Мой ангел злой, моя любовь… - Марина Струк

, не понимая, что она — причина того, что я иду ко дну. Я должна была сразу же открыть тебе все, рассказать правду… я должна была сделать это еще в тот проклятый день, когда я бросила тебе…

Воспоминания о былых ошибках, которых можно было избежать без особых усилий, ранили пребольно, и Анна на миг умолкла, пытаясь совладать со слабиной, вдруг едва не лишившей ее голоса. Но когда Андрей ласково провел кончиками пальцев по ее скулам, то ли успокаивая, то ли прося замолчать, раз ей так больно вспоминать, она все же нашла силы перебороть в себе эту слабость оставить все, как есть.

— Видит Бог, за те месяцы то были самые благостные для меня мгновения! — ее глаза даже засияли при воспоминании, как она открыла дверь и увидела его в гостиной. Впервые после долгой и такой томительной тревогами разлуки. — Видеть тебя, осознавать, что ты жив и здрав, касаться тебя. А потом увидела портрет и то проклятое письмо поверх писем Лозинского. Я тогда решила, что ты приехал, чтобы разорвать нашу договоренность о браке. Что уже ведаешь обо всем, что случилось за эти дни в Милорадово. О моих грехах знаешь. Я ведь виновата перед всеми в усадьбе и в селе… я так виновата! В те дни после разграбления я даже смотреть в глаза могла с великим трудом. Даже на дворовых… на крепостных! У каждого из них тогда погибли или были покалечены родные. У каждого! И мне казалось, что они смотрят на меня и осуждают меня… винят меня за то, что тогда сохранила Лозинскому жизнь. Что завлекла его настолько, что он вернулся сюда за мной… И это верно. Я виновна во всем, что случилось. Даже Петруша тогда сказал — не будь меня… «Вот первопричина этих бед!», сказал он тогда, и это верно.

— Прекрати! Немедля прекрати, Анни! — прервал ее резко Андрей, а после притянул к себе и сцеловал нежно каждую слезу, что лились в тот момент из ее глаз. — Это неверно, и ты ведаешь о том. Как и о том, что брат твой, уверен, в запале ссоры те слова сказал и только.

— Андрей… мой любимый, мой милый Андрей! — теперь уже Анна обхватила ладонями его лицо, поймав то в плен. — Боже мой! Даже в моей неправоте ты ищешь предлоги, чтобы оправдать меня. То, как я поступила с тобой — гадко и жестоко. А то, что едва не потеряла тебя… Разве может мне быть в том оправдание? Я могла сделать этот шаг навстречу тебе не спустя годы, а именно тогда, в те дни. И ты должен презирать меня за мою жестокость, за мою ложь, которую хранила вплоть до момента, пока иные не открыли тебе истины. За те удары, что наносила, не разобравшись, не попытавшись понять… За то время, что мы потеряли… за ложь, которой едва разделила нас. Я ведь оступилась в зале во время танца, когда признала в твоем друге того, кого и не думала увидеть сызнова. Он мой кум, ты, верно, ведаешь ныне. Мы с ним крестили Сашеньку, чье имя мой племянник носит с того дня. Он родился слабым, мой Сашенька, оттого и крестили по обычаю по имени первого встречного.

— Знаю, — подтвердил Андрей, стараясь произнести это слово как можно мягче, боясь, что она неверно может понять в этот момент его.

— Когда он сказал тебе? По приезду в Милорадово давеча? Или в Москве? Когда ты ездил по делам прошлого месяца.

— Нынче утром. Он не признал вовсе ни усадьбы, ни местных земель. А с тобой ему довелось увидеться лишь в церкви на обряде по причине нездоровья. Отец Иоанн. Именно его облик показался знакомым Александру Ивановичу, а далее нить и потянулась…

— Ты разозлился на меня? В тот момент, когда узнал правду о Сашеньке? — Анна пыталась скрыть, что ей важно знать, какие чувства захлестнули при этом открытии Андрея, но не сумела. Как не смогла спрятать свое облегчение его словам о том, что предложение ей сделал он, не зная о происхождении Сашеньки. Было ли это такое же облегчение, какое она ощущала сейчас?

— Скорее, недоумение почувствовал. Не злость, нет, — признался Андрей, воскрешая в памяти тот момент. — Первым было недоумение и растерянность. И даже некоторое сожаление.

— Сожаление? — удивилась Анна, не ожидавшая этих слов.

— Именно, — подтвердил он. — Сожаление, что есть еще недосказанность меж нами. Что не открыта ты для меня в той же степени, что и я… Теперь я понимаю, отчего ты молчала. Моя милая, моя маленькая Анни! Нет, верно, такого, что бы я ни принял, коли б сама ко мне пришла и открылась. Даже если это причинит мне нестерпимую боль. Никогда не молчи, моя милая. И никогда не спеши… как тогда, осенью двенадцатого года. А я ведь знал… знал, что ты сгоряча тогда так поступила. Но твоя настойчивость избавиться от меня впоследствии запутала меня вконец… И письма. Те самые письма, строки из которых я не мог забыть, полагая, что они все к нему, к другому…

— Они были к тебе. Каждое слово. Ты мне веришь? — но спрашивать более не было нужды. Она видела по его глазам, что он верил. И от этого осознания снова в душу вошло ощущение единения с ним и слепящего счастья, которые она чувствовала нынче днем. Он был рядом с ней. И навсегда останется подле нее. Он любит ее. Любит так, что отдаст весь мир за нее. Как и она за него.

— Я думала, что ты зол на меня за эту ложь нынче. Ты был таким хмурым за столом, таким далеким от меня, хоть и подле сидел. Я боялась, что ты не простишь, что не поймешь меня. И сызнова врозь мы, хотя и соединены уже навечно.

— Я не мог не думать, что оставил тебя без защиты в Милорадово. И…, - он хотел сказать «о том погроме, что устроил Лозинский в покоях твоих», но вспомнил, что она не знает ничего о том, замолчал на миг, не зная, говорить ли Анне об этом. А потом решил, что не будет больше меж ними тайн и недосказанностей, как сам просил о том еще недавно ее. — Лозинский перевернул вверх днем твои комнаты. Я чуть с ума не сошел от тревоги, что могло стрястись, когда я снова не подле тебя, когда не смогу защитой для тебя быть. Как и той осенью…

— Он забрал портрет. Всего лишь портрет. Это все, что по праву и по моей воле принадлежало ему здесь, — ответила на это Анна. — Может статься, дар тот был ошибкой моей. Нет, он верно был ошибкой, раз к тому, что случилось привел. Но я не могла не отблагодарить его тогда за все, что он сделал для нас. Я не думала, что он вернется, видит Бог! И не думала, что со стороны благодарность будет видеться чем-то иным.

Анна не могла не вспомнить, как ошибочно поняла в тот день намерения Андрея. И не могла не сравнить нынешний день с тем. В который раз едва не совершила ошибку, решив, что он зол на нее.

— Столько дней и лет врозь! Столько боли по моей вине! — не сумела сдержаться все же, обнимая его, но он тут же возразил ей:

— Зато сколько дней в будущем у нас с тобой, моя милая. Всех не пересчитать ни в жизнь! Не плачь, прошу тебя. Твои слезы рвут мое сердце на куски. Оставь прожитое прошлому. Есть ныне только ты и только я… и так будет всегда.