СССР-2061. Том 9 - СССР 2061

Да, тогда так и было. Считалось, что полёты в Дальнем космосе, на «дальняке», как мы тогда говорили – безопасны в принципе. Система аварийного оповещения была, но в зачаточном состоянии. Системы наблюдения не было вовсе. Нам немыслимо везло, никогда, ничего подобного до этого не случалось. Даже предположить такого не могли.

Поэтому и послали нас, обычную ремонтную «блоху». Меня, Эли Мухаммеда, Юрку и Ирину. Двигателиста-ремонтника, спас-медика, кэпа-экса и пилота-навигатора. У нас у всех, было по две-три специальности. Других в «марсоходы» не брали.

А через двадцать три дня, когда мы дотянули до них… «Блохе» там нечего было делать. Там нужен был кто-то класса «спас-карго».

Развороченный двигатель. Уходивший кислород. Мёртвая система дальней связи, и основная, и резервная. Убитая система регенерации. Почти мертвый корабль, который тянул пока на аварийном генераторе. И никаких шансов на ремонт.

Кислорода у них должно было хватить недели на две. А до базы было двадцать один день. Это если нашим ходом. И аварийный передатчик у нас слабенький. Как на всех ремонтниках. Сигнал с него ушёл, но до ближайшего спутника связи дойдёт через десять дней. Всё это Юрка нам и озвучил. А потом сказал:

— Ваши предложения, судари и сударыня.

Начинать никто не хотел. Не было у сударей и сударыни выигрышных предложений.

— Дед. — вызвал меня Юрка.

— Идем за помощью на базу. Останавливаемся каждые три часа, шлём сигнал бедствия. Я и Табиб остаёмся на «Лунах». Продолжим ремонт, постараемся восстановить выработку кислорода. Это даст вам выигрыш по скорости и лишний день.

— Не успеем. — тихо сказал Эли Мухаммед. Юрка кивнул. И вызвал следующую.

— Риша. Ирина долго молчала.

— Остаемся. Держим «Луны» на плаву. Непрерывно шлём сигнал бедствия.

— «Луны» не протянут долго. До базы слишком далеко. — покачал головой Юрка. И снова вызвал.

— Табиб.

— Переоборудуем челнок. Грузим детей. Снимаем с «Лун» трёх «медикусов» и монтируем их здесь. Раненых сможем подключать посменно. Тянем до базы. — обычным своим, негромким голосом предложил Эли.

— Но с «медикусами» мы не сможем взять всех. — возразил я.

— Сможем. — просто улыбнулся он. — Кислорода вам, впритык, но хватит. И вот тогда я понял – он уже всё для себя решил. И не удивился, когда на Юркин вопрос:

— Кто остаётся? Он просто ответил:

— Я.

Знаешь, я совсем не горжусь тем, как себя повёл в тот момент. Плевал я на этих туристов! На всех я плевал – мой друг собирался остаться на почти мёртвом корабле, чтобы умереть. Так вот это я тогда видел.

Ёлки, мне всегда нравилось работать с ним в смене. С ним было надёжно, и если он страховал меня, я мог полностью сосредоточиться на работе. Мне нравилось, что он был классным сварщиком, хотя вторая специальность у него была медик-спасатель, но когда надо было надевать скафандр и лезть на обшивку – он надевал и лез, никогда не отговариваясь, что это не для него.

Нравилось, что в нём два метра роста, бритая наголо, блестящая, что твой бильярдный шар голова, что он сутулит плечи, как все очень рослые люди, что говорит негромким, спокойным голосом, а когда улыбается, то видно, какой он ещё мальчишка. Мне нравилось с ним разговаривать, нравилась его речь, рассудительная, негромкая, нравилось, как он строил фразы, нравилось, когда после смены мы заваливались в бар, а он вечно брал свою минералку и никогда не упрекал меня за лишнюю кружку пива. Мне нравилось, как на него смотрели девчонки, даже, если вначале они смотрели на меня, но уходили, в конце концов, с ним. Мне нравилось, как он решал споры, это я, метр шестьдесят восемь, вечно лез на рожон, но когда доходило до дела, он вставал, брал меня за плечо, задвигал себе за спину с вечным своим: «Прикрой, Дед!»

Мне нравилось, как он поддразнивал меня, нравилось, когда мы беззлобно цапались, нравилось, как задорно он хохотал над моими шутками.

Мне нравилось, что он много читал, нравилась музыка, которую он слушал, нравилось даже, что он пять раз вставал на молитву и сначала очень переживал, что не может выбрать направление на Каабу, мы ведь торчали тогда на орбитальной ремонтной «Марс-4», и Земля могла быть где угодно. А потом я написал программку, которая точно определяла местонахождение Земли относительно базы, и он просто ткнул меня кулаком в плечо и сказал: «Ну ты дал, Дед».

Он был очень верующим, но его вера… это была вера ребёнка, а не взрослого: благодарное удивление пред чудом этого мира.

Как-то он сказал, что друзья, это родственники, которых ты себе выбираешь. И когда-то я выбрал себе брата. Здоровенного, двухметрового, спокойного, рассудительного брата, с с рабочим позывным «Табиб».

И теперь мой брат собирался умереть. Чтобы спасти тех, кого мы даже не знали.

— Работаем вариант Табиба. — подытожил Юрка. — За дело, ребята

— Погодите, погодите, погодите! — зачастил я. — Это я. Я должен остаться. Я ж не медик. А он – да. Он не может… Ирина отвела глаза. Юрка дёрнул плечом.

— Дед. — мягко сказал Табиб. — Ирка – фельдшер. Ты – двигателист. Без тебя никак. Остаюсь я.

Я ещё пытался возражать. У меня дрожал голос. И я частил, так, словно вот-вот скачусь в истерику. В общем-то, я был к этому близок. Но он просто сказал:

— Не надо, Дед.

Команда и пассажиры «Лун» приняли всё сразу. Никто не возражал. Не плакал. Не требовал взять его на борт. Все остались людьми.

Но знаешь, это было очень страшно: в тот момент смотреть им в глаза. Мы же были спасатели, понимаешь. Настоящие «марсоходы» с дальняка. А их спасти уже не могли.

И среди них, уже обречённых, стоял этот двухметровый дуболом. Брат мой. Говорил с ними, своим мягким голосом. О том, что мы должны сделать, чтобы переоборудовать челнок. А они его слушали. И слушались. Челнок мы переделали за день. Работали, как одержимые.

Хуже всего стало, когда пришлось вести туда детей. Никому такого не пожелаю. В какой-то момент я понял: не могу, я остаюсь здесь с Табибом, плевать мне на всё, я просто не могу смотреть им в глаза.

Но он снова оказался рядом. И сделал то, что делал, когда меня надо было утихомиривать по настоящему: положил свою лапищу мне на шею, склонился, упёрся своим лбом в мой лоб и повторил:

— Не надо, Дед.

Должно быть, со стороны мы являли странное зрелище, эта орясина в три погибели согнувшаяся надо мной и я, бессильно сжимавший кулаки, готовый расплакаться и заистерить, как девчонка. Он сказал мне на прощание:

— Давай, Дед. И улыбнулся так, словно я просто шёл работать в другую смену.

Девятнадцать дней, которые мы шли до встречи с «Полководцем Ке Бэк» растянулись в адскую вечность. Кислорода едва хватало, трое взрослых и двенадцать детей, а установка наша была расчитана уж никак не на такую ораву. Нужно было постоянно приглядывать за ранеными ребятишками, вовремя подключать их в «медикусам». Я спал сидя, если вообще спал. Нужно было следить, чтобы не накрылась система регенерации. Чтобы исправно работал сортир, прости, пожалуйста, за такие подробности. Нужно было заставлять детей есть и успокаивать, когда они начинали тихонько плакать.

Я не помню, чтобы дети плакали громко. Даже, когда я не мог объяснить им, почему папа и мама не полетели с нами.

А ещё я рассказывал им сказки. Представляешь, я рассказывал детям сказки. В этих сказках была пустыня, выгоревшее небо, караваны, которые шли по пескам и здоровенный, простоватый, бритый наголо джинн, который помогал путникам, который из любой ситуации умудрялся выходить победителем. Потому что был очень честным. И очень смелым. Догадываешься, как звали этого джина?

Мы тогда почти не разговаривали между собой. Юрка… Кэп… Юрка, если можно так сказать – стал кораблём. Мы же все понимали, что будет, если ещё и наша «блоха» накроется. Вот он и тянул нас сквозь пространство и время, натурально на себе тянул. Ему, как «эксу» приходилось куда тяжелее. Он ведь ловил эмоции этих ребят напрямую.

Ирина помогала переключать «медикусов», когда нужно было, колола ребятишкам успокаивающее и всё время отводила глаза. Единственный раз она напрямую посмотрела на меня, когда я начал рассказывать первую сказку про джинна по имени Табиб. В глазах её было что-то такое, что я всерьёз опасался, ещё секунда другая и мне придётся колоть «антишок» ей. Но сгинуло и Ира снова отвела взгляд.

Всё это время в меня в голове щёлкал внутренний метроном: минута, час, десять часов, день, второй, пятый, восьмой, двенадцатый. На пятнадцатый день, с утра, я понял… нет, даже не понял, просто почувствовал: мой брат погиб.

А ещё через четыре дня мы встретили «Полководца Ке Бэк». Когда я нёс тебя на руках, ты спал после «Медикуса». Маленький, тощий, в коконе стазис поля. Ты тогда показался мне невесомым, словно пёрышко.

Я не знал, что кто-то снял нас тогда. Как не мог знать того, что именно этот снимок растиражируют по всей информ-сети. Как символ. «Андрей Серёгин с самым младшим пассажиром «Лун Марса» Джоном Эштоном»