Нерусская Русь. Тысячелетнее Иго - Андрей Буровский

Но вот в чем совершенно уверены практически все историки, что не меньше половины этих 20 тысяч, а может быть, и 60–70 % составляло русское дворянство. И получается, что за 10 лет правления Анны Ивановны на коренное русское дворянство пришелся чудовищной силы удар. Из сословия, общая численность взрослых членов которого была чуть больше 100 тысяч человек, то ли 10 тысяч, то ли даже 15 тысяч было казнено, сослано, подверглось пыткам, сечено кнутом. Зловещая деталь – в этот период появились женщины-палачи – казнили и пытали дворян целыми семьями. До 5 тысяч людей было сослано так, что потом нельзя было сыскать никакого следа, куда они сосланы: нигде не было сделано записей, а ссыльным переменяли имена, чтобы потом нельзя было их найти. Многие, конечно, потом и нашлись, но бывало и так, что целые семьи пропадали без вести, и до сих пор мы не знаем, какова судьба этих людей.

Парадокс дворянства: самое привилегированное и самое бесправное сословие. Это сословие оказалось в 1730 году между молотом и наковальней…

Оно не поддержало попытки высших сановников ввести конституцию: ведь сама та конституция была составлена исключительно в интересах верхушки, а никак не большинства дворян [79] . Ну и осталось наедине с не ограниченным ничем самодержавием, без всяких гарантий безопасности…

Анну и пригласили на престол, как не законную императрицу, обошли дочь Петра Елизавету, его внука: Анна никуда не денется, будет слушаться! Теперь для полузаконной Анны намного удобнее опираться на временщиков, чем на людей, имеющих какие-то политические убеждения и какие-то права.

В ее политике четко прослеживается страх перед русским дворянством. Но вот никакого утеснения русским дворянам по службе в годы «бироновщины» не было! В 1729 году, до воцарения Анны, в армии был 71 генерал, из которых иноземцев – 41 человек (58 % наличного состава). В 1738 году генералов было 61 человек, из них иностранцев – 31 человек (52 %).

Именно при Анне, в годы «бироновщины», русские и иностранные офицеры были уравнены в правах. Еще Петр ввел правило, по которому иноземец, нанимаясь в русскую армию, получал двойное жалованье. Теперь и русским офицерам жалованье было повышено ВДВОЕ, и они стали получать столько же, сколько и иностранцы. Инициатором этой важнейшей меры был немец Бурхгард Миних – один из тех, кого принято считать столпами «бироновщины».

Тот же самый Миних в 1732 году запретил нанимать новых иноземных офицеров, пока не будут устроены все офицеры из распущенной армейской группировки в Персии.

Вообще часть иноземцев, объявленных столпами «немецкой партии», хотя бы Остерман и Миних, были очень талантливы. Они к тому времени так обрусели, что уже и не воспринимались как иностранцы. Но «нельзя было помириться с теми условиями, которые их подняли и упрочили их положение: перед ними стоял фаворит обер-камергер граф Бирон, служивший связью между иностранцами и верховной властью. Бирон и Левенвольды, по личным своим средствам вовсе не достойные занимать высокие места, вместе с толпою иностранцев, ими поднятых и им подобных, были теми паразитами, которые производили болезненное состояние России в царствование Анны» [80] .

«Немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались на все доходные места в управлении», – красочно повествует В.О. Ключевский [81] .

Но тут необходимы уточнения…

Во-первых, эти «хлынувшие» из Прибалтики нисколько не напоминали кукуйских немцев. На Кукуй ехали не одни этнические немцы, а лютеране и протестанты других конфессий со всей Европы. Кукуй был сообществом специалистов и предпринимателей, людей активных и смелых.

Теперь же ехали именно немцы, причем из самых диких, самых отсталых княжеств германского мира. К востоку от Кенигсберга кончалась цивилизованная Германия. Земли, завоеванные немцами от Рижского залива до устья Невы, оставались захолустьем германского мира – в еще большей степени, чем австрийские земли по Дунаю.

Через Кукуй в Московию приходило передовое европейское влияние. Через придворных временщиков, холуев и шутов Анны Ивановны в Российскую империю хлынуло дикое феодальное захолустье, задворки Европы, нисколько не более культурные, нежели сама Российская империя.

Не случайно же нет ни одной русской интеллигентной, вошедшей в историю фамилии, предок которой приехал в Россию при Петре и Анне Ивановне. Нет в современной России ни Бироновых, ни Левенвольдовых. Может быть, это и к лучшему?

Во-вторых, ну какая может быть немецкая партия?!

Немцы приехали в Российскую империю из разных земель Германии. Саксонец Миних, вестфалец Остерман, остзеец Бирон, пруссак Левенвольд – иноземцы друг для друга. Они выходцы из стран с разным климатом, – мало общего между долгой суровой зимой острова Сарема и тем, что называют «зимой» на Майне.

Они говорят на разных диалектах, иногда настолько разных, что выходцам из разных земель бывает легче договориться между собой по-русски, чем по-немецки.

История показывает, что немцы всегда оказываются в разных придворных группировках – и всякий раз в каждой из этих группировок оказываются и русские, и немцы. Не говоря о том, что пытают, казнят и ссылают всех одинаково.

И потому я уверенно заявляю – нет в России никакой «немецкой партии»! Дело вовсе не в том, что немцы дружно захватили власть, а потом передрались из-за доставшихся богатств. Было не так.

Петр создал систему власти, в которой особое место занимали любые «немцы» – европейские иностранцы. После Петра в высших эшелонах власти к 1730 году скопилось чересчур много немцев, а сама русская аристократия начала осознавать себя некими иноземцами в собственной стране.

Эта горе-«аристократия» и создавала в Российской империи фактически оккупационный режим. В этом режиме иноземцы чувствовали себя комфортнее русских, но ведь и русские были ничуть не лучше.

Анна Ивановна просто использует немцев-временщиков, точно так же, как использовал монголов Александр Батыгович Невский! Использует в своих интересах…

А лозунг «немецкой партии» удобен в основном для придворной борьбы разных группировок, чтобы обвинять друг друга чуть ли не в измене.

Переворот: немцы против немцев

Умирая, Анна Ивановна пытается передать власть сыну своей племянницы Анны Леопольдовны и внуку своей сестры Екатерины. Этот сын Иван от принца Брауншвейг-Люнебургского Антона-Ульриха и должен был царствовать под династическим номером «Иван VI». А регентом при нем – все тот же Бирон.

Сидел… или лежал? Иван VI на престоле недолго, с октября 1740 по ноябрь 1741 года, и был свергнут в возрасте года и трех месяцев.

Судя по всему, Бурхгард Миних с самого начала хотел избавиться от самой одиозной личности в этом немецком засилье, Бирона, – уже затем, чтобы не разделять его судьбу. Ведь Бирона боялись даже родители императора: ходил слух, что Эрнст Иоганн Бирон хочет отправить их обратно в Германию, оставив себе ребенка, Ивана VI. Да и ведет он себя глупо…

В гвардии его уже не просто не любят, а считают узурпатором и открыто говорят, что пора бы его сместить, а регентшей сделать мать императора, Анну Леопольдовну.

Действительно, какая может быть опора у Бирона? Высшие чиновники – и русские и немцы – к нему равнодушны, а то и враждебны. Армия ему не подчиняется. Гвардейские полки его ненавидят, в том числе и созданный при Анне Ивановне Измайловский гвардейский полк. Дворянство, как и гвардия, считает его лично виновным во всем, содеянном при «бироновщине». Никто не хочет признавать его регентом, не хочет ждать целых 16–17 лет, пока вырастет маленький Иван VI.

Будь «немецкая партия» реальностью, а не вымыслом, он мог бы опираться на немцев. Но мало того, что такая опора невозможна – почти никто из высокопоставленных немцев Бирона своим лидером не считает и за ним не идет. Так еще и возглавляет заговор немец Миних!

Миних же действует с немецкой педантичностью и вместе с тем с византийским коварством. Целый вечер сидели и пили пиво три немца: Бирон, Левенвольд и Миних. Бог знает, сколько опустошили они кружек и слопали айсбайна, но известно: Бирон в этот вечер был беспокоен и задумчив. Вдруг Левенвольд спросил фельдмаршала:

– А что, граф, во время ваших походов вы никогда не предпринимали ничего важного ночью?

Миних вздрогнул, решив, что Левенвольд каким-то образом проник в его тайные мысли. Но он был бы слишком плохим царедворцом, если бы показал свое смущение:

– Не помню, чтобы я предпринимал что-нибудь чрезвычайное ночью, но мое правило – пользоваться всяким благоприятным случаем.

Вскоре после этого добрые друзья попрощались до следующего утра, и около одиннадцати часов фельдмаршал уехал, но спать уже не ложился. В два часа ночи он велел позвать своего адъютанта подполковника Манштейна, и оба они поехали в Зимний дворец. Там Миних пошел прямо в покои герцогов Брауншвейгских и велел доложить им о себе. Переговорив с глазу на глаз с герцогиней, он велел Манштейну позвать к герцогине всех караульных гвардейских офицеров. Полунемка на троне обратилась к гвардейцам с целой речью, обвиняя регента в пренебрежении и грубости: