Жар-книга (сборник) - Татьяна Москвина

Сочинение Исаевой состоит из множества маленьких сценок, рисующих нам встречи разных пар, живущих в большом городе, с разным жизненным опытом. Альбом набросков – иногда банальных, иногда занятных, а порою и пронзительных. Эти сценки нанизаны на одну историю – как молодой женщине Ане (Надежда Федотова), разведенной, с ребенком, показалось, что симпатичный парень Сергей, с которым она провела ночь (Олег Федоров), – это ворота к счастью и что оказалось на самом деле (ясно, что грусть-тоска и он не позвонит).

В зал выдвинут подиум, пространство сцены обнажено, сзади – экран, где возникают фотографии современных горожан и просто цветные узоры, подходящие по настроению (художник Мария Плаксина). Актеры одеты нейтрально, в черное или белое, сценический рассказ, темпераментно обращенный напрямую к публике, ведется быстро, ритмично, искренне без надрыва, трогательно без истерики – что-то напоминающее, может быть, ранний «Современник». Молодой режиссер Мария Романова (пожалуйста, маэстро, туш: новое имя!) дебютирует на большой сцене явно не с пустяками.

Каждому актеру доводится изображать нескольких персонажей, и тут важно не переборщить ни в какую сторону – и не затмить собой и своим всезнанием своего героя, и не дать ему слишком уж воплотиться – и тем разрушить легкий стиль игры. Очень уж материя трепетная, каждый начинает вспоминать свою жизнь, и того и гляди – расплачется или раскричится, что в зале, что на сцене. А плакать не надо. Как гласит надпись на известном шампуне – «нет больше слез». Все герои время от времени мнут в руках большие белые подушки (эти подушки изображают разные предметы, смотря по ситуации – даже могут стать рулем автомобиля) – вот разве это их «отдушина». Больше жаловаться некому, потому что все несчастны, родители не меньше, чем дети, и мужчины не меньше, чем женщины, – ведь их терзает, кроме страха душевной боли, еще и чувство вины.

Нежная, грустная Аня, эдакая «Офелия, невинно утонувшая», еще мечтает о счастье, а дикая девушка Вика (Анастасия Дюкова), в череде бесчисленных своих воплощений жаждет это счастье вырвать зубами, когтями и чем угодно. Она еще не получила от судьбы столько оплеух, чтоб утихнуть и затаиться. Юноша Виктор (Роман Кочержевский) как личность еще не родился и сам мучается от пустоты своей жизни, но вполне созрел для того, чтобы ранить других, защищая себя… А в центре спектакля оказывается пара актеров, которым выпало играть «тертых калачей», людей, битых жизнью – это Анна Алексахина и Сергей Кушаков. Опытные ленсоветовские лицедеи полностью преображаются, сбросив путы резкой характерности, – они играют на своем актерском аппарате, как на скрипке или пианино, слушая собственную внутреннюю музыку.

Первая, бравурная мелодия этой музыки – защита. Женщины Алексахиной и мужчины Кушакова прежде всего будут защищаться от внешних нападений, отражать удары. Они прекрасно научились жить и выживать, они «современны», они могут приспособиться к любой ситуации. Но за бравурной музыкой прячется другая – жажда контакта, понимания, связи, тепла. Тут открываются беззащитно глаза, тут человек становится уязвим и трогателен. Сознавая эту уязвимость, человек заставляет свою душу вновь занять позицию обороны, вплоть до нападения. Тот, кто любит – слабак. Слабым здесь – не выжить. И что в перспективе? А то, что прелестно играет Алексахина, изображая боевую некогда бабушку: ей, когда-то страстно любившей, теперь абсолютно никто не нужен. Бой за личное благополучие души выигран: одна, с телевизором, и никто не мешает.

Некоторым персонажам спектакля «Я боюсь любви» нужен психолог, некоторым – психотерапевт, а некоторым – уже психиатр. В любом случае речь идет о Психее, о душе, чьи интересы в современном мире грубо попраны. Люди в личных отношениях живут на ощупь, спотыкаясь и падая, бредя в тумане и темноте.

Действительно ли они любят и боятся любви? Думаю, что не совсем так. Иначе, как писал Шварц, «волшебная сила безрассудства» овладела бы ими. Они бы не стали рассчитывать и прикидывать, сомневаться и убегать. Да, любовь подходит к их запуганным душам близко-близко, но ей некуда излиться, такие это слабые и замученные души. Для того чтобы принять любовь, требуются сосуды покрепче и поцельнее, да где их взять? Все персонажи спектакля густо заселяют действительность, они узнаваемы и обычны, узнаваемы и обычны их истории. Как ни печалься, то, что мы видим в спектакле – реальное положение дел, действительное состояние многих людей. Абсолютно утративших душевную цельность и ту живую радостную силу, которая свободно изливается из человеческой души и позволяет ей преспокойно и весело влюбляться, ничего не боясь и не высчитывая. Но что делать – так вышло, то единственное, что хоть как-то скрашивает жизнь, окончательно превратилось в источник мучений, хоть и нежных… Добавлю, ради справедливости, что в спектакле много забавного и смешного, так что его глубокая грусть хорошо упакована и разлита в крепкую тару.

«Я боюсь любви» – тот случай, когда тянет рассуждать не о художественных достоинствах постановки (хотя они несомненны), а о смысле, о сути рассказанного. Это редкость и ценность – такого в театре мало. Мария Романова хорошо справилась с несколько рассыпчатой драматургией, смело поборолась с пространством и замечательно настроила актеров. И к тому же – полтора часа без перерыва: гуманно.

2010

Веселье под абажуром

В Театре сатиры состоялась премьера музыкального обозрения «Триумф на Триумфальной», посвященного восемьдесят пятому дню рождения театра.

Ясное дело, Театр сатиры – резвое дитя 20-х годов, эпохи нэпа, породившей несметное число легкомысленных развлекательных театриков, кабаре, мюзик-холлов и прочих утешителей человечества. Об этом в обозрении напомнила песенка нэпмана в исполнении Николая Пенькова, сумевшего придать своему герою-дурачку налет некоторой грусти. Ведь недолгий разгул нэпа был безнадежно обречен – и казалось, была обречена и вся театральная развлекаловка, им порожденная.

А вот и нет. Русские театры, чтоб вы знали – самая устойчивая форма русской жизни. Они не умирают вместе с эпохой своего рождения, а живут себе дальше в других временах. Может быть потому, что в русских театрах, как в своеобразных крепостях, за спасительными стенами искусства постоянно скапливаются талантливые люди, которым идти больше некуда.

Театру сатиры повезло – им более полувека руководил Валентин Плучек, ученик Мейерхольда, сумевший привить этому легкомысленно пляшущему телу дух великого режиссерского театра ХХ века. С его опорой на высокую драматургию, сознательным и серьезным актерским творчеством, поисками острой театральной формы. Слава Театра сатиры, гремевшего в 60-80-x годах, когда в труппе собрались блистательные артисты – Анатолий Папанов, Андрей Миронов, Георгий Менглет, Татьяна Пельтцер, Вера Васильева и Татьяна Васильева, Спартак Мишулин, Александр Ширвиндт, Ольга Аросева, Роман Ткачук и многие другие, – жива до сих пор. Жив, записан на пленку и бессмертный шедевр Театра сатиры – «Женитьба Фигаро».

В этом пленительном спектакле Плучека поражает не только изящество остроумной постановки и пиршество актерского мастерства. В нем поразительно много энергии, бурной, жаркой, истинно творческой энергии – которая неизвестно откуда берется и которой так сильно не хватает нашему времени.

Однако, если судить по обозрению «Триумф на Триумфальной», кое-какая энергия в Театре сатиры есть и сейчас. Во всяком случае, режиссер и ведущий спектакля, актер Юрий Васильев, постарался развлечь зрителя чередой музыкальных номеров, взятых из прошлой жизни театра.

Художником обозрения явился, к моему изумлению, известный кинорежиссер, создатель «Опасных гастролей» и «Трех мушкетеров» Георгий Юнгвальд-Хилькевич. В его оформлении просматривалась изобретательная и одновременно экономная мысль – свойства по нынешним временам бесценные. От самого первого ревю Театра сатиры сохранился скромный оранжевый абажур с бахромой. Юнгвальд-Хилькевич сделал такой же, но огромный, и подвесил абажур-монстр к центру сцены, вращая его под разными углами. Получилось забавно, динамично и нарядно. По всему видать, умелый Юнгвальд-Хилькевич не пропадет никогда, даже если, увы-увы, нас покинут все его четыре мушкетера!

Терпеливо пережидая неравноценные номера, где были и блестящие (например, пародия на оперетту), и провальные (скажем, монолог из «Самоубийцы» Эрдмана), зритель алкал встречи с любимыми артистами – «классиками» Театра сатиры.

Художественный руководитель театра, Александр Ширвиндт, во всей своей живописной до неприличия красоте вышел на сцену в начале обозрения, дав ему импозантный толчок, но песенки не спел и стишка не рассказал. Напротив, Михаил Державин, украшенный моржовыми усами, охотно спел старинную советскую песенку про то, что «из-за вас, моя черешня, ссорюсь я с приятелем» и плавно перешел на «Мою морячку». Ольга Аросева вначале предстала как уборщица, а Вера Васильева – как костюмерша, но затем, сбросив лукавые маски, прелестницы оказались в нарядных платьях и живо показали зрителю, что такое «актрисы прошлых лет». А симпатичнейший Юрий Авшаров элегантно исполнил куплеты из спектакля «Недоросль» – о вреде курения табака, сменившего чудесный обычай оный табак нюхать. Правда, в чудесных больших глазах Авшарова стояла густая печаль – наверное, то была печаль о несбывшихся ролях…