Истоки инквизиции в Испании XV века - Бенцион Нетаньяху

вопросу. Так, в то время как за год или два, прошедших после мятежа (1449–1450 гг.), появилось как минимум шесть новохристианских документов защиты[2247], в течение двух десятилетий правления Энрике IV не вышло ни одной работы марранского автора в защиту дела конверсо. В середине 1451 г., когда провал их кампании в свою защиту стал очевиден, многие конверсо должны были прийти к заключению, что публичная агитация марранов в пользу своего дела принесла больше вреда, чем пользы. Все, чего достигли их доводы защиты, думали они, это провоцирование еще большей ненависти к марранам, мобилизация больших сил их противников, а самое главное — вынесение марранского вопроса на авансцену общественного интереса, внимания и дискуссии. По существу, этот последний результат оказался, с их точки зрения, самым для них вредным.

Излишне говорить о том, что эти взгляды были неотъемлемой частью их ассимиляторского мышления. Будучи убежденными ассимиляторами, они хотели как можно быстрее смешаться со «старыми христианами», а чтобы достичь этой цели, старались сделаться незаметными в качестве отдельной группы христианского общества. Конечно, их кампания против толедских мятежников поставила их в положение отдельной социальной сущности, но они вели эту кампанию, полагая, что у них просто не было иного средства, чтобы справиться с опасностью. Однако, как только они поняли, что их нужды не удовлетворены, они не только поспешили свернуть свою кампанию, но и стали проводить политику полного невмешательства. Они, по существу, даже пытались игнорировать или забыть некоторые из горьких столкновений со «старыми христианами» и таким образом скрыть само существование марранской проблемы, которая мешала социальному миру.

Читатель найдет убедительное свидетельство этой политики в общих хрониках царствования Хуана II, отредактированных во время Энрике IV. Детальный анализ этого свидетельства представлен в одной из последующих глав[2248]. На данном этапе нам остается только отметить, что марраны надеялись своим молчанием преодолеть крикливые атаки своих врагов. Мы должны предположить, что марраны заметили, как аргументы их защитников расширяли дискуссию и держали ее на плаву, а из этого сделали вывод, что для них будет лучше исключить всякую публичную реакцию. Они очевидно думали, что если они прекратят огонь, то провокационный диалог превратится в монолог, который неизбежно станет повторяться и надоедать; как обвинители, так и их слушатели устанут, и кампания постепенно сойдет на нет.

Они выдавали желаемое за действительное. Устранившись от публичных дебатов по их вопросу, конверсо не заставили замолчать агитацию против них, а, наоборот, позволили ей расти и становиться все сильнее и громче. Покинув поле боя, они предоставили его полностью в распоряжение своих оппонентов, которые прекрасно знали, как использовать его с полной выгодой для себя. Упреки, порицания и клевета умножились, и в то время как никто из конверсо не ответил на них, к антимарранской кампании присоединялись все новые мощные агитаторы. Самым красноречивым из них, несомненно, был францисканский монах Эспина.

II

«Брату Алонсо де Эспине, — справедливо говорит Чарльз Ли, — может быть приписана солидная доля в ускорении развития организованного гонения в Испании»[2249]. Как и Маркос Гарсия, Эспина был переполнен кипучей ненавистью к евреям и конверсо и, как и толедский мятежник, горел убеждением, что только согласованная акция властей (то, что Ли назвал «организованным гонением») может разрешить еврейский вопрос в Испании. Конечно, желаемое для Эспины решение выходило далеко за рамки мер, рекомендованных Церковью, однако как монах он не мог открыто заявлять об этом, а только косвенно предлагать это в ряде своих высказываний. Тем не менее это ясно отражалось в его выступлениях как против евреев, так и против конверсо.

Насколько мы можем судить, Алонсо де Эспина был испанского происхождения и представлял в своих писаниях идеологическое наследие испанского антисемитизма. В этом качестве он стал знаменосцем антиеврейской кампании, которую вели города начиная с середины XIII в., и главным выразителем антисемитских теорий, взятых на вооружение толедскими мятежниками. Но помимо этих двух испанских источников влияния, его антисемитизм питался и другим течением, которое пришло из-за Пиренеев и фундаментально не было испанским. Мы имеем в виду взгляды на евреев и поведение по отношению к ним, которые преобладали в Центральной и Западной Европе, в особенности в той форме, которую они приняли в течении обсервантов францисканского ордена{20}.

В сравнении с доминиканцами, которые были, в общем, известны своей исключительной ненавистью к евреям, францисканцы — опять же в общем — усвоили несколько более умеренное отношение к евреям и еврейскому вопросу. Но вещи в этом плане резко изменились вслед за подъемом движения обсервантов во второй половине XIV в. У истоков этого движения стоял Бернардин Сиенский, который примерно в 1405 г. встретил Висенте Феррера, испанского доминиканца, чья неустанная кампания по крещению евреев и мусульман сделала его самым знаменитым миссионером своего времени[2250]. Вдохновленный Феррером и следуя его примеру, Бернардин начал посвящать свои усилия обращению евреев и других «неверных». Но, в отличие от Феррера, он значительно больше подчеркивал «опасности», которые несут собой евреи христианскому миру, чем причины, которые, согласно христианству, должны побудить евреев креститься[2251]. Как и следует ожидать, подобная агитация, если даже и приводила кого-нибудь из евреев к христианству, вызывала подъем новой волны антиеврейских чувств, чему после смерти Бернардина в 1444 г. продолжал способствовать его главный ученик, Джованни да Капистрано. Последний, вслед за Бернардином облачившись в мантию лидера обсервантов, пошел значительно дальше своего вождя и учителя в подстрекательстве против евреев. Капистрано казался убежденным в том, что чудовищные преступления, приписываемые евреям, не были мифом, и он знал, как передать это убеждение толпам, внимавшим его проповедям. В 1454 г., во время визита в Бреслау, он превзошел самого себя, послав сорок одного еврея на костер по обвинению в осквернении Причастия. Он умер через два года после этого (в 1456 г.), успев показать пример — словом и делом — своим последователям в католическом мире[2252].

Среди его последователей и учеников был еще один итальянец, тоже обсервант, Бернардо да Фельтре (1439–1494), который, проповедуя ненависть к евреям, делал упор на обвинении их в ритуальном убийстве. Благодаря его воинственной агитации евреи были изгнаны из Равенны, Перуджи, Брешии и ряда других городов Италии. Более, чем кто-либо другой, он был ответственен за печально известный кровавый навет в тирольском городе Тренто, который закончился казнью четырнадцати евреев (1475 г.)[2253].

Продвигаясь в том же направлении и изрыгая ту же ругань в качестве аргументов, Эспина начал свою кампанию против евреев за несколько дней до смерти Капистрано и около десятилетия до того, как да Фельтре начал свою. Отношения