Позывные Зурбагана - Валентина Мухина-Петринская

Я пошел в ближайшую столовую и пообедал, а затем позвонил на базу Кузькину и попросил помочь с цветами.

Афанасий Романович, похоже, зачесал затылок, но потом вспомнил что-то и велел мне возвращаться к Жене и ждать цветы, которые привезут на машине.

И цветы привезли, в горшках, цветущие, набирающие бутоны, и просто декоративные. Их доставили в газике два товарища Жени по автобазе, они таскали, а я их ставил на пол.

— Где вы достали столько цветов? — не выдержал я. Оказалось, что на алюминиевом заводе имеются оранжереи, и Кузькин выпросил под каким-то предлогом цветы, прямо в горшках. Ребята осмотрели Женину квартиру, повосхищались и уехали. А я расставил цветы — на подоконниках, шкафах и лакированных тумбочках. Получилось очень уютно. Я прилег на диван отдохнуть, когда в дверь опять постучали.

Решив, что это либо соседи, либо шоферы зачем-то вернулись — Жене еще было рано, — я медленно поплелся в переднюю и отпер дверь.

На площадке стоял тот, кого я еще вчера считал своим отцом. Я попятился. Андрей Николаевич Болдырев вошел в квартиру и захлопнул за собой дверь.

— Еле тебя нашел, — сказал он. — Надо, Андрюша, с тобой поговорить.

Странно, но начиная с этой минуты — с этого дня — время как бы ускорило свой ход. События уплотнились неимоверно: как будто в один день втискивалась целая неделя. Я не преувеличиваю.

— Ты слышал вчера наш разговор? — начал Андрей Николаевич, входя. — Ведь так?

— Вы присядьте, — пригласил я, смутившись.

— Неважно. Ну, давай сядем. Значит, слышал? — Мы сели у стола, напротив друг друга.

— Слышал.

— И потому не пришел ночевать? Я хочу знать почему? Обиделся на меня, рассердился?

— Ну, что вы! За что?

— Ты как будто привязался ко мне, даже полюбил, как отца. А теперь что же, сразу разлюбил?

— Андрей Николаевич!

— Ты меня называл отцом…

— Но вы не отец. Знали это с самого начала. Вам просто стало меня жалко… Видно, я был действительно очень жалкий, уж так хотелось иметь отца! Сколько я могу пользоваться вашей добротой и… жалостью.

— Угу. Я примерно так и понял. Но дело — для меня — осложнилось тем, что я полюбил тебя, как сына. Понятно, как родного сына! Я очень страдаю из-за того, что ты ушел. Ты сказал Алеше, что вечером переедешь к нему. Прошу тебя, не делай этого, возвращайся ко мне, как к отцу. Все думают, что ты мой сын, пусть так и будет. А за то, что я не принял тебя тогда… четырехмесячного, прости. Это была моя ошибка. Самая большая ошибка в моей жизни. Неужели ты не сможешь простить? Андрей!..

— Андрей Николаевич, ни о каком прощении и речи не может быть. Никого на свете я не люблю больше, чем вас. Всю жизнь буду помнить, как вы меня приняли, как мы жили это время, до приезда мамы. Мой отец, настоящий, художник Никольский, но разве бы я мог его любить и уважать больше, чем вас. Если бы я только знал, что он мне родной…

— Тебе его жалко?

— Очень! Вы не представляете, как мне его жалко.

— Представь, Андрюша, мне тоже его жаль. Он был талантливый художник.

Мы помолчали, не сводя друг с друга взгляда.

— Так вернешься? — возвратился он снова к этому же.

— Андрей Николаевич, помните, у нас ведь было договорено, что вы женитесь на Христине, а я живу у Алеши. Простите, но что именно изменилось?

— В моей личной жизни все изменилось. Я собирался жениться на Христине… Теперь это невозможно.

— Из-за мамы? Вы опять вернулись друг к другу?

Болдырев тяжело вздохнул и опустил голову на руки. Несколько минут тишина стелилась в комнате, как тяжелый бесцветный туман. Затем он поднял голову и прямо глянул на меня.

— Я понял, что не люблю Христину. Люблю, как сестренку, очень уважаю… ну есть немного увлечения. Она стоит большего чувства, сынок. А я всю жизнь любил лишь одну женщину… Ксению, твою маму.

— Вы опять сходитесь?

— Нет, Андрюша, нет, Ксения сказала, что ее чувство перегорело… Слишком долго ждала меня, не надеясь, не веря. Она выходит замуж за…

— Кирилла?

— Ты знаешь?

— Он мне сказал. Мама прислала ему телеграмму, что согласна быть его женой.

— Ну вот, видишь. Мне она этого не говорила.

— Но она же вас любит! Что мама, с ума сошла? Уж эти женщины — все напутают, запутают. Возможно, она и увлеклась Кириллом, там, в Крыму, как вы Христиной. Но любит она всю жизнь только вас.

— Откуда ты знаешь, дружок?..

— Откуда!.. Я видел, с каким лицом собирала меня на Байкал — к вам! Все вечера, допоздна, таскала меня по Москве, вроде как я прощался со столицей, но водила-то меня лишь по тем местам, которые связаны в ее душе с вами. Понимаете или нет? И разве мы все (мои друзья и я) не видели, как вы смотрели друг на друга в тот вечер ее неожиданного приезда. Мама любит вас!

— Но выходит замуж за Дроздова. Я опять остаюсь один. Но теперь мне одиночество особенно в тягость, просто нестерпимо. Вот почему я зову тебя обратно ко мне. Разве мы плохо бы с тобой жили?

— Скажите… Мама должна теперь уйти от вас, раз я ушел, все же неловко вам в одной комнате, если вы не муж и жена?

Андрей Николаевич усмехнулся.

— Я тоже так думаю. Ксения говорит: какие глупости! Ей у меня удобнее, чем в гостинице. Кроме того, ей лучше всего работается вечером, она задает мне массу вопросов, как директору института, ну, и как бывшему геодезисту-топографу, исходившему этот край вдоль и поперек.

— Это верно, — подтвердил я. — Вечно мне не давала уснуть. Значит, мама еще не уходит от вас?

— Пока нет. Уйдет, когда зарегистрирует свой брак с Дроздовым.

— Когда будет свадьба?

— Не скоро. Боится, что счастье помешает ее работе над фильмом.

Я с удивлением уставился на него.

— Так о каком одиночестве вы говорите?

Я подошел и по-сыновьи обнял старшего Болдырева.

— Как только она уйдет, так я переберусь к вам. А до тех пор поживу у Алеши в пекарне.

— Ты сердишься на мать?

— Нет. Я люблю маму, она дала мне жизнь… Простите, но вы могли бы даже не узнать о существовании Никольского, а меня просто… могло не быть.

Я подумал немного, потом сказал:

— Но по-моему, ей пора устроить свою жизнь, раз и навсегда. И я не хочу ей больше мешать. Только знаете… Я не верю, что она выйдет замуж за Кирилла. Вот увидите.

Мы еще немного поговорили. Договорились, что он отвезет меня к Алеше. (А пока заперли квартиру Жени, полную цветов и свежести.) Потом мы все вместе вернулись домой.

Мамы дома не было, на столе лежала записка, что она с Таней уехала на алюминиевый завод, но к ужину будет. Просила узнать, где обретается Андрейка.

Я быстро собрал свои вещи, книги, и Андрей Николаевич отвез меня в пекарню. Дорогой я спросил:

— Я насчет Кирилла… Неужели ему все равно, что вы теперь останетесь вдвоем в квартире с его будущей женой?

— Думаю, что не все равно, но здесь вступают два обстоятельства: первое — его самоуверенность, второе — то, что он не желает оказывать давления на решение Ксении.

«Как и я тоже», — подумал я.

Христины не оказалось дома, и Андрей Николаевич, по-моему, был рад этому.

Он крепко расцеловал меня, пожал руку Алеше и уехал готовить ужин к возвращению мамы; Алеша всучил ему свежевыпеченный. хлеб.

Я быстро расставил книги на полках, засунул чемодан под кровать и огляделся, будто впервые. Уютная квадратная комната, стены выкрашены водоэмульсионной краской лимонного цвета (Алеша сам красил). На столе, покрытом зеленым картоном, лежали листы с формулами, — Алешины вычисления. Над его кроватью висел портрет Эйнштейна и пейзаж «Полдень на Байкале», который я написал по памяти и подарил ему, а в изголовье небольшая фотография — моя, в рамочке из оленьего рога. Моя стена была пока голой, я решил, что завтра что-нибудь подберу из картин Никольского, оставленных мне, — мама часть их привезла.

— Занятий по математике у вас сегодня нет, дома будешь? — спросил я Алешу.

— Сегодня дома. Я рад, что мы наконец вместе, Андрей. Я тоже был рад. Виталия не было дома, не знаю, где он шлялся. Из театра звонили и возмущались, что он опять опаздывает.

Пока Алеша с Мишей вынимали из печи булки, я поставил на плиту чайник и накрыл на стол.

Мы втроем поужинали чем было, выпили чаю с горячими булками, когда зазвонил телефон. Я взял трубку, но просили Алешу. Мне показалось, что это голос Кирилла. Так и оказалось. Он просил Алешу немедленно зайти к нему в институт и сказал, что для скорости выслал за ним машину.

— Сейчас буду готов, — ответил Алеша и добавил: — У нас вроде новоселья, Андрюша Болдырев переехал ко мне вместо Жени. Насовсем.

— А-а-а… Можете приехать оба. Он повесил трубку.

Легковая машина быстро домчала нас до института «Проблемы Севера». Нас встретила в вестибюле Христина и повела гулкими, опустевшими коридорами до кабинета Дроздова.

— Подожду вас, — сказала она, — вместе подъедем на машине.