Макарыч - Эльмира Нетесова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пошли домой, — предложил парень.
Ему не хотелось видеть Зойку. Что-то сгорело внутри. Охладел к ней. Ведь вот чуть Макарыча не потерял из-за нее.
— Пожди, очухаюсь, — ответил лесник и попытался сесть. Колька помог. — Нынче, коль воротимси, второе мое рожденье справим. Кабы не ты — все, — горько усмехнулся лесник: — Ты, сынок, Марье не сказывай. Баба она пужливая. Опосля на обход не пустить. Слезами изойдет. Ее пожалей. Мы, таво, молчаком обмоим ето дело.
В зимовье они пришли под утро. Марья не спала. Что-то, предчувствуя, тревожилась. Увидев мужа, поняла — не зря сердце ныло. Как тот ни увиливал, пришлось сознаться.
— Просила вас. Нет, пошли. Что с ней случится? Поди, забыла, как звать нас. Нешто Коленька на первой встречной жениться должен? Успеет еще хомут на шею натянуть.
— Она тут не виноватая, — слабо возразил Макарыч.
— Сама судьба тебе к ей ходить не велела.
— Мы не той дорогой пошли. Хотели скорее,вступился Колька.
— Помереть спешили, — оборвала Марья.
К вечеру Макарыч совсем ожил. Хватил спирту, по избе петухом заходил. Даже на Марью ногой топнул, когда та в постель его уложить хотела. С Колькой полез бороться. Вроде и впрямь заново родился.
— Опосля доброй чарки ишо с полсотню годов жить можно. Бываит жа и на старуху проруха. Рано мине, знать, саван шить, — смеялся лесник.
— Уймись, черт старой, — усмиряла его жена.
— Хто старой, ах квашня перегорклая, наседка шшипаная, телега скрипучая, штоб те язык в брюхо сбег! Чево ты мине поганишь? Какой я старой? — коршуном налетел лесник. Задиристо выставил вперед мослатую, как у старого коня, ногу.
— А чевой-то ты от девки отступилси?
— Ну ее.
Марья к Кольке подскочила. Заплакала на радости.
— Светлая головушка твоя. Ладно удумал. Не то б увезла тебя она на свой Кавказ. Так ба и не свиделись. Да и срамно с ей в церкву под венец идить. Она ж что картоха горелая. Разе то баба, что в карман посадить можно. Ни себя, ни мужика обиходеть не сумеет.
Макарыч от этих слов в покат смеялся.
— От баба, ангела на дурное сговорить!
— Чего ж я плохого сказала? Ты и сам видишь, не пара она нашему.
— Будя юлить.
Колька насупился. В себе разбирался. Что это случилось с ним? Отчего все так перегорело? Сколько ни спрашивал себя — ответа не нашел. И душе холодно, пусто. Думал, со страху так получилось. Но, вернувшись на профиль, понял, что нет, не тянет его больше к Зойке. Даже гитара ее и песни показались нудными.
«Все вы, девки, одинаковые», — подумал Колька.
О случившемся он не сказал Зойке. Стал сторониться ее. Она хоть и заметила, ни о чем не спросила.
«Гордость проявляет», — решил Колька.
Зойка обиделась на него. Ей день ото дня становилось все хуже, но крепилась, молчала. «Мог
же спросить, почему я с ним не пошла!» — злилась девчонка.
А дни шли за днями. Размолвка перерастала в неприязнь. Ребята уже не садились рядом у костра. Другие заметили перемену. Молчали.
Время шло к отъезду. Надвигалась осень. Колька соскучился по дому. Хотелось хоть на день попасть в зимовье. Увидеть Макарыча, Марью. А дни, как назло, стояли хорошие. В такие не отпустят. Да и проситься неловко. Без выходных работали. Дотемна. Но себе приказать трудно. Колька погрустнел.
Однажды ночью, когда у костра собрались, подсел к начальнику отряда. Отпроситься решил, как вдруг услышал:
— Колюшко!
Парень вскочил. В темноту внюхиваться стал. А из тайги, напролом, через кусты шел запыхавшийся Макарыч.
— Чево ж потерялси? Домой нос не кажишь! Вовсе блудный стал. Мать ревмя реветь. Я уж сибе проклял, што в тайгу тибе пустил. Акимыч, вон, у нас третью неделю тибе поджидаить. Пошто дом позабыл, семя нехрещеное?
— Я б давно пришел. Работы много.
— Олух, работа — она дураков любит.Роздыхто тож нужон. Аль за коня нанялси? Токмо животина праздников не ведаить.
— Какой тут праздник!
— Хрица бьють наши. Во! В бега ерманец ударилси. В селе об том кажнай прослышал. Знать, войне конец близок. Може, и дале учитца пойдешь. Не все комарье тут кормить.
— Вот это порадовал!
— То-то, шельмец!
Макарыча и Кольку тут же обступили. Лесник, раскрасневшийся с дороги, начал рассказывать:
— Сижу я в зимовье сычом. А тут поштарь подваливает. С сельсовету бумажку привез. В ей благодарность мине причитаитца за мясо и пушнину. Ну и сказываит: мол, наши на хронти лупят ерманца-то. Те в бабьей одежде обряженные воюют. Юбки с платками напялили. Господи, срам какой. Мужики в юбках! Провалитца со стыда!
— Откуда погнали-то?
— С-под городу какова-то. Запамятовал.
— Эх, дед!
— Што?
— Такое забыл…
— Главное упомнил!
— Обмыть, ребята, такое дело надо. И старика угостить, — заулыбался начальник отряда.
— Ты б, мил человек, сына на пару деньков домой пустил ба, заместо угощению.
— Лады, — согласился тот.
Здесь и Зойка осмелела. К Макарычу подошла. Тот в щеку девку чмокнул свойски.
— Плохо мне, Макарыч, — не сдержалась она.
— Застыла?
— Наверно. Жар измучил.
— От лихо. Ну погоди!
И шагнул он к начальнику. В сторону отозвал. Забурчал вполголоса. Тот поначалу растерялся. Потом махнул рукой:
— Будь по-твоему, забирай обоих.
В обратный путь двинулись сразу. Втроем. Макарыч приметил неладное меж ребятами. Потому вызвал на разговор. Опасности пути сближают поневоле. Войдя в глухомань, гуськом шли. Колька девчонку за руку взял. Затылком Зойкино дыхание чувствовал. Макарыч не поворачивался. И Колька ощутил, как понемногу освоилась в его руке Зойкина ладонь. Легла удобнее. Парень сам не знал, зачем стиснул ее накрепко. Зойка не отняла руку, не одернула. У Кольки внезапно загорелись щеки.
— Устала?
— Нет.
Л тут бревно на пути. Не заметил, упал. Зойка с ним.
Макарыч хохотнул. Ногами кренделя выгнул. Колька, оплошав, ткнул бревно в суковатый бок. Вскочил, протянул девчонке руки. Та встала, потирая колено.
— Больно? — нагнулся посмотреть парень.
— Терпимо, — слабо улыбнулась Зойка и ойкнула испуганно.
Колька подхватил ее на руки. Прижал к себе и махнул через бревно.
Не вовремя оглянулся Макарыч. Испугался, что отстанут ребята. А тут… «Эх-х-х, филии слепой, помешал», — выругал себя лесник.
Зойка смутилась:
— Пусти.
— Подумаешь, тебе же лучше хотел, — отпустил ее Колька.
И снова шли молча. Но тайга ссор не любит. Вдвоем к светлячку бросились. Щека к щеке. Зойке жарко стало. А парень не встает. Глаза в глаза.
— Ну что ты злилась?
— Макарыч чуть не погиб. К тебе шли. Чего не пошла со мной?
— Сапог не было. Видишь, — показала девчонка свои совсем порванные.
— Что молчала?
— Думала, пройдет. Да хуже стало.
Кольке будто пощечину дали. Покраснел.
— Ты, это, я… Да что там, если сможешь, не обижайся, — попросил он неуклюже.
— Я и не думала.
— Значит, порядок?
— Ага!
Никогда никого не целовал Колька. Не умел. Может, стеснялся А тут — была не была!