Всего одна ночь... (СИ) - Грэй Дана

Но меня совершенно не волновало возможное возбуждение. Потому что, когда я вошла в дверь и увидела Уэйна, лежащего на кровати, его руки были в крови, на лице была кислородная маска, он выглядел бледным и усталым, одетый в больничный халат в горошек, я почувствовала, как кто-то, будто ударил меня кувалдой.

Вот тогда-то ужас окончательно и утонул внутри меня.

— Какого черта? — Прошептала я, широко раскрыв глаза и оглядывая его с ног до головы, пытаясь понять, что же я вижу. Но это было невозможно.

У Уэйна не должно быть никаких скелетов в шкафу.

Он посмотрел на меня, его серебристые глаза пытались проникнуть в меня, как обычно, как они делали это только сегодня утром, но безрезультатно. Он был слишком измотан для этого. Сняв кислородную маску, он мягко сказал:

— Настя, ты должна сесть и выслушать меня…

Мое сердце ушло в пятки. Он никогда не называл меня Настя, когда мы были только вдвоем. Никогда. Что-то уродливое расползлось у меня в груди, и нижняя губа задрожала. И все же я знала, что должен слушать. Я должна была понять, что же на самом деле здесь происходит.

Мои колени дрожали, я села на стул рядом с его кроватью и смотрела на него, не зная, что чувствовать или думать.

Уэйн вздохнул и слабо улыбнулся мне.

— У меня было сердечное заболевание с самого рождения, — сказал он мне, и я закрыла глаза, не в силах больше смотреть на него. — у меня было несколько сердечных приступов в моей жизни, но мне удалось пройти через них. Когда мне было двадцать два года, врачи сказали, что я, вероятно, буду жить до тех пор, пока мне не исполнится тридцать. Они сказали, что это чудо, что кто-то в моем состоянии может жить так долго.

Хватит говорить, хотела закричать я. Пожалуйста, перестань говорить.

— Я решил достичь всего, о чем мечтал в эти временные рамки, — сказал он и даже осмелился усмехнуться. — Я стал первоклассным режиссером, получил Оскар, подружился с Федором и Стасом, помогал им обоим в их личных вопросах. Единственное, чего мне не хватало, — это женщины. Женщина, которая была бы другой, крепким орешком, который невозможно расколоть. Женщина, которая была бы как буря, клеймо в моей жизни, которое будет отличаться от других. Я знал, кто ты, когда мы впервые встретились два года назад, — сказал он еще более мягким голосом. — Я знал, что ты та самая… Анастасия Соколова, девушка, которая была сестрой подруги моего друга, дочерью печально известного Василия Соколова. Я также знал, что ты встречаешься с неким Русланом Пахомовым. Когда я увидел тебя в том баре, совсем одну с перекошенным от гнева лицом, я решил немного поболтать. В конце концов, это не могло навредить. Но потом мы поговорили, и я никогда не хотел ни одну женщину так сильно, как хотел тебя. И когда у меня была ты, я чувствовал, что никакое больное сердце не остановит меня от того, чтобы увидеть тебя снова. — Он усмехнулся. — Прости, что я не сказал тебе об этом, когда мы снова встретились. Прости, что я это от тебя скрывала. Но я так сильно хотела помочь тебе, хотела проводить с тобой больше времени, я не хотел, чтобы ты пряталась от меня, как все остальные.

И тут меня настиг мой собственный голос.

— А кто еще знает?

— Стас, — вздохнул он. — И мои родители, конечно.

Значит, Федор и Эмма ничего не знали. Вся моя семья об этом не знала. Только я сейчас из-за того, что его госпитализировали.

— Тогда почему ты здесь? У тебя была еще одна остановка сердца?

Его глаза нашли мои, они искали то, что я пока не могла ему дать. Не сейчас.

— У меня случился сердечный приступ, когда я приехал в отель. Сейчас я в стабильном состоянии, но врачи отказываются меня отпускать. Мне нужно сделать операцию через несколько часов.

Мои глаза наполнились слезами.

— Я ненавижу тебя, — сказала я ему своим сухим голосом, но мои губы дрожали.

— Я знаю, — снова вздохнул он.

— Ты заставляешь меня становиться такой зависимой, соглашаясь выйти за тебя замуж, когда ты в таком состоянии, — мои руки сжались в кулаки, и я боролась с желанием ударить его. Это был тяжелый удар для меня. — Я была в порядке до тебя. Быть бесчувственной было прекрасно для меня. Но нет, ты должен был вернуться в мою жизнь и быть таким упрямым, утверждая, что мне нужно измениться, потому что я не соответствовала тому, кем ты хотел меня видеть. Ну ты и мерзавец.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Теперь он ничего не сказал, и это было к лучшему. Я еще не закончила.

— И я согласилась, даже когда Стас сказал мне, что ты занимаешься починкой сломанных вещей и считаешь меня сложной задачей. Теперь я все поняла. Ты не можешь исправить себя, свою болезнь, поэтому ты пытался исправить всех остальных вместо этого. Ты же не Бог. И я не могу поверить в то, что ты не сказал мне об этом после того, как мы были честны друг с другом, или по крайней мере я была честна. — Я рассмеялся. — Очевидно, я была здесь единственным честным человеком.

— Настя, — его голос стал серьезным, но я отказалась смотреть на него. Вместо этого я уставилась в пол, чтобы он не видел моих слез. Только не после того, что он мне рассказал. Только не после этого. Он играл со мной все это время. Я ему ничего не должна.

Мне было лучше, когда я была собой, когда я была Анастасией Соколовой, хитрой, сильной, которая делала все, что было в ее силах, чтобы играть с членами своей семьи по ее прихотям. Так мне было лучше, гораздо лучше. И он погубил меня.

Одна ночь два года назад не изменила меня. Она сломала меня еще больше.

— Настя, пожалуйста.

Теперь я смотрела на него, взбешенная тем, через что он хотел меня провести. Потому что я видела это по его лицу; он хотел, чтобы я была только для него. Он хотел, чтобы я ждала за дверью операционной, пока он выйдет оттуда живым и невредимым.

— Я никогда не считала тебя эгоистом, Дима, — с горечью произнесла я, — но, очевидно, ты самый эгоистичный человек, которого я когда-либо знала.

— Я сделал все, что в моих силах, чтобы не умереть сейчас, — его челюсть сжалась, и я увидела, что он уже начал злиться. — И я сделал тебе предложения, потому что ты мне нравишься.

— Ведь дело даже не в любви! — Воскликнула я, подпрыгивая от неожиданности. — Дело в том, что ты не был честен со мной, ты хотел привязать меня к себе хотя бы на несколько месяцев, пока не умрешь. Речь идет о выполнении какой-то запутанной миссии, которую ты построил в своей голове. Ты все еще можешь хотеть дать мне новую семью, новый дом с тобой, ради меня, но тебе даже наплевать, буду ли я цела и невредима, когда ты наконец уйдешь в загробную жизнь. Ты просто хочешь утащить меня с собой!

Он выглядел так, будто я его ударила. Затем, когда я ожидала, что он начнет возражать, он крепко зажмурился и повернулся лицом к окну комнаты.

— Ты права, — тихо сказал он. — Я эгоистичный ублюдок. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, потому что тогда я не умру совсем один. Потому что до тех пор, может быть, я наконец-то влюблюсь в тебя, как хочу, и умру в объятиях моей возлюбленной. Неужели это действительно так плохо для меня? — он издал горький смешок. — Я умираю, Настя. И мне кажется, что я заслуживаю такого желания.

— Но ты ошибаешься, Дима, — сказала я, внезапно осознав, что это не так. — Ты меня не любишь. Ты никогда не влюблялся в меня, а я-в тебя. Тебе не кажется, что это многое объясняет в наших отношениях?

Потому что, как я теперь поняла, так оно и было. Если бы мы могли влюбиться друг в друга, мы бы так и сделали. Он не любил меня, и я тоже не любила его. Конечно, мы заботились друг о друге, но на этом все и закончилось. Любовь не должна так долго расти. Я не была экспертом в этой конкретной области, но предчувствие подсказывало мне, что возможно, только возможно, мы не должны были любить друг друга. Потому что если бы это было так, то мы бы не сидели здесь и не ссорились.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Может быть, какая-то внеземная сила пыталась спасти меня от боли, потеряв его из-за болезни сердца. Может быть, именно его болезнь в первую очередь помешала ему влюбиться в меня, а мне в него влюбиться.