Орден куртуазных маньеристов (Сборник) - Вадим Степанцов

Собачники утром выводят собак...

Собачники утром выводят собакПри всякой погоде и власти,В уме компенсируя холод и мракСвоей принадлежностью к касте.Соседский татарин, и старый еврей,И толстая школьница ОляВ сообществе тайном детей и зверейСвоих узнают без пароля.Мне долг ненавистен. Но это инстинкт,Подобный потребности псинойПрислушаться, если хозяин свистит,И ногу задрать под осиной.Вот так и скользишь по своей колее,Примазавшись к живности всякой:Шарманщик с макакой, факир при змее,А русский писатель - с собакой.И связаны мы на родных мостовых,При бледном с утра небосводе,Заменою счастья - стремленьем живыхК взаимной своей несвободе.

Сумерки Империи

Назавтра мы идем в кино -Кажется, на Фосса. И перед сеансомВ фойе пустынно и темно.

Мы застали сумерки империи,Дряхлость, осыпанье стиля вамп.Вот откуда наше недовериеК мертвенности слишком ярких ламп,К честности, способной душу вытрясти,К ясности открытого лица,Незашторенности, неприкрытости,Договоренности до конца.Ненавидя подниматься затемно,В душный класс по холоду скользя,То любил я, что необязательно,А не то, что можно и нельзя:Легкий хмель, курение под лестницей,Фонарей качание в окне,Кинозалы, где с моей ровесницейЯ сидел почти наедине.Я любил тогда театры-студииС их пристрастьем к шпагам и плащам,С ощущеньем подступа, прелюдииК будущим неслыханным вещам;Все тогда гляделось предварением,Сдваивалось, пряталось, вилось,Предосенним умиротворениемСтарческим пронизано насквозь.Я люблю район метро "Спортивная",Те дома конца сороковых.Где Москва, еще малоквартирная,Расселяла маршалов живых.Тех строений вид богооставленный,Тех страстей артиллерийский лом,Милосердным временем расплавленныйДо умильной грусти о былом.Я вообще люблю, когда кончаетсяЧто-нибудь. И можно не спешаРазойтись, покуда размягчаетсяВременно свободная душа.Мы не знали бурного отчаянья -Родина казалась нам тогдаТемной школой после окончанияВсех уроков. Даже и труда.Помню - еду в Крым, сижу ли в школе я,Сны ли вижу, с другом ли треплюсь -Все на свете было чем-то болееВидимого: как бы вещью плюс.Все застыло в призрачной готовностиСтать болотом, пустошью, рекой,Кое-как еще блюдя условности,Но уже махнув на все рукой.Я не свой ни белому, ни черному,И напора, бьющего ключом,Не терплю. Не верю изреченномуИ не признаюсь себе ни в чем.С той поры меня подспудно радуютПереходы, паузы в судьбе.А и Б с трубы камнями падают.Только И бессменно на трубе.Это время с нынешним, расколотым,С этим мертвым светом без теней,Так же не сравнится, как pre-coitumИ post-coitum; или верней,Как отплытье в Индию - с прибытием,Или, если правду предпочесть,Как соборование - со вскрытием:Грубо, но зато уж так и есть.Близость смерти, как она ни тягостна,Больше смерти. Смерть всегда черства.Я и сам однажды видел таинствоУмирания как торжества.Я лежал тогда в больнице в Кунцево,Ждал повестки, справки собирал.Под покровом одеяла куцегоВ коридоре старец умирал.Было даже некое величиеВ том, как важно он лежал в углу.Капельницу сняли ("Это лишнее")И из вены вынули иглу.Помню, я смотрел в благоговении,Как он там хрипел, еще живой.Ангелы невидимые веялиНад его плешивой головой.Но как жалок был он утром следующим.В час, когда, как кучу барахла,Побранившись с яростным заведующим,В морг его сестра отволокла!Родственников вызвали заранее.С неба лился серый полусвет.Таинство - не смерть, а умирание.Смерть есть плоскость. В смерти тайны нет.Вот она лежит, располосованная,Безнадежно мертвая страна -Жалкой похабенью изрисованнаяЖелезобетонная стена,Ствол, источенный до основания,Груда лома, съеденная ржой,Сушь во рту и стыд неузнаванияСерым утром в комнате чужой.Это бездна, внятная, измереннаяВ глубину, длину и ширину.Мелкий снег и тишина растерянная.Как я знаю эту тишину!Лужа замерзает, арка скалится,Клонятся фонарные столбы,Тень от птицы по снегу пластается,Словно И, упавшее с трубы.

Счастья не будет

Олененок гордо ощутил

Между двух ушей два бугорка,

А лисенок притащил в нору

Мышь, которую он сам поймал.

Музыка, складывай ноты, захлопывай папку,Прячь свою скрипку, в прихожей разыскивай шляпку.Ветер по лужам бежит и апрельскую крутитПыль по асфальту подсохшему. Счастья не будет.

Счастья не будет. Винить никого не пристало:Влажная глина застыла и формою стала,Стебель твердеет, стволом становясь лучевидным -Нам ли с тобой ужасаться вещам очевидным?Будет тревожно, восторженно, сладко, свободно,Будет томительно, радостно - все, что угодно,-Счастья не будет. Оставь ожиданья подросткам,Нынешний возраст подобен гаданию с воском:Жаркий, в воде застывает, и плачет гадалка.Миг между жизнью и смертью - умрешь, и не жалко -Больше не будет единственным нашим соблазном.Сделался разум стоглазым. Беда несогласным:Будут метаться, за грань порываться без толку...Жизнь наша будет подглядывать в каждую щелку.Воск затвердел, не давая прямого ответа.Счастья не будет. Да, может, и к лучшему это.Вольному воля. Один предается восторгамЭроса. Кто-то политикой, кто-то ВостокомТщится заполнить пустоты. Никто не осудит.Мы-то с тобой уже знаем, что счастья не будет.Век наш вошел в колею, равнодушный к расчетам.Мы-то не станем просить послаблений, а что тамБьется, трепещет, не зная, не видя предела, -Страх ли, надежда ли - наше интимное дело.Щебень щебечет, и чавкает грязь под стопою.Чет или нечет - не нам обижаться с тобою.Желтый трамвай дребезжанием улицу будит.Пахнет весной, мое солнышко. Счастья не будет.

Так думал молодой повешенный...

Так думал молодой повешенный...

"Невинно, с той же простотой,С какой зовут на чашку чаю,Мне все изменяет - вплоть до той,Которой я еще не знаю,И будь он выскочка и шут,Головорез и подлипала, -Кого угодно предпочтутИ оправдают чем попало.И мы с тобою, ангел мой,Еще заплачем друг по другу.Как быть? Иду я по прямой,А все, кого люблю, - по кругу.Природа, женщина, страна -Заложницы круговорота.Не их и не моя вина,Что я их брошу для кого-тоИли они меня - для тех,Кого судьба любить привыклаИ от кого не ждут помехВ извечном повторенье цикла.И пусть себе. Дороги крюкИ путник, движущийся прямо,Овал и угол, путь и круг,Спираль и ствол, гора и яма,Земли округлое челоИ окон желтые квадраты -Ничто не лучше ничего,И все ни в чем не виноваты.Шуршанье мартовского льда.Промокший сквер, еще раздетый.Уже не деться никудаОт неприкаянности этой.Родного города паукПод фонарями распластался.Что есть прямая? Тот же круг,Что, разомкнувшись, жив остался".Так думал бывший пес ручной,Похмельный лох с помятой мордой,Глотнувший сырости ночной,А с ней - отверженности гордой,Любитель доблестно пропастьИ если гибнуть, то красиво,Привычно находящий сластьВ самом отчаяньи разрыва.Так компенсирует геройРазрыв, облом, насмешку Бога.Пристойный фон ему устрой -Достойный Байронова слога.Пускай он куртку распахнет,Лицо горящее остудитИ вешней сырости вдохнет -Сулящей все, чего не будет.

Теплый вечер холодного дня...