Место встречи - Левантия - Варвара Шутова

Сначала Арина пыталась разузнать, зачем Маринке все эти мелочи и тонкости. Может, исследует что-то или роман пишет… Потом поняла — ни за чем, просто человек такой, любит тонкости и детали. У нее всегда был с собой огромный потрепанный блокнот — как только один кончался, она где-то раздобывала следующий — и она туда писала все вперемежку: дневниковые записи, научные гипотезы, черновики протоколов, кулинарные рецепты и стихи.

Хотела стать настоящим ученым, даже тему диссертации придумала — «Теоретические и практические проблемы собирания доказательств при расследовании преступлений, совершенных с применением особых методов».

Правда, с практикой все было так себе — она чуть ли не головой об стол билась, пытаясь показать Арине разницу между следом Огненного и Водяного. Не было таких слов, которыми можно было эту разницу описать, хотя, по словам Маринки, она была более очевидна, чем разница между красным и зеленым цветами. «Как глухому музыку показывать», —  вздыхала Маринка.

Арина скользила глазами по строчкам, а сама видела глаза Маринки, казавшиеся всегда немного растерянными из-за толстых линз очков.

— «Почему я ее подчинила? Потому что хотела ее, безумно, до боли в яйцах…» — прочла Арина первую попавшуюся строчку.

Странно, почерк был Маринин — а вот мысли как-то не соответствовали. Какое подчинение?

Какие яйца? Она поймала на себе не менее ошарашенный взгляд Шорина.

— Ты это вот тут прочла? То есть это не просто каракули… А дальше, дальше-то там что?

— «Мне было противно от этих мыслей, но я получала какое-то животное удовольствие, представляя, как эта девушка бросится ко мне, будет униженно просить быть с нею, а я буду холодно соглашаться… иногда. Как же мерзко и как же сладко!»

— Хм. А она это точно подметила.

— Подметила что?

— Что происходит, когда берешь особый след. Сразу вдруг понимаешь мотив этой сволочи. Нет, даже не понимаешь — чувствуешь. И от этого мерзко.

— Но это же не ты, это он…

— Вот в том-то и дело. Эти чувства — они такие. Как будто свои. Как будто вдруг разрешил себе хотеть этого. У меня один раз такое было, еще в самом начале. В общем, шел за одним мелким бандитом. Злобная, обиженная на весь мир гнида. И вот поймал он женщину. А у той щенок в корзинке. Маленький, тонколапый. Он женщину обездвижил, а сам начал щенку лапки ломать. Просто куража ради. И такое наслаждение было чувствовать под пальцами хруст косточек. А я ведь собак люблю. И вообще животных. А тут такое. Моня давно предлагал мне собачку завести, чтоб не так тоскливо. А я как тот хруст вспомню……

— Но ты ведь не ломал лапы тому щенку!

— А ты поручишься, что вот если увижу — не сломаю? Так, проверить — вдруг оно действительно так здорово, как тот гад ощущал? Я вот за себя не поручусь. И Марина твоя это понимала, и рассказать смогла хорошо.

— Она вообще хотела ученым быть. Изучать Особых…

— Почитай мне еще.

— Тут много всякой чепухи, чтоб разобраться, нужно время. Давай после работы — сейчас дел много.

Шорин кивнул и задумчиво удалился.

Но вечером посидеть не вышло. Моня утащил слегка сопротивляющегося Шорина куда-то «танцевать в приятной компании» — и Арина пошла на кладбище.

Арина привыкла ходить туда как на вторую работу. В выходные — на целый день,

в будни — иногда на часок, иногда на полдня, смотря как выпадали смены. Привести в порядок целое кладбище — задача казалась невыполнимой. Ну как —  в порядок… Разбитые плиты, расколотые памятники, разорванные ограды — починить все это было не в Арининых силах, да и в человеческих ли?

Она могла немногое: убрать осколки, подмести, посадить цветы, оставить на участке кусок доски, где химическим карандашом по памяти писала фамилии и даты. Очень мало и очень медленно. Три-четыре участка в хороший день.

Хорошее упражнение в математике — считать, сколько лет надо, чтобы навести на всем кладбище хотя бы видимость порядка. Пока получалось, что понадобится Арине прожить мафусаилов век. Так что математику она быстро отставила. Что успеет — то успеет. В конце концов, физический труд на свежем воздухе — отличный отдых.

Но в этот раз отдохнуть с метлой и лопатой ей не дали. Вазик смущенно выдвинул вперед помятого, но трезвого Михала — и сообщил, что тот поступает в полное Аринино распоряжение. Арина показала, что где мести, копать и чинить, а сама отошла выкурить папиросу.

Кодан подошел тихо, свое присутствие обозначил деликатным покашливанием. Арина уже привыкла, что он каждую их встречу появляется ниоткуда. Удивилась бы, если бы в этот раз его не было.

— Приятно видеть вас, — начал он своим негромким голосом, — немногие люди предпочитают кладбище в качестве места прогулок. А напрасно, тут так спокойно… Не зря говорят про вечный покой.

Арина вспомнила свой кошмар в первую ночь в общежитии. Да, наверное, это был просто кошмар, затем много раз повторявшийся — как повторялись в детстве сны про бегущих в никуда волков или про бесконечные лестничные пролеты. Арина почти убедила себя в этом. Но знала, знала, что не сон это вовсе — а реальность. И, скорее всего, наоборот — все, что она видела, — лишь галлюцинация умирающего человека в последний его миг. Интересно, когда она умерла?

Может, в левантийском поезде? Говорят, составы постоянно сходят с рельсов. Или в сорок третьем, когда в их госпиталь попал снаряд? Ее тогда хорошо приложило к какому-то дереву — потом долго гудело в голове и болела спина.

Или вообще она не успела уехать из Левантии — и дом ее сложился, погребя под собой не только родителей, но и ее саму? Или…

— Поверьте, это другой покой. Холодный и выжженный, — тихо сказала она Кодану.

— Вы понимаете, что чувствуют они? — он сделал жест в сторону могил. — Какая поразительная эмпатия!

— Скорее, наоборот — «Но надо, надо в общество втираться».

— «Усталый друг, могила холодна» — процитировал Кодан. Скорее всего, хотел показать, что вспомнил цитату, но Арине показалось, что он хотел поделиться чем-то очень интимным, понятным только им двоим.

Впрочем, Арине постоянно казалось, что Кодан говорит меньше, чем хочет до нее донести, надеясь на ее понятливость. Но он явно преувеличивал это Аринино качество.

— Знаете, Кирилл Константинович, — вдруг вспомнила Арина, — был у меня в