Век Наполеона - Уильям Джеймс Дюрант

Древней Индии. Начатые в Париже в 1802 году, эти исследования увенчались научным и основополагающим трактатом Über die Sprache und Weisheit der Inder («О языке и мудрости индусов», 1808), который стал основой сравнительной филологии индоевропейских языков. Предположительно, Фридрих обсуждал этот аспект своей жизни, когда его брат ненадолго присоединился к нему в Вене 1811 года. Август, вспомнив о своей работе с Кристианом Хейном в области филологии, возобновил свой интерес к этой сфере; и совместный вклад братьев в изучение санскрита стал самым солидным и долговременным результатом их жизни.

Фридрих занял достойное место в культурной и политической жизни Вены. Он получил должность секретаря в австрийском правительстве и помог написать антинаполеоновский взрыв, который эрцгерцог Карл Людвиг издал в рамках кампании 1809 года. В 1810 и 1812 годах он прочитал в Вене выдающиеся лекции по европейской истории и литературе; в них он изложил свои теории литературной критики и учености, а также дал классический анализ романтизма. В 1820 году он стал редактором правого католического журнала Concordia; его отказ от убеждений, которые он так рьяно отстаивал в Йене, привел к длительному отчуждению от брата. Свой последний курс лекций он прочитал в Дрездене в 1828 году и умер там же в следующем году. Доротея бережно хранила память о нем и следовала ему в мыслях и делах до самого конца своей жизни в 1839 году.

Август пережил их обоих. В мае 1812 года он воссоединился с мадам де Сталь; он провел ее через Австрию и Россию в Санкт-Петербург, а затем отправился с ней в Стокгольм. Там, благодаря влиянию мадам, он был назначен секретарем Бернадота, кронпринца Швеции, и сопровождал его в кампании 1813 года против Наполеона. За свои заслуги он был облагодетельствован шведским правительством. В 1814 году он вернулся к мадам де Сталь в Коппет и оставался с ней до самой ее смерти. Затем, когда его замечательная преданность ей была исполнена, он принял должность профессора литературы в Боннском университете (1818). Он возобновил изучение санскрита, основал санскритскую типографию, отредактировал и опубликовал тексты «Бхагавад-гиты» и «Рамаяны» и в течение десяти лет работал над «Индийской библиотекой», или библиотекой индуистской литературы. Он умер в 1845 году, в возрасте семидесяти восьми лет, оставив после себя сокровища Шекспира, тщательно переведенные на немецкий язык, а также урожай литературных воспоминаний и идей, которые Кольридж мог почерпнуть на своем пути к немецкой философии. Это была хорошая жизнь.

ГЛАВА XXXII. Немецкая философия 1789–1815

Нашему подходу к идеалистической философии Канта и его последователей мешает нынешнее заимствование слова «идеал» для обозначения морального совершенства, а также наша привычка в век науки и промышленности думать о воспринимаемых вещах и редко о самом процессе восприятия. Противоположные взгляды соперничали в греческой философии, где Демокрит взял за точку отсчета атомы, а Платон — идеи. В современной философии Бэкон делал акцент на познании мира, Декарт начинал с мыслящего «я». Гоббс свел все к материи, Беркли — к разуму. Кант придал немецкой философии особый характер, утверждая, что ее главная задача — изучение процесса, посредством которого мы формируем идеи. Он признавал реальность внешних объектов, но настаивал на том, что мы никогда не можем знать, каковы они объективно, поскольку знаем их только в том виде, в каком они преобразованы органами и процессами восприятия в наши идеи. Философский «идеализм» — это теория, согласно которой мы не знаем ничего, кроме идей, и поэтому материя — это форма разума.*

I. ФИХТЕ: 762–1814

1. Радикал

Здесь, как часто бывает в истории литературы, человек оказался интереснее своих книг. Они страдают от эрозии, вызванной изменением моды на идеи и формы, но исследование души, пробирающейся через лабиринт жизни, — это живой урок философии, вечно движущаяся картина опыта, формирующего характер и преображающего мысль.

Иоганн Готлиб Фихте в свои пятьдесят два года собрал множество разнообразных впечатлений. Его отец был саксонским ленточным ткачом. Его мать молилась о том, чтобы ее мальчик стал пастором; он согласился, и после некоторого местного образования его отправили в Йену изучать теологию. Чем больше он учился, тем больше удивлялся и сомневался. Деревенский проповедник дал ему «Опровержение ошибок Спинозы»; Фихте был очарован этими ошибками,2 и решил, что не годится для пасторства. Тем не менее он окончил теологический факультет. Почти без гроша в кармане он отправился пешком из Йены в Цюрих, чтобы получить должность репетитора. Там он влюбился в Иоганну Марию Ран и был официально обручен с ней, но они договорились не жениться, пока он не станет совершеннолетним.

Он переехал в Лейпциг, занимался с репетиторами, прочитал «Критику чистого разума» Канта и был очарован. Он добрался до Кенигсберга и подарил Канту «Очерк критики всех откровений» (1792). Старый философ отказался от просьбы Фихте о займе, но помог ему найти издателя для трактата. Печатник не указал имя автора; когда критик приписал эссе Канту, Кант назвал автора и похвалил книгу; Фихте сразу же был принят в не совсем «безмятежное братство философов».3 С теологами у него дела обстояли не так хорошо, поскольку аргумент его трактата заключался в том, что, хотя откровение не доказывает существование Бога, мы должны приписывать Богу наш моральный кодекс, если хотим, чтобы он был принят и соблюдался человечеством.

По рекомендации Канта Фихте нашел доходную работу в качестве репетитора в Данциге. Его суженая теперь согласилась добавить свои сбережения к его доходам, и на этой основе они поженились в 1793 году. В этом же году он опубликовал анонимно два энергичных эссе. В «Восстановлении свободы мысли князьями Европы» он начал с восхваления некоторых просвещенных правителей и порицания князей, препятствовавших прогрессу человеческого разума; он также оплакивал волну репрессий, последовавшую за смертью Фридриха Великого. Реформа лучше революции, ибо революция может отбросить человека назад в варварство; и все же успешная революция может продвинуть человечество вперед за полвека настолько, насколько реформа могла бы сделать это за тысячу лет». Затем Фихте обратился к своим читателям — в то время, когда феодализм