Буря мечей - Джордж Мартин

Капитан, моргая, повертел монету в руке.

— Но откуда…

Якен и слова велел сказать. Арья скрестила руки на груди и сказала:

— Валор моргулис. — Громко, как будто понимала, что это значит.

— Валор дохаэрис, — ответил капитан, приложив два пальца ко лбу. — Ты получишь каюту.

Сэмвел

— Он сосет сильнее, чем мой. — Лилли погладила головку ребенка, которого кормила грудью.

— Он голоден — сказала светлокосая Вель, которую черные братья называли принцессой одичалых. — До сих пор он питался козьим молоком и отварами слепого мейстера.

У мальчика, как и у сына Лилли, пока не было имени. Так уж заведено у одичалых. Как видно, даже сын Манса-Разбойника получит имя только по третьему году, хотя братья зовут его «маленьким принцем» и «рожденным в бою».

Посмотрев, как малыш сосет грудь, Сэм перевел взгляд на Джона, который тоже смотрел на мальчика. Джон улыбался. Грустно, но все-таки улыбался. Это радовало Сэма. Он впервые видел Джона улыбающимся с тех пор, как вернулся.

От Твердыни Ночи они дошли до Глубокого Озера, от Глубокого Озера — до Врат Королевы, держась узкой тропы и никогда не теряя из виду Стену. В полутора днях пути от Черного Замка Лилли услыхала позади лошадей, и они увидели колонну черных всадников, едущую с запада.

— Это мои братья, — ободрил свою спутницу Сэм. — Этой дорогой никто не пользуется, кроме Ночного Дозора. — Оказалось, что отрядом командует сир Деннис Маллистер из Сумеречной Башни; с ним вместе ехал раненый Боуэн Мурш и другие уцелевшие после боя на Мосту Черепов. Увидев Дайвина, Великана и Скорбного Эдда Толлетта, Сэм залился слезами.

От них он узнал о битве под Стеной.

— Станнис со своими рыцарями высадился в Восточном Дозоре, а Коттер Пайк провел их по тропам разведчиков, чтобы захватить одичалых врасплох, — рассказал Сэму Великан. — Враг разбит наголову. Манс-Разбойник взят в плен, тысяча лучших его бойцов перебита, в том числе и Харма Собачья Голова. Остальные разлетелись, как листья в бурю. — Хвала богам, подумал Сэм. Если бы он не заблудился по дороге из Замка Крастера, они с Лилли могли бы оказаться в самой гуще боя… или в лагере одичалых. Для Лилли с мальчиком это, положим, было бы не так уж плохо, а вот для него… Сэм вспомнил рассказы о том, что делают одичалые с пленными воронами, и содрогнулся.

Однако ничто не могло подготовить его к тому, что он застал в Черном Замке. Трапезная сгорела дотла, большая лестница превратилась в груду битого льда и обугленного дерева. Дональд Нойе, Раст, Глухой Дик, Рыжий Алин и многие другие погибли, но столько народу Сэм в замке никогда еще не видел: кроме черных братьев, здесь расположилось около тысячи королевских солдат. В Королевской башне впервые на памяти живущих поселился король; на Копье, башне Хардина, Сером Замке, Щитовом Чертоге и других зданиях, пустовавших долгие годы, развевались знамена.

— Большое золотое, с черным оленем — это королевский стяг дома Баратеонов, — объяснял Сэм Лилли, никогда прежде не видевшей знамен. — Лиса в цветах — герб дома Флорентов. Черепаха — Эстермонт, меч-рыба — Бар-Эммон, скрещенные трубы — Венсингтон.

— Пестрые, как цветы, — дивилась Лилли. — Мне нравятся вон те желтые, с огнем. И у некоторых воинов на груди то же самое вышито, посмотри-ка.

— Огненное сердце. Не знаю, чья это эмблема.

Скоро он узнал чья. Пип сказал ему, что это люди королевы (для начала он приветствовал Сэма громким воплем: «Запирайте двери, ребята, Сэм Смертоносный восстал из могилы!» А Гренн так сдавил Сэма в объятиях, что он испугался за целость своих ребер).

— Только про королеву их лучше не спрашивать, — предупредил Пип. — Станнис оставил ее в Восточном Дозоре вместе с дочерью и своим флотом, а красную женщину привез с собой.

— Красную? — с недоумением повторил Сэм.

— Мелисандру Асшайскую, — пояснил Гренн. — Это королевская колдунья. Говорят, она сожгла кого-то живьем на Драконьем Камне, чтобы Станнису в пути на север сопутствовал благоприятный ветер. В бою она сражалась рядом с королем, и волшебный меч, Светозарный, у Станниса тоже от нее. Погоди, скоро ты сам ее увидишь. Она светится, точно у нее солнце внутри. — Гренн расплылся в широкой дурацкой ухмылке. — Поверить не могу, что ты здесь.

Джон Сноу тоже улыбнулся при виде Сэма, но улыбка была усталая, как и теперь.

— Добрался все-таки. И Лилли привел. Молодчина, Сэм.

Сам Джон, если послушать Гренна, был молодчина из молодчин. Но сир Аллисер Торне и его друзья не удовлетворились даже тем, что он доставил Дозору Рог Зимы и принца одичалых — они по-прежнему именовали Джона предателем. Мейстер Эймон говорил, что нога у Джона заживет успешно — но шрамы, оставшиеся у него в душе, были глубже тех, которые он носил на лице. Он горевал по своей девушке-одичалой и по своим братьям.

— Странное дело, — сказал он Сэму теперь. — Манс не любил Крастера, а Крастер Манса, а теперь вот дочь Крастера кормит Мансова сына.

— У меня много молока, — застенчиво заметила Лилли. — Мой мало ест — он не такой жадный, как этот.

— Я слышала, — сказала Вель, — что красная женщина хочет предать Манса огню, как только он окрепнет.

— Манс дезертировал из Ночного Дозора, — устало сказал ей Джон, — а это карается смертью. Если бы Манса захватил Дозор, его бы уже повесили, но он пленник короля, чьих намерений никто не знает, кроме красной женщины.

— Я хочу повидать его, — сказала Вель. — Хочу показать ему сына. Уж это вы должны разрешить, пока его еще не убили.

— Его никому не разрешают видеть, кроме мейстера Эйемона, миледи, — попытался объяснить Сэм.

— Будь моя воля, Манс подержал бы на руках сына. — Улыбка пропала с лица Джона. — Я сожалею, Вель. Мы с Сэмом должны вернуться к своим обязанностям — во всяком случае, Сэм. Мы попросим, чтобы тебя допустили к Мансу. Это все, что я могу обещать.

Сэм задержался еще, чтобы пожать Лилли руку и сказать, что он вернется после ужина, а после поспешил за Джоном. За дверью стояла стража — люди королевы с копьями. Джон уже наполовину спустился с лестницы, но, услышав, как Сэм пыхтит позади, подождал его.

— Ты сильно привязался к Лилли, да?

Сэм покраснел.

— Она хорошая. Добрая. — Он радовался тому, что его долгий кошмар миновал, радовался, что вернулся к своим братьям… но по ночам у себя в каморке иногда вспоминал, как тепло ему было спать под шкурами с Лилли и ее малышом. — С ней я стал храбрее, Джон. Не то что храбрецом… но храбрее.

— Ты сам знаешь, что не можешь оставить ее здесь, — мягко сказал Джон, — как и я не мог бы оставить Игритт. Ты принес присягу, Сэм. Как я. Как все мы.