Ястреб и голубка - Вирджиния Хенли

Его лицо было отмечено печатью силы, юмора и мужского высокомерия. Он казался деспотичным, непредсказуемым и опасным.

Между ними словно висели в воздухе последние слова, услышанные им от нее: «Убирайтесь к дьяволу!»

Ей хотелось и сейчас выкрикнуть те же слова, но она постаралась подавить глубочайшую враждебность, которую он в ней вызывал.

— Я не могу играть на такие высокие ставки, милорд. Вы пользуетесь своим преимуществом… Я только учусь играть.

Его глаза оставались холодными, на лице не было и тени улыбки.

— Стоит нам встретиться, как ты начинаешь хныкать. В тот раз я воспользовался твоей невинностью, теперь, оказывается, я пользуюсь твоим невежеством.

Она мгновенно проглотила наживку: оскорбительные слова заставили ее разозлиться еще больше, а он не замедлил подлить масла в огонь:

— Бога ради, что тут такого? Это же всего лишь игра!

Он насмехался, но она-то чуяла, что это смертельно опасная игра. Ей был известен исход — и ему тоже. Казалось, он знал, что ожерелье не принадлежит ей, и, зная это, обдуманно и умело отобрал у нее это украшение.

— А что поставите на кон вы, милорд?

— А чего бы вам хотелось? — ответил он вопросом на вопрос.

Она глубоко вгляделась в его глаза, стараясь при этом притвориться спокойной.

— У вас нет ничего такого, что я желал бы получить, — медленно проговорила она, подчеркивая каждое слово.

Он усмехнулся. То была усмешка хищника, в которой читалось предостережение: прежде чем он с ней покончит, она захочет кое-что от него получить — и будет просить его об этом.

— Тогда пусть будет пять сотен крон; все женщины желают получать деньги.

Названная им сумма была оскорбительно высокой, а манера держаться — откровенно наглой.

Она не намеревалась ни в чем ему уступать, и в наглости тоже. Обстоятельства складывались явно не в ее пользу, и она попробовала уравнять шансы:

— Давайте просто вынем из колоды по одной карте. У кого карта старше, тот и выиграл. А сидеть тут и продолжать этот фарс я отказываюсь.

Он учтиво предложил ей колоду. Она вытянула десятку — он вытянул валета..

— Какая правильная карта![8] — бросила она.

Сабби схватила веер и чуть не перевернула свое кресло, попытавшись удрать от опасного партнера, однако он удержал ее за запястье и тихо произнес:

— Мои комнаты — на четвертом этаже.

Если ты хорошо разыграешь свои карты, — он покачал ожерельем у нее перед глазами, — я сумею быть весьма великодушным.

От злости и возмущения у нее чуть не отнялся язык. Окатив его волной ледяного презрения, она прошипела: «Пошел ты ко всем чертям!»

Когда она двинулась через галерею, стараясь держаться как можно дальше от него, ноги у нее дрожали, но одно она знала твердо: нельзя терять из виду ожерелье. Она не смела даже подумать о том кошмаре, который ее ожидает, если она не сумеет вернуть на место драгоценное украшение. Выбора у нее не было: приходилось последовать за негодяем. Она выяснит, где находится его жилище, а потом как-нибудь выкрадет оттуда ожерелье. Украдкой она наблюдала за ним. Проклятье, каждая женщина, что тут обреталась, норовила подойти к нему и перекинуться с ним парой шуточек, и в глазах у этих бесстыдниц горел откровенный призыв! Он притягивает к себе женщин, словно у него в груди спрятан какой-то дьявольский магнит, гневно подумала она.

Наконец ему удалось от них отделаться, и он покинул галерею. Сабби даже не сочла нужным задержаться, чтобы пролепетать какое-нибудь вежливое извинение бедняге-поклоннику, который, после получасового потока комплиментов, остался ни с чем. Сохраняя между собой и Богом Морей должное расстояние, она проследовала за ним на четвертый этаж дворца, и ее даже удивило, как близко расположены его апартаменты от комнаты Мэтью. После того как он вошел к себе и дверь за ним закрылась, Сабби выждала еще минут пять, а потом прокралась по коридору к комнате своего молодого родича, но дверь была заперта и из-под нее не просачивался ни единый лучик света. Внезапно она услышала звук открывающейся поблизости двери и едва успела юркнуть за угол и прижаться к стене.

Услышав, что шаги не приближаются к ней а, наоборот, удаляются, она с облегчением вздохнула. Она набралась храбрости, чтобы высунуть голову из-за угла, и успела заметить высокого человека в черном плаще, спускающегося по ступенькам.

Времени у нее было ровно столько, чтобы успеть сунуть куда-нибудь ожерелье и снова выйти за порог. Она понимала, что для колебаний места нет. Сейчас она должна действовать: подобная возможность вряд ли ей снова представится. Она быстро прошла по коридору и бесшумно проскользнула в комнату.

Глаза у нее расширились. Она находилась в просторной, богато убранной спальне, не имевшей ничего общего с клетушкой, которую занимала она сама. Сводчатый переход вел из этой спальни в другое помещение, которое — насколько Сабби могла судить — было чем-то вроде гостиной.

Из всех предметов обстановки в глаза прежде всего бросалась кровать с пологом из красного бархата. Пол был застлан ковром с таким толстым ворсом, что в нем полностью скрывались носки туфелек. При желании хозяин спальни мог бы похвастаться также камином с мраморной полкой и зеркалом высотою до потолка. Сабби взглянула на свое отражение и подправила медно-рыжеватую прядь, выбившуюся из прически и упавшую на плечо.

Она лихорадочно пыталась сообразить, где же могло находиться ожерелье… и вдруг замерла: в глубине зеркала она увидела отражение наблюдавшего за нею Бога Морей.

Он стоял в небрежной позе, прислонившись к проему арочного перехода. На нем уже не было камзола, а белая рубашка была расстегнута на всю длину от ворота до плотного кушака его черных штанов. Их глаза встретились в зеркале, и Сабби вдруг обнаружила, что не в силах отвести от него взгляд. Его лицо разительно изменилось. От оскорбительно-насмешливого выражения не осталось и следа.

— Я знал, что ты придешь, — вкрадчиво сказал он.

Он двинулся к ней; она видела это, но не в силах была шевельнуться: она словно приросла к месту. Когда его руки легли ей на плечи, когда он повернул ее к себе лицом, ее пронзила дрожь. Он находился слишком близко, он был слишком большим, мужественным и, черт бы его побрал, подавляюще-красивым.

— Я пришла за ожерельем, — храбро заявила она.

— В самом деле? — удивился он, вынуждая ее признаться, что сюда ее привлекло не только ожерелье. Она подняла глаза, чтобы взглянуть в загорелое лицо, и почувствовала, как спутанная грива его темных волос просто притягивает к себе ее пальцы.

Ощущение было такое, словно между ними существует какая-то незримая связь, словно она знала его от сотворения мира.