Белоснежка должна умереть - Heлe Нойхаус

— Привет, Амели! — крикнула она дружелюбно.

— Здравствуйте, фрау доктор Лаутербах! — откликнулась Амели.

— Чего ты стоишь на крыльце? У тебя что, дверь захлопнулась?

— Я только что пришла с работы, — быстро ответила Амели, сама не понимая, зачем соврала соседке.

— Ну, привет родителям. Спокойной ночи!

Даниэла Лаутербах махнула ей рукой, открыла с помощью дистанционного управления электрические ворота двойного гаража и вошла внутрь. Ворота снова опустились.

— Тис!.. Ты где? — громким шепотом позвала Амели и испуганно вздрогнула, когда тот вдруг вышел из-за дерева, стоявшего в кадке рядом с дверью.

— Чего ты прячешься? — прошептала она.

Она хотела сказать еще что-то, но умолкла, увидев лицо Тиса. В его глазах застыл ужас. Чего он так испугался? Она протянула руку и взяла его за локоть, чтобы хоть как-то успокоить. Он резко отстранился.

— Береги эти картины! — Его слова звучали отрывисто, глаза лихорадочно блестели. — Никому не показывай их! И сама не смотри! Обещаешь?

— Да-да, обещаю. Но скажи мне…

Она не успела договорить: Тис уже скрылся в темноте. Амели покачала ему вслед головой. Она при всем желании никак не могла объяснить странное поведение своего друга. Но она уже привыкла принимать Тиса таким, какой он есть.

Козима лежала на диване в гостиной и крепко спала. Свернувшаяся калачиком у ее ног собака даже не подняла голову, а лишь лениво шевельнула кончиком хвоста, когда Боденштайн вошел в комнату и остановился, созерцая эту идиллию. Козима тихо похрапывала, очки соскользнули ей на нос, книга, которую она читала, лежала на груди. Еще несколько дней назад он подошел бы и тихонько разбудил ее поцелуем, осторожно, чтобы не испугать. Но сейчас ему не позволял это сделать незримая стена, внезапно выросшая между ними. Чувство нежности, которое обычно возникало у него при виде жены, на этот раз, к его удивлению, не появилось. Нужно было срочно выяснять отношения, пока недоверие не отравило их брак окончательно. В сущности, он должен был бы сейчас схватить ее за плечи, встряхнуть как следует и спросить, почему она лгала ему, но трусливая жажда гармонии и страх перед истиной, которую он бы не перенес, удержали его от этого. Он отвернулся и пошел в кухню. Собака в надежде, что и ей перепадет что-нибудь съедобное, спрыгнула с дивана и разбудила Козиму. Та появилась в кухне с заспанным лицом, когда он доставал себе из холодильника йогурт.

— Привет, — сказал он.

— Я, кажется, заснула…

Боденштайн ел свой йогурт и украдкой наблюдал за ней. Он вдруг увидел на ее лице морщины, которых раньше никогда не замечал, уже дрябловатую кожу на шее и мешки под усталыми глазами. Она выглядела на все сорок пять. Похоже, вместе с доверием к ней он утратил и свою готовность видеть в ней только положительные качества и черты.

— А чего ты сегодня звонил мне на рабочий телефон, а не на мобильник? — спросила она невзначай, отыскивая что-то в холодильнике.

— Не помню, — соврал он, сосредоточенно соскабливая со стенок пластмассовой коробочки остатки йогурта. — Наверное, по ошибке нажал не на ту кнопку, а набирать заново было лень. Да я просто так звонил, ничего конкретного.

— А я была в Майн-Таунусе, в торговом центре, надо было кое-что купить… — Козима закрыла холодильник и зевнула. — Кира согласилась понянчиться с Софихен. Без нее все-таки проще, а главное, быстрее.

— Ну да, конечно… — Боденштайн подставил собаке пустую коробочку от йогурта.

Несколько секунд он думал, не спросить ли ее, что именно она купила, потому что теперь не верил ни единому ее слову. И вдруг до него дошло, что теперь он уже никогда ни о чем ее не спросит.

Амели спрятала рулон в своем платяном шкафу и снова села за компьютер, но ей уже было не до Интернета. Картины словно звали ее из шкафа: «Посмотри на нас! Ну давай! Достань нас!»

Она развернулась на вращающемся кресле и уставилась на шкаф, пытаясь заглушить угрызения совести. Внизу хлопнули дверцы машины, щелкнул замок входной двери.

— Мы вернулись! — крикнул отец.

Амели спустилась на минутку вниз, чтобы поприветствовать людей, у которых жила. Хотя Барбара и эти маленькие пиявки приняли ее как свою, у нее не поворачивался язык даже про себя, тем более вслух, назвать их своей семьей. Потом она вернулась в свою комнату, легла на кровать и задумалась. За стеной громко спустили воду в унитазе. Что же там такое на этих картинах? Тис обычно рисует всякую абстрактную муру, если не считать этого улетного портрета, который он позавчера написал с нее. Но с чего это ему вдруг понадобилось прятать свои картины? Похоже, на них изображено что-то очень важное для него, потому что он даже сам к ней пришел, чего раньше никогда не делал, и попросил никому картины не показывать. Странно!

Амели дождалась, когда в доме все стихло, подошла к шкафу и достала рулон. Он был довольно увесистый. В нем, наверное, было несколько картин. И они не пахли краской, как только что написанные. Она осторожно развязала многочисленные узлы и развернула рулон. В нем оказалось восемь картин маленького формата, написанных в необычной для Тиса манере — очень предметно и детально, с людьми, которые… Амели в ужасе застыла и уставилась на первую картину. По спине у нее побежали мурашки, а сердце учащенно забилось. Перед каким-то большим сараем с широко раскрытыми воротами два парня склонились над распростертой на земле белокурой девушкой, голова которой лежала в луже крови. Третий парень, с черными вьющимися волосами, стоял рядом, а четвертый, с перекошенным от страха, лицом, бежал прямо на зрителя. И этим четвертым был Тис! Она принялась лихорадочно рассматривать остальные картины.

— О господи!.. — прошептала она.

Сарай с открытыми воротами, рядом с ним приземистый хлев, те же действующие лица. Тис сидит рядом с сараем, темноволосый парень стоит перед открытой дверью хлева и смотрит внутрь. Один из парней насилует белокурую девушку, другой держит ее. Амели судорожно глотнула и взялась за следующую картину. Опять сарай, другая девушка с длинными черными волосами в короткой голубой юбке целуется с мужчиной. Он положил ей руку на грудь, а она обвила его одной ногой. Они были как живые. На заднем плане, в полутьме сарая, — опять тот парень с вьющимися волосами. Изображения выполнены с фотографической точностью. Тис передал каждую деталь — цвет одежды, бусы на девушке, надпись на футболке! Невероятно! Место действия, без всякого сомнения, — двор Сарториусов. И показаны на этих картинах те самые, сентябрьские события 1997 года. Амели разгладила ладонями последнюю картину и похолодела от ужаса. В доме было так тихо, что она слышала, как стучит в ее ушах кровь. На картине был изображен мужчина, с которым целовалась черноволосая девушка. Она знала его. Она хорошо его знала.

Пятница, 14 ноября 2008 года

— Доброе утро!

Грегор Лаутербах кивнул секретарше Инес Шюрманн-Лидтке и вошел в свой большой кабинет в гессенском Министерстве культуры на Луизенплац в Висбадене. У него сегодня был напряженнейший график. В восемь — совещание с государственным секретарем, в десять речь на пленуме, в которой он должен был представить бюджет на будущий год. Потом короткий совместный обед с представителями делегации учителей из штата Висконсин, с которым у Гессена был договор о дружбе и сотрудничестве. На письменном столе уже лежала почта, рассортированная по степени важности и разложенная соответственно по разноцветным прозрачным папкам. На самом верху стопки лежала корреспонденция на подпись. Лаутербах расстегнул пиджак и сел за стол, чтобы поскорее разобраться с самыми важными бумагами. Без двадцати восемь. Государственный секретарь, конечно же, как всегда, явится минута в минуту.

— Ваш кофе, господин министр.

Инес Шюрманн-Лидтке вошла и поставила перед ним дымящуюся чашку с кофе.

— Спасибо, — улыбнулся Лаутербах.

Эта женщина была не только умной и необыкновенно толковой секретаршей, но к тому же еще и красавицей: великолепная фигура, темные волосы, большие темные глаза и удивительная золотисто-молочная кожа. Она немного напоминала ему Даниэлу, его жену. Иногда он позволял себе похотливые дневные грезы, в которых Инес играла главную роль, но в реальности его поведение по отношению к ней было безукоризненным. Два года назад, вступая в должность, он имел возможность заменить весь персонал своей канцелярии, но Инес сразу же ему понравилась, и она отблагодарила его за то, что он оставил ее, беззаветной преданностью и невероятным усердием.

— Вы сегодня опять потрясающе выглядите! — сказал он и сделал глоток кофе. — Зеленый цвет вам очень к лицу.

— Спасибо! — Она польщенно улыбнулась, но уже через секунду опять приняла сугубо деловой вид и быстро прочитала ему список звонивших, которые просили с ними связаться.