Горная весна - Александр Авдеенко

Андрей почесал бровь над прищуренным глазом.

— Да, дело очень деликатное.

— Я же тебя предупреждал: храбрость немалая требуется.

— И еще какая!.. А что, если этот майор схватит меня за горло и скажет: «Сукин ты сын, отца родного за пять тысяч продаешь!»

— Пусть скажет. А ты усмехнись ему в ответ и ласково упрекни: «Вас я, гражданин, вас от тюрьмы спасаю, грех тяжкий на свою душу беру». Эх, Андрейка, да я бы на твоем месте всю операцию в полчаса обтяпал!

— А почему вы, дядя Любомир, сами не пойдете к этому майору и не обтяпаете его?

— Нельзя мне в такие дела соваться. Человек я приметный в Яворе, а ты… он тебя завтра встретит на улице — не узнает. Ну, пойдешь или струсил? — Крыж поднялся. — Поищу храброго.

— Согласен. Пойду, — решительно сказал Андрей Лысак.

— Если пойдешь, так иди сейчас. Василий Петрович в это время всегда дома, отдыхает. Иди, а я тебя здесь подожду.

— Один вопрос, дядя Любомир. Скажите, как вы раскопали всю эту историю?

— На ловца и зверь бежит. Такие истории меня хлебом всю жизнь кормят. Иди, не задерживайся.

Не переодеваясь, в помятом пиджаке, в несвежей рубашке, опухший от вчерашней пьянки и нездорового сна, Андрей отправился с визитом к Василию Петровичу Горгуле.

Крыж был твердо уверен в том, что Андрея Лысака ждет удача. Деньги, которые даст ему помощник начальника станции, будут только началом большого дела, первой зацепкой. Через некоторое время к Горгуле пойдет сам резидент Крыж, Он напомнит Василию Петровичу темные страницы из его биографии, никому в Яворе не известные. Вступая в партию, Горгуля объявил, что его отец был мелким служащим. На самом же деле он еще в сороковом году арендовал большие виноградники в Словакии, владел лавкой в Чехии, спекулировал в Румынии и Польше. Крыж также напомнит Горгуле о том, что тот однажды, пять лет назад, проезжая на мотоцикле по шоссе Ужгород — Мукачево, сшиб девочку-школьницу, сломал ей ногу, за что привлекался к ответственности. В заключение Крыж объявит, что ему известно и последнее преступление Горгули: где и когда он убил велосипедиста, как и чем откупился. Майор, конечно, опять испугается и готов будет откупиться новыми тысячами. Нет, Крыж ничего не возьмет. Покачает головой и скажет: «Не нужны мне ваши деньги, Василий Петрович. Я вам верну и те, которые вы дали сыну убитого вами человека. Верну все до копейки, если каждый месяц буду получать справку: сколько, воинских поездов и грузов отправлено в Австрию, сколько вагонов принято из Венгрии и сколько ушло туда, какими грузами обменялся Явор с Чехословакией». Горгуля для приличия поартачится, но, припертый к стене, согласится служить Крыжу.

Крыж, с тех пор как стал резидентом, начал охотиться за Горгулей. Имея такого агента, можно знать почти все железнодорожные тайны Закарпатья, этих главных советских ворот на Венгерскую равнину, в Австрию и Чехословакию.

Изучив Горгулю, его характер, вкусы и привычки, его прошлое, Крыж понял, что помощник начальника станции был уязвлен в самом главном: он оказался неправдивым и трусоватым, маскировал свое происхождение. Правда, теперь он пользуется хорошей репутацией. Любит работать. Не болтун и не хвастун. Пьет в меру и главным образом домашнее вино — продукт приусадебного виноградника. На деньги не жадный. Жену имеет скромную и простую. Друзей у него мало, и все такие же, как и он: не обладающие никакими данными, необходимыми кандидату в агенты. Но это обстоятельство не обескуражило резидента. Агентами бывают не только откровенные подлецы, морально павшие, продажные души. Агентом можно сделать и вполне порядочного человека, скрывающего кое-какие старые грехи. И этот так называемый порядочный человек представляет гораздо большую ценность для разведки, чем какой-нибудь подонок. Короче говоря, Крыж стал думать и гадать, как можно в самый кратчайший срок совратить Василия Петровича Горгулю. Придумал довольно простой способ.

Однажды вечером, узнав, что Горгуля отправился на прогулку на своем «Москвиче», Крыж сел на велосипед и помчался за город, на дорогу, идущую из колхоза «Червона поляна» в Явор. Проезжая по глухому проселку туда и сюда, он ждал возвращения Горгули. Майор возвращался домой поздней ночью. Легкий туман перекрывал местами дорогу. Недавно прошедший дождь сделал узкую колею скользкой, опасной даже для профессионалов-шоферов, а не только для любителей, каким был Горгуля. На этом и построил свой рискованный расчет Крыж.

Он ехал, не оглядываясь, по обочине дороги, по внутренней кромке кювета. Свет фар «Москвича» упирался ему в спину, хорошо освещая дорогу. Подъехав поближе к велосипедисту, не уверенный в своих силах, шофер снизил скорость. И на это рассчитывал Крыж. Когда правое крыло машины поравнялось с плечом Крыжа, он резко вывернул руль и закричал, что называется, благим матом, рассчитывая смертельно напугать водителя. Велосипед ударил в фару, разбил стекло, сделал вмятину в крыле. Падая на землю, Крыж ухитрился так приземлиться, чтобы вымазать лицо в грязи, но не причинить никакого ущерба ни своей голове, ни ребрам, ни костям. Распластавшись на мокрой дороге, он ждал, что будет делать Горгуля. Надеялся, что тот не остановится, удерет. Может, конечно, и попытаться помочь сшибленному велосипедисту. Крыж предусмотрел и этот вариант. Он не позволит себе помочь. Симулируя невменяемость, поднимется с земли, и, оглашая ночные поля криками насмерть перепуганного человека, побежит по зеленеющим озимым, скроется с глаз Горгули. Как в первом, так и во втором случае владельца «Москвича» можно шантажировать. В первом случае на том основании, что убил, мол, человека и удрал. Во втором случае: сшибленный велосипедист в горячке, мол, вскочил, пробежал метров четыреста от дороги, потом упал, кое-как дополз домой и там, на руках у родного сына, распрощался с жизнью. Умирая, он, дескать, рассказал, как его сбила машина, имеющая желтый номерной знак «УЧ 13–99».

Горгуля не остановил своего «Москвича», трусливо удрал. Потом он каялся, потом его грызла совесть, не спал он ночами, не знал днем покоя, но все-таки не заявил о своем поступке ни в милицию, ни в автоинспекцию. Боялся, что вспомнится случай на шоссе Ужгород — Мукачево, когда он покалечил мотоциклом девочку. Постепенно совесть Горгули успокоилась, так как ночное преступление не получило огласки, оставалось нераскрытым, никому не известным. Прошел день, другой, третий, и Василий Петрович Горгуля снова хорошо зажил, снова с чистым сердцем с утра до ночи отдавался работе, был примерным семьянином, держал на прежнем высоком уровне свою заслуженную славу одного из лучших работников станции Явор и не чувствовал, что над его головой уже занесен острый топор неумолимого «Креста»…

Марта Стефановна, прервав размышления Крыжа, вошла в комнату, стала допытываться, куда и зачем он послал Андрея.

— За счастьем пошел твой сынок! — засмеялся Крыж.

Он выпроводил хозяйку и, шагая из угла в угол, курил, тревожно прислушиваясь к звукам, доносившимся с улицы.

Загремела калитка. Секунду спустя кто-то легким и стремительным шагом, как добрый, окрыленный вестник, прошел по деревянному крыльцу дома Марты Стефановны, победно хлопнул дверью.

Крыж с очками на кончике носа, не дыша, с застывшей улыбкой на синих, морщинистых губах, смотрел на дверь. Она распахнулась, и в комнату ворвался Лысак.

— Все в порядке! — сказал он и положил на стол пачку денег. — Три тысячи. Больше в наличии не оказалось. Остальные Василий Петрович пообещал вручить завтра.

Крыж вздохнул и мысленно поздравил себя с очередной крупной победой. Наполнив стаканы вином, он чокнулся с Андреем.

— Выпьем за Велосипедиста. За Велосипедиста… с большой буквы.

— Почему с большой?

— Потерпи, скоро все узнаешь.

Так «Велосипедистом» был окрещен новый кандидат в агенты «Креста» — Василий Петрович Горгуля.

Глава десятая

Дубашевич, известный в бандеровском подполье под кличкой «Учитель», был определен «Бизоном» первым подручным Джона Файна. В свое время, служа в особой гитлеровской команде, он набил руку на взрывном деле: уничтожал мосты, туннели, вокзалы, железнодорожные депо, водокачки, электростанции, заводские цехи, фабрики, дворцы культуры, жилые дома и больницы, Дубашевича направили в Явор вслед за «Черногорцем» и тоже кружным путем.

В Линце, дунайском порту Верхней Австрии, «Учитель» был тайно принят на борт самоходной баржи «Альпийская королева», следующей в нижнее течение реки за румынской нефтью. Дождливыми сумерками, когда «Альпийская королева» проходила мимо венгерских берегов, Дубашевич покинул самоходную баржу. С небольшим дорожным чемоданчиком в руках, в подержанной опрятной шляпе, в коричневой куртке, он поздним вечером появился на будапештском вокзале. Купив билет, сел в поезд, отходящий на восток страны, в Дебрецен. Прекрасно владея мадьярским языком, он всю дорогу провел в оживленной беседе с пассажирами, своими попутчиками.