Об Екатерине Медичи - Оноре де Бальзак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«У Вас достаточно могущества, чтобы сохранить равновесие среди Ваших вельмож, чтобы заставить их оспаривать друг у друга право служить Вам. У Вас четверо сыновей, и Вам нечего будет бояться ни Лотарингцев, ни Бурбонов, если Вы сумеете столкнуть их друг с другом. Ведь и те и другие хотят завладеть короною Ваших сыновей. Будьте госпожой Ваших советников, но не их служанкой, умейте сравнять их силы – иначе государство постигнет беда и разразятся жестокие войны.
Лопиталь».
Королева сунула записку себе за корсаж, решив сжечь ее, как только она останется одна.
– Когда вы его видели? – спросила она у Киверни.
– Когда я возвращался от коннетабля в Мелене; он был там проездом с госпожой герцогиней Беррийской, ему хотелось как можно скорее проводить ее в Савойю, чтобы вернуться сюда и открыть глаза канцлеру Оливье, который попался в сети Лотарингцев. Господин Лопиталь видит, к чему стремятся Гизы, и хочет защитить ваши интересы. Поэтому он и торопится вернуться, чтобы отдать вам свой голос в Совете.
– А он искренен? – спросила Екатерина. – Вы же знаете, что Лотарингцы пригласили его в Совет, чтобы он поддержал их посягательства на корону.
– Лопиталь – человек слишком благородной крови, чтобы не быть прямым, – сказал Киверни, – к тому же его записка ко многому его обязывает.
– А что ответил Лотарингцам коннетабль?
– Он сказал, что он слуга короля и будет ждать его приказаний. Как только кардинал услышит этот ответ, он тут же предложит назначить своего брата верховным главнокомандующим королевства для того, чтобы сделать всякое дальнейшее противодействие невозможным.
– Как, уже сейчас! – ужаснулась Екатерина. – А что, господин Лопиталь больше ничего не просил мне передать?
– Он сказал, что только вы, государыня, можете встать между королем и Гизами.
– А он не думал, что я могу воспользоваться гугенотами как орудием в борьбе?
– Ах, государыня! – воскликнул Киверни, пораженный проницательностью Екатерины. – Нам и в голову не могло прийти ставить вас в такие трудные условия.
– А он знал, в каком положении я нахожусь? – спросила королева на этот раз уже спокойно.
– Более или менее. Он находит, что вы совершили большую оплошность, когда после смерти короля согласились воспользоваться для себя падением Дианы. Герцоги Гизы решили, что, удовлетворив самолюбие женщины, они перестали быть в долгу перед королевой.
– Да, – сказала Екатерина, глядя на обоих Гонди, – с моей стороны это было большой ошибкой.
– Ошибкой, которую совершают и боги, – вставил Карло Гонди.
– Господа, – сказала королева, – если я открыто перейду на сторону реформатов, я стану рабою одной партии.
– Ваше величество, – горячо возразил Киверни, – вы совершенно правы: вам не следует служить им, вам надо заставить их служить себе.
– Невзирая на то, что вы сейчас их поддерживаете, – сказал Карло де Гонди, – мы не скроем, что их победа так же гибельна для вас, как их поражение!
– Я это знаю! – сказала королева. – Достаточно мне на чем-нибудь споткнуться, как Гизы сразу же этим воспользуются, чтобы разделаться со мной.
– Может ли племянница папы, мать четверых Валуа, королева Франции, вдова самого ярого преследователя гугенотов, католичка-итальянка, тетка Льва Десятого, может ли она становиться на сторону реформатов? – спросил Карло Гонди.
– А разве помогать Гизам не значит давать волю узурпаторам? – возразил Альберто. – Ведь в борьбе католиков с реформатами они видят средство захватить власть в свои руки. А поддерживать реформатов еще не значит отречься от престола.
– Подумайте только, ваше величество, ведь весь ваш род, который должен быть предан королю Франции, в настоящее время является слугою Испании! – сказал Киверни. – А завтра он будет на стороне Реформации, если только реформаты будут в силах сделать герцога флорентинского королем.
– Я готова некоторое время помогать гугенотам, – сказала Екатерина, – хотя бы ради того, чтобы отомстить за себя этому солдату, этому попу и этой шотландке.
И она показала своим взглядом итальянки на герцога, на кардинала и на этаж замка, где жили ее сын и Мария Стюарт.
– Эти трое на глазах у меня захватили власть, которой я так долго ждала и которая была в руках у этой старухи, – сказала она и кивнула головой в сторону Луары, указывая на Шенонсо, замок, который она получила от Дианы де Пуатье в обмен на Шомон.
– Ма[103], – сказала она по-итальянски, – по-видимому, эти женевские пасторы и не догадаются обратиться ко мне! Честное слово, я же не могу идти к ним сама. Ни один из вас не осмелился заговорить с ними.
Она топнула ногой.
– Я надеялась, что вы, может быть, встретите в Экуане горбуна, это человек с головой, – сказала она, обращаясь к Киверни.
– Он был там, ваше величество, но он не мог уговорить коннетабля стать его союзником. Господин де Монморанси мечтает свергнуть Гизов, из-за которых он сейчас в опале, но он не хочет потворствовать ереси.
– Которая истребит этих людей, мешающих королю управлять страной? Ей-богу, надо добиться, чтобы эти вельможи сами уничтожали друг друга, как этого добился Людовик Одиннадцатый, величайший из наших королей. В этом королевстве четыре или пять партий, и самая слабая из них – это партия моих детей.
– Реформаты борются за идею, – сказал Карло Гонди, – а партии, которые сокрушил Людовик Одиннадцатый, действовали во имя одной только выгоды.
– За выгодой всегда стоит какая-нибудь идея, – возразил Киверни. – В царствование Людовика Одиннадцатого этой идеей были ленные владения…
– Сделайте еретиков своим орудием, – сказал Альберто Гонди, – и вам не придется марать руки в крови.
– О боже! – вскричала королева. – Я не знаю ни какими силами располагают эти люди, ни каковы их планы, и у меня нет надежных путей, чтобы установить с ними связь. Если я сделаю какие-то шаги в этом направлении и меня выследят – то ли королева, которая стережет
