и научного руководителя. Этот всеобщий подъем по упорядочению дел в молодой республике Советов, эта всеобщая неуемная тяга к знаниям и к широчайшему их распространению и являются наиболее характерными приметами времени, определяющими внутреннюю суть конфликта, данного в повести, конфликта между теми, кто растаскивает, растранжиривает богатства родной страны, и теми, кто их сохраняет и накапливает.