Мир Реки: Темные замыслы - Филип Фармер

— Не туда летим, — пробормотал Фриско. Однако сказал он это только затем, чтоб снять растущее нервное напряжение. Запуск шаров-пилотов показал, что в стратосфере ветры и в самом деле понесут их на северо-восток.

— Последний шанс выкурить сигарету, — откликнулся Фрайгейт.

Все, кроме Нура, закурили. Курение запрещалось на всех водородных шарах, существовавших до «Жюля Верна»; тут оно было разрешено, но лишь на малых высотах.

Да и какой смысл беспокоиться из-за тлеющего табака, если под конусом горит факел?

Теперь, когда шар высоко поднялся над долиной, все были заворожены открывшимся перед их глазами зрелищем — они видели не одну долину, а множество — они тянулись друг за другом параллельными рядами. Слева от них лежали долины, а точнее — глубокие и узкие каньоны, по которым они еще совсем недавно плыли на своей «Пирушке». По мере подъема горизонт убегал от них будто в панике. Фрайгейт и Райдер были знакомы с этим эффектом еще по Земле, но другие воспринимали его чуть ли не с чувством благоговения. Погаас что-то бормотал на связи, а Нур сказал:

— Похоже, будто Господь расстилает перед нами мир, как скатерть.

Фрайгейт закрыл все иллюминаторы, включил подачу кислорода и небольшой вентилятор, всасывающий углекислый газ в специальный абсорбирующий материал. На высоте шестнадцати километров, или почти десяти миль, «Жюль Верн» вошел в тропопаузу — пограничный слой между тропосферой и стратосферой. Температура воздуха снаружи составляла -73° по Цельсию.

Теперь стратостат захватило противоположное по направлению воздушное течение, что вызвало явление покачивания и кружения шара вокруг своей оси. Теперь, до тех пор пока они случайно не натолкнутся на течение с другим направлением, они будут видеть мир, как видит его ребенок, катающийся на карусели.

На дежурство заступил Нур. Следующий за ним — Погаас, третья вахта — Райдер. Когда место пилота занял Фаррингтон, он вроде совсем расстался со своей былой нервозностью. Теперь он отвечал за полет, а это уж было совсем другое дело. Фрайгейту вспомнилось, как Фаррингтон описывал в одной из своих книг то яростное упоение, которое он испытывал в семнадцать лет, когда ему доверили вести шхуну охотников на тюленей в штормовую погоду. Понаблюдав немного за Фриско, стоявшим у штурвала, капитан шхуны спокойно ушел в каюту. Фаррингтон остался один на палубе, держа в руках судьбу корабля и жизнь его экипажа. Это было экстатическое наслаждение, которого ему не смогли потом дать никакие события его насыщенной опасными приключениями жизни.

Однако как только Фрайгейт сменил Фаррингтона, у того с губ тут же сошла улыбка и на лицо вернулось прежнее потерянное выражение.

Солнце продолжало взбираться по небосводу, а вместе с ним поднимался и «Жюль Верн». Оболочка уже почти достигла порога допустимого давления, а это означало, что радостям подъема — конец. Поскольку горловина «мешка» была герметически запечатана, а не открыта, как у большинства шаров с теплым воздухом, необходимо было удерживать определенную высоту, чтоб избежать чрезмерного давления на оболочку. Иначе оболочка могла бы лопнуть, а они все очень быстро полетели бы вниз — прямо на стол патологоанатому. Против развития событий в столь нежелательном направлении принимались специальные меры.

Фрайгейт взглянул на альтиметр и тут же принялся крутить металлический барабан, укрепленный на потолке. Барабан с помощью каната соединялся с деревянным клапаном в горловине «мешка». Тот приоткрылся, выпустив в атмосферу некоторое количество газа. Шар стал снижаться. Вскоре он опять начнет подниматься, что приведет к необходимости выпустить еще сколько-то газа с помощью того же клапана. А это, в свою очередь, потребует ввести в действие горелку, а потом отключить ее, введя в оболочку дополнительное количество водорода.

Вся процедура требовала от пилота хладнокровия и точного расчета — сколько газа сбросить через клапан и сколько его ввести потом для пополнения. Выпустишь много — последует быстрая и слишком большая потеря высоты; дашь слишком много нового газа — аэростат перейдет порог допустимого давления на оболочку. Еще один клапан на верхушке аэростата в таком случае может автоматически сбросить газ, чтобы предотвратить разрыв оболочки — если клапан не замерз, — но после этого шар станет, возможно, слишком тяжелым для дальнейшего полета.

Кроме того, пилоту приходится опасаться встречи с непредвиденно теплыми слоями воздуха. Такие слои могли бы слишком быстро поднять «Жюля Верна» вверх и опять-таки вывести его за пороговый уровень давления. И наоборот, внезапное охлаждение окружающей атмосферы может погнать аэростат вниз.

В последней ситуации пилоту не оставалось бы ничего другого, как сбросить часть балласта, что способно было вызвать появление вращательного эффекта. К тому же, если б шар потерял весь свой балласт, его подстерегали бы еще более крупные неприятности. А быстро снизить высоту можно было, только выбросив в воздух газ, помня при этом, что быстро снова увеличить объем газа в оболочке горелка не может.

«Никто не знает, какие тяготы я перенес» — вот какова может быть лебединая песнь пилота!

Однако день подошел к концу без каких-либо омрачающих душу происшествий. Солнце село, и «Жюль Верн» по причине охлаждения водорода тоже стал спускаться. Пилот пустил в ход горелку, чтобы удержаться над тропопаузой. Ну а те, что пока были свободны от вахты, забились под кучу теплой ткани и похрапывали с громкостью, соответствовавшей темпераменту каждого.

Быть единственным, кто бодрствует ночью, — тревожно. Света мало. Конечно, в иллюминаторы проникает свет звезд, но он, вкупе с огоньками приборов и циферблатов, недостаточен для поддержания хорошего настроения. Металлический корпус гондолы усиливает каждый случайный звук — удар ладони по палубе, когда кто-то из спящих поворачивается и выбрасывает руку вперед; бормотание на связи Погааса; тихое, чуть похожее на лошадиное ржание, хихиканье Райдера; скрип вентилятора.

Когда Фрайгейт зажег горелку, то громкое фырканье вспыхнувшего газа, а затем гул огня разбудили весь экипаж. Теперь пришла очередь Фрайгейта лезть под полотнище материи, чтоб заснуть и почти тут же проснуться от шума горелки и привидевшегося ему кошмарного падения с высоты.

Снова пришел восход. Члены экипажа просыпались в разное время, пользовались химическим туалетом, пили горячий растворимый кофе, ели пишу, запасенную с помощью граалей и дополненную желудевым хлебом и сушеной рыбой. Содержимое туалета за борт не выбрасывалось. На такой высоте открыть люк — значило создать условия, при которых экипаж мог погибнуть от внезапного падения давления в гондоле. Кроме того, любая потеря веса была чревата увеличением подъемной силы шара.