Йозеф Геббельс — Мефистофель усмехается из прошлого - Генрих Френкель

В составе управления культуры были еще три палаты: по делам музыки, театра и кинематографа. Они имели такую же структуру, как и прочие, т. е. состояли из отделов; главные цели и методы их работы тоже были одинаковыми. Их общей задачей, как и всех других «палат» (по-немецки — «каммер»), было не развитие и процветание германской культуры, а проведение политики «гляйхшалтунг» — «насильственного приобщения к господствующей идеологии», основанной на концепции подчинения всех сфер жизни Германии интересам нацистского режима.

Геббельс был одержим желанием «оставить след в истории»; но мало кто теперь помнит о грандиозной бюрократической системе, выстроенной им, чтобы обуздать германскую культуру и заставить ее служить нацистам. Если же кто и вспоминает придуманные «нацистским Мефистофелем» жуткие «камеры» и «палаты», в которые он хотел упрятать всех художников, писателей и поэтов, — то только с недобрыми чувствами.

Зато не забылись строчки поэта, книги которого нацисты сжигали на кострах, чтобы навсегда уничтожить память о них:

Девушка в светлом нарядеСидит над обрывом крутым,И блещут, как золото, прядиПод гребнем ее золотым.Проводит по золоту гребнемИ песню поет она.И власти и силы волшебнойЗовущая песня полна.[4]

Зовущая песня красоты и искусства полна волшебной силы, неподвластной тиранам и мучителям.

Глава 6

Жизнь, отданная карьере

Телесная гармония нарушается в результате уродств, нескладности отдельных частей тела. В этой связи хотел бы указать на нижнесаксонскую поговорку: «Берегись уродством отмеченного!»

1. «Злой гений фюрера»

«Его заботила не только и даже не столько нога. Геббельс был самым низкорослым и тщедушным среди своих школьных товарищей; уже будучи отцом семейства, он весил всего сто фунтов. Народ называл его «сморчком-германцем»: «Когда кончится война? — Когда Геринг сумеет влезть в штаны Геббельса!» — так говорили немцы, когда поняли, что «молниеносная война» на Востоке не состоялась».[5]

Впечатление, которое производил Геббельс на окружающих, запомнилось многим его современникам, упомянувшим его в своих записках. Вот как обрисовал его Э. Ханфштенгль, неофициальный «придворный шут», пианист и личный друг Гитлера, прятавший фюрера в своем доме от властей Веймарской республики после провала «Пивного путча», а потом едва не поплатившийся жизнью за остроту, сказанную не к месту: его «товарищи по партии» вознамерились выбросить его при случае из самолета, но он прослышал об опасности и сумел вовремя уехать из Германии.

«Геббельс был «злым гением» Гитлера, загубившим вторую часть его карьеры. Этот злобный, язвительный, ревнивый карлик, наделенный поистине дьявольским даром убеждения, напоминал мне небольшую и увертливую рыбу-лоцмана, вечно крутившуюся возле крупной акулы — Гитлера. Именно он окончательно настроил Гитлера против всех традиционных учреждений и форм государственной власти. Он был наглым, хитрым и действовал очень ловко. Его блуждающий взгляд как будто обтекал собеседника, а красивый, голос звучал завораживающе, когда он доверительно сообщал вам самые гадкие сплетни и коварные выдумки. Он поставлял Гитлеру полную информацию о том, о чем нельзя было прочесть ни в одной газете, и развлекал его анекдотами о промахах врагов, а заодно — и друзей. Он страдал комплексом неполноценности, связанным, несомненно, с его искалеченной ногой, которую мне (вероятно, одному из немногих) довелось увидеть в «натуральном виде», без обуви. Это произошло в квартире Геббельса на Рейхсканцлерплатц. Не помню точно, как все случилось, но знаю, что мы зашли укрыться от дождя и обсуждали на ходу что-то срочное, а потом Магда позвала меня в комнату, где Геббельс переодевался. Я сразу обратил внимание на его правую ногу: ступня, похожая на сжатый кулак, на котором болтался носок, выглядела безобразно — и таков же был сам этот человек, в этом была его суть. Своей правой ногой он как будто отдавал мне салют (наподобие коммунистов: «сжатый кулак, поднятый кверху»), а его левая нога взметнулась вверх, повторяя жест нацистского приветствия. Мало сказать, что он был шизофреником: это был, так сказать, «шизо-педик», что делало его личность особенно зловещей».

«Он был вторым великим оратором в нацистской партии и мог, как и Гитлер, подолгу говорить о чем угодно, далеко отвлекаясь от темы и вновь возвращаясь к ней с неожиданной стороны. Во время речи он следил за реакцией публики, стараясь зажечь и опьянить ее; он был уверен, что может таким путем одурманить всю страну, а то и весь мир — если его речь перевести на все языки и передать за рубеж. Я прозвал его «Геббельспьер» — за то, что многие «неотразимые» пассажи своих речей он как будто скопировал у Робеспьера; узнав о прозвище, он меня возненавидел: видно, в этом была доля истины».

«У Шекспира в «Макбете» есть фраза, очень подходившая к Геббельсу: «Его улыбка таит в себе угрозу, как острие кинжала, выглядывающее из-за пазухи». Действительно, он использовал обворожительные улыбки и притворное дружелюбие, чтобы опутать своего врага паутиной абсурдных измышлений, а потом внезапно выставить на всеобщее осмеяние, подвергнув унизительным разоблачениям. «Знаете, он вообще-то славный парень, но иногда может ляпнуть такое — ха-ха!» — примерно такими ответами он нередко дразнил Гитлера, не знавшего, как их воспринимать: всерьез или в шутку. Гитлер спрашивал: «Ну и как же все-таки?», и Геббельс, продолжая разыгрывать дружелюбного простака, отвечал: «Ну, не знаю, стоит ли говорить, но…» Гитлер не выдерживал и взрывался, и тогда Геббельс, доведя его до белого каления, начинал вдруг защищать человека, о котором шла речь, прекрасно зная, что этим только разжигает гнев Гитлера. Мне приходилось наблюдать, как он именно таким способом отобрал у министра юстиции Гюртнера отдел по делам прессы».

«Он не хотел открывать своих слабостей никому, даже Магде, хотя та служила ему с истинно собачьей преданностью. Одно время он устроил у себя дома зал для просмотра фильмов; и вот как-то после сеанса, поднимаясь по гладким ступенькам наверх, чтобы проводить гостей, он поскользнулся изуродованной ногой и едва не упал на лестнице. Магда успела подхватить его и поставить на ноги возле себя. Опомнившись после минутного замешательства, он на глазах всей компании схватил ее сзади за шею и пригнул до колен, сказав: «В этот раз ты меня спасла; кажется, я должен сказать тебе «Спасибо!» Те, кто не видел этой с цены, не могли поверить в то, что все так и произошло; те же, кто видел, долго не могли прийти в себя от впечатления глубокой и злобной порочности, открывшейся им в эти мгновения. Помнится, я тоже как-то раз помог ему при подобных обстоятельствах, когда шел вслед за ним, направляясь на собрание вместе с принцем Ауви. Я думал, что он меня поблагодарит, но он ответил мне взглядом, полным ненависти».

2. Радикал с повадками Макиавелли

За двадцать лет своей работы в качестве главного пропагандиста и манипулятора общественным мнением Геббельс преуспел в проталкивании в сознание народа великого множества идей; и все же была одна идея, которой он не касался никогда, хотя над ней усердно трудились многие его коллеги из высшего звена партии. Итак, почему же Геббельс не пропагандировал идею «господствующей расы»?

Отчасти это, наверное, объяснялось тем, что концепция «расы господ» не находила слишком уж восторженного отклика в массах; ну и, несомненно, тут сыграла роль хромота Геббельса. Так что «великий манипулятор» (как мы знаем со слов Ганса Фриче) отверг эту заманчивую идею и даже высмеивал ее иногда в беседах с подчиненными.

Напомним, что такие черты, как умение упорно и производительно работать и управлять настроениями масс, овладевая их вниманием, были связаны у Геббельса со стремлением компенсировать свой физический недостаток. К тому же он был одним из немногих интеллектуалов в партии, где существовало пренебрежительное отношение к «интеллигенции», и старался как-то оправдать и это «отклонение от нормы». Вполне возможно, что будь Геббельс здоровым человеком, в его характере оказалось бы меньше черт «от Мефистофеля» и больше «от Фауста»; он не испытывал бы такого презрения к интеллектуалам (к которым принадлежал и сам) и не искал бы поклонения толпы, выступая на массовых митингах.

Уже в начале политической карьеры Геббельс понял, что обладает властью над толпой и может подводить своих слушателей к высшей точке ярости и воодушевления. Его актерско-ораторское мастерство произвело впечатление даже на Гитлера, который особенно ценил людей, «умеющих повелевать массами». Фюрер восхищался умом и особенно красноречием «маленького доктора»: «Я их всех переслушал, этих наших ораторов, — сказал как-то Гитлер в присутствии Ханфштенгля, — и от всех меня клонило в сон — кроме Геббельса! Вот он действительно умеет объяснить все как надо!»