И белые, и черные бегуны, или Когда оттают мамонты - Алексей Чертков

– Найди её, Гулидушка! И барана этого с ней сфоткай. О́кей? То-то будет шума в его поганых газетёнках! Резиденция на Истре построена, бывала я там, пока строили, дорожку тебе покажу. Ключ от калитки, что к речке ведёт, где-то в доме хранится. Бегала я тама купаться напрямки, да вот не уверена, найду ли его.

– А ты поищи, хорошенько поищи. Как судьбу ищут.

– Может, тебе водитель мой дорогу покажет? О́кей? Павлик – он хороший…

– Ты, Стеллка, теперь соображать должна! Какой водитель? Он же Рвачёву инфу сольёт и глазом не моргнёт. Не успеешь до будуара своего добраться, как тебе приговор выпишут и в исполнение приведут. Включай голову, включай, а то и мне твой скорбный путь светит. Ох, и угораздило меня с такой клушей связаться…

– Ну ладно, не сердись, Гулидушка. Ты – душка, не то что мой бирюк! – заворковала обманутая жёнушка, предчувствуя свою выгоду от сделки с внезапно объявившимся бывшим любовником.

Заговорщики условились встретиться на следующий день в галерее на Никитской. Гулидов из-за колонны какое-то время понаблюдал за ней. Стеллка с весьма странным выражением лица нерадивой уборщицы, застигнутой врасплох управляющей офиса, пыталась понять замысел художника-импрессиониста, изобразившего на своём полотне «Внезапная печаль» расчленённое женское туловище с головой вороны. Хотя эта рублёвская дурочка вынарядилась в ужасный леопардовый костюм, не заметить который мог разве только что слепой, слежки за женой банкира не было. Он постоял ради приличия ещё минут десять, увлечённо разглядывая каталог экспозиции. Потом бесшумно подошёл к разомлевшей от духоты любительнице составлять кубики, нарисованные в виде отдельных частей нагого человеческого тела.

– Бонжорно, мадам! Неугодно ли испить чашечку кофею в здешнем буфете?

– Привет, Гулидов! Какой же ты засранец – я уже битый час здесь околачиваюсь! Раньше ты такого себе не позволял, – не разделила его игривого настроения Стеллка.

– Но ведь, отметим, и ты, дорогая, как мне известно, не позволяла себе ранее муженька своего достопочтимого заказывать! – парировал он.

– Я и сейчас не хочу выводить его на чистую воду! А делаю только ради своего, возможно, и твоего будущего. Если, конечно, будешь себя хорошо вести. Хотя… хотя ты, Гулидов, не заслуживаешь барской милости.

– Ты что, передумала? – пришёл его черёд напрячься.

– А как ты думаешь? Нашёл простушку, подпоил меня вчера и сразу в постель тянешь!

– Ты что себе понапридумывала, дура? – не сдержался Гулидов. – На хрена мне твои потрёпанные сиськи, когда столько молодух вокруг? Помочь я тебе хочу, голуба моя, по старой памяти…

– Слушай, помощничек! Я не верю ни единому твоему слову! – Стеллка решительным взмахом руки отбросила упавшую на глаза прядь и смотрела на бывшего любовника твёрдым, злым взглядом хищницы, знающей, как добыть себе пищу на водопое в сезон засухи. – Я не знаю, зачем тебе понадобился Рвачёв, но чётко понимаю, что ты не стал бы из-за ерунды совать свою голову в пекло дьяволу. Это страшный человек! Не чета тебе! Мне нужно только фото с его новой пассией. И всё! О́кей? Я умываю руки. Ты передаёшь мне исходник – негатив, карту памяти, что угодно, – и мы разбежались в разные стороны. У меня и другой материальчик на него заготовлен. Дальше действовать будут мои адвокаты. Что будешь делать ты, мне глубоко наплевать. Но, как порядочная леди, я понимаю: ты что-то должен получить взамен за свою услугу. А вдруг ты передумаешь, мой ненаглядный мечтатель?! Поэтому я нанимаю тебя. Да-да, ты не ослышался – именно нанимаю! Вот тебе пяток штук баксов. Принесёшь фото – получишь столько же. Не принесёшь – я отдам запись с нашим разговором Рвачёву. Как тебе такой расклад?

– Браво! Вы делаете успехи, миледи! – Гулидов театрально зааплодировал взбешённой подруге.

Немногочисленные посетители галереи с негодованием взирали на нарушителей тишины: то на загорелого мужчину в белой парусиновой шляпе, то на разодетую даму, при всей щекотливости ситуации излучавшую внешнее спокойствие.

Дальше пришлось говорить шёпотом:

– Дожил! Подумать только, моя бывшая любовница нанимает меня же добыть компромат, чтобы развестись с моим же приятелем. Куда катится мир, куда?

Он только теперь понял, какую оплошность совершил, недооценив изощрённость этой искательницы приключений.

«Как быстро она научилась у банкира всем этим поганым штучкам-дрючкам-закорючкам! Хватает на лету, стерва! Теперь это не милая дурнушка из провинции, а львица, нет, пиранья – глупая, холодная пиранья. Сколько же дерьма и поганых мыслишек припрятано ещё в её головушке?» – Он с неподдельным интересом стал разглядывать подругу, будто увидел её впервые.

– Нет, Гулидов, ты обыкновенный болван! Не появлялся столько лет, а тут на тебе – нарисовался. Правильно Рвачёв меня предупреждал не слушать твоих россказней и гремучих фантазий. Как в воду глядел, басурман! Что напрягся? Не ожидал от глупой девки такой прыти? Всё думаешь на лихом коне объехать и раскрасивые словеса в виде макаронных изделий мне снова на уши повесить? Ан нет! Была дура, да вся вышла. Кстати, тебе надо спасибо сказать за науку, как обращаться с такими козлами.

– Ну-ну, полегче, дорогуша. А вот за добрые слова благодарствуйте. Наш нижайший поклон вам с кисточкой.

– Ладно, хватит трепаться, а то мне ещё в салон к Кристинке надо успеть. Подобьём, так сказать, дебет с кредитом. Ты расслабься, Гулидов, чего насупился? Оно, конечно, понятно, не привык ты таких пенделей от баб получать, тем более от бывших своих полюбовниц, но уж так оно само собой случилось. Не виновата я, сам пришёл! – Тут Стеллка рассмеялась своим заливистым звонким смехом, по привычке положив правую руку себе на грудь, будто кнопка «вкл./выкл.» от него находилась у неё именно в этом притягательном месте. – По цене, думаю, мы договорились? О́кей? По глазам твоим вижу – договорились! Когда ещё Гулидов от халявы отказывался?! Поразмыслила я вчера над суетой, что ты развёл вокруг нашего дела, и решила напарником тебя обрадовать. Да не абы каким, а со звучным именем Вальдемар! Ну, ты его знаешь – он обслуживал нас в ресторане, шатенистый такой. Гарный хлопчик. Ты ещё внимание на него обратил. Помнишь?

– Официант?

– Официант. А что? Ты меньше чем на полковника ФСБ не рассчитываешь?

– Так он же того… ну… этого…

– Педик, хочешь сказать?

– Ага!

– Он хоть и педик, но мне человек верный, не чета тебе.

– Вон оно как… А я то, олух, никак в голову не мог взять, отчего же ты, краля, на эту бледно-голубую особь вчера запала? Ларчик, как всегда, просто открывался.

– Ну, разыграла тебя по старой памяти, прости. О́кей? Зато какая мизансцена эффектная получилась, Станиславский и тот воскликнул бы: «Верю, Стеллочка! Верю!» Ты, Гулидов, видел бы себя вчера со стороны – смешной, нелепый, а важный какой! И губки, как прежде, надуваешь, когда непонятки случаются, и сопишь громко. Ничего не меняется!

Гулидов только теперь понял, какой именно спектакль вчера разыграла перед ним Стеллка: «Вот бисова дивчина! Конечно, физиономия у него вчера была, что у мартовского кота перед шеренгой готовых к прелюбодействию кошечек. А сегодня одна из них возьми да отхлещи его по сытой усатой морде! Не зря она костюмчик в леопардовую расцветку одела. Поделом, поделом тебе, старина, слабину дал! Расслабился. Увидел колыхающуюся бабью грудь – и башку снесло. Непорядок. Ой, непорядок. Надо как-то из этой ситуёвины выруливать».

– Про ключ ты это… того… просто так сболтнула? – только и нашёлся хоть что-то спросить поверженный герой-любовник.

Стеллка сунула руку в сумочку, достала узенький, желтоватого цвета бумажный конверт, гордо смахнула упрямую прядь волос с лица, так и норовившую заслонить один её глаз с наклеенными махровыми ресницами.

– На, держи! Такими вещами не шутят, дорогой. Деньги здесь же. А калитку заветную, что в резиденцию ведёт, тебе Вальдемарчик покажет. О́кей? Кувыркались мы с ним там позапрошлым летом, пока дружок твой, Викентий, в израильской клинике геморрой лечил. А что? И Рвачёву спокойно, и мне приятственно. Не волнуйся так, папик в курсе наших отношений. Мой голубой друг ожидает тебя у крыльца. Чао, Гулидов! – Она сделала ручкой и, виляя бёдрами, с победоносным видом направилась к выходу.

Поверженный Гулидов долго смотрел на удалявшуюся подругу. Потом он перевёл взгляд на голову вороны с «Внезапной печали» и поймал себя на мысли, что с огромным удовольствием принял бы участие в расчленении одного знакомого ему женского тела, только что покинувшего галерею.

Надвинув шляпу на самые глаза, Гулидов постарался стремительным шагом преодолеть пространство перед парадной. Оказавшись на улице, он уже было обрадовался, что никого из знакомых не встретил, как ему просигналил поравнявшийся с ним вишневый кабриолет. За рулём шикарного авто восседал Вальдемарчик. Обозначив белозубую улыбку, он приветливо махал рукой, подзывая Гулидова. Делать было нечего, пришлось «полезать в кузовок».