Чёрная земля (Вий, 20-й век) - Василий Щепетнёв

Деревня Шаршки оказалась почти пустой, живет в ней старуха, и больше ни души. Камилл надеялся, что вообще никого не будет, но и одна старуха — совсем неплохо. Разрешение на проведение работ, разумеется, выправлено по всем правилам, однако привлекать внимание совсем ни к чему. Заявятся родственники погребенных, шум поднимут, ни к чему это нам. В Дагестане, говорит Камилл, за такие дела вообще прибили бы, там предков чтут. Но мы в России.

Кладбище заброшено, лишь десяток могил несут на себе следы минимального пригляда. Наверное, коряво пишу, лиха беда начало. Так вот, десяток могил едва-едва ухожены, остальные заброшены напрочь. Кладбище большое, но нас интересует лишь часть его, та, где хоронили с 1936 по 1958 год. У Камилла есть план, на котором этот участок подробно указан, с обозначением могилы и даты захоронения. Мы рассматривали этот план и сверялись с местностью. Должен отметить, что я, в некотором роде, правая рука Камилла. Он руководит моей курсовой, и считает, что, расширив и дополнив ее, я могу вместо дипломной работы подготовить и защитить диссертацию. Полагаю, что мне это по силам. Но — к делу. Уже замечаю недостатки стиля — разбрасываюсь, вязну в несущественных деталях. Изживать недостатки. Изживать, изживать и изживать, как учит нас родная партия, как завещал великий и самый великий.

К делу, к делу!

На бумаге, на плане, то есть, было все гладко и просто, реальность же, как всегда, превосходила ожидания. Фанерные пирамидки со звездочками истлели и сгнили, часть могил просели, ищи-свищи.

Мы не свистели, а искали. Наконец, удалось привязаться к местности и определить фронт работ на ближайший день, после чего мы вернулись на стоянку. Место для нее мы выбрали у колодца, в тени старых берез. Быстро приготовили обед: Камилл достал массу импортных продуктов, раз — и обед на столе. Достал просто — их выделила администрация района. Сначала санитарная инспекция изъяла продукты у торговцев, почти все они (продукты, а не торговцы), с истекшим сроком хранения или без сертификатов, а потом передали нам. Главврач СЭС тоже готовит диссертацию. Писать-то ее будет Камилл, а, вернее, я под наблюдением Камилла. Прежде ему, главврачу, а потом себе. Такова метода ведения научной работы.

После еды готовили материалы для завтрашней работы, а потом побродил по округе. Познакомился со старухой. Звать ее баба Настя. Спросил ее, почему кладбище есть, а церкви не видно. Кладбище-то старое, должна быть. Оказывается — была. Совсем неподалеку от нас стояла. Ее сначала, в тридцатые годы, немножко взорвали, а потом, в начале сороковых, разобрали окончательно — понадобился камень для прокладки автострады Москва — Ростов. Автостраду так и не построили, война помешала, но церковь порушили, тогда приказы выполняли — о-го-го! Остался только фундамент.

Она не стала спрашивать, зачем мы приехали, а я не стал говорить. Чувствую, работа наша ее не порадует. Попрощавшись, я пошел осматривать фундамент церкви. Смотреть особенно было не на что. Ясно — стены были толстыми, прочными, а вот не устояли против власти. Распоряжение сверху, исполнительность снизу.

Автостраду, наверное, хотели строить в пику гитлеровским. Если хоть километр проложили, должна была остаться. Что-то я не слышал про такую. Задонское шоссе проходит в соседнем районе, километров пятьдесят отсюда. Я вспомнил, как нас бросало в кузове грузовика. Ухабы знатные, нашенские. Потрясающие ухабы.

Вернувшись на стоянку, я включился в обсуждение быта. Решили есть два раза в день, но помногу. Посуду мыть не придется, достаточно разовых тарелочек, тоже забракованных санитарной инспекцией. Сухой закон, естественно, и не нарушишь, до Глушиц далеко, а ближе водки не купишь. Чаю вволю, «Пиквик». Вода в колодце мутновата, верхняя, но ничего не поделаешь. До заката собирали дрова для костра, дров достаточно, валежника, павших стволов. Но нам здесь месяц жить, так что придется экономить.

В палатке мы разместились просторно, палатка восьмиместная, на пятерых в самый раз. Да, наверное, следовало с этого начать, но я, по неопытности, припоздал: перечислить всех нас. Во-первых, я, Петр Валуев, студент университета, перешел на четвертый курс. С себя начинать нескромно, но легко. Далее — Камилл Мехметов, его я уже упоминал. Пишет докторскую диссертацию, выдает для кафедры научный продукт, то есть публикуется. Не только в наших журналах, но и в забугорных. Это ценится.

Далее, чохом — Валька, Сергей и Андрюша. Тоже, как и я, студенты, правда, их амбиции иные. Научная работа не интересует никого. Сергей — поэт, сочиняет стихи и порой пытается их петь. Первое еще терпимо, второе же убивает. В сентябрьском номере местного журнала из «толстых» должна быть опубликована подборка его творений. Валька — знаток компьютеров, оформляет курсовые и дипломные работы, имеет с этого неплохие доходы. Зачем поехал на практику, не знаю, мог бы остаться в городе и распечатывать на своем лазерном принтере кафедральный отчет. Наверное, решил отдохнуть от дисплеев и прочих модемов. Андрей же просто бабник, без зачета по практике запросто может вылететь из университета из-за хвостов. Кажется, все, никого не упустил. Раз, два, три, четыре и я. Все. Двое от практики отвертелись, узнав, каким делом придется заниматься, но раз их нет, то и писать не стоит.

Вечер прошел как-то скучно. Посидели у костра, пожевали — сосиски из Голландии в собственном соку и новозеландское картофельное пюре — сыпанул ложку порошка в кипяток, и жри. Девушек Камилл не брать решил категорически, лишние проблемы. Поэтому и скучно поэту, Вальке и всем остальным. Включая меня. Трудом ударным изгоним скуку, лопатой верной мозолим руку. Разроем напрочь мы мир насилия, гробы восстанут, падет Бастилия. Дурные примеры заразительны, вот и я начал плести вирши. И потом, разве могут восстать гробы? Неправильно, неточно.

Поели, позевали, послушали радио, послушали телевизор (у Вальки транзистор ловит звуковые каналы), походили по округе и начали укладываться. Я сел у догорающего костра и пишу, пишу… Первый раз всегда пишется хорошо.

А сейчас — пишу утром следующего дня. Проснулся рано, в шесть, а общий подъем, договорились, в семь. Налил в чайник колодезной воды из ведра, ночь она отстаивалась, но мути полностью не потеряла. Кофе, чай, какао — по выбору. И вафли, печенье, консервы. Наверное, это я от свежего воздуха голоден, вот и начал сбиваться на перечисление еды, как герои жюль — верновских романов. Ночью спал безмятежно, вопреки тому, что Валька оказался изрядным храпуном, в иное время я бы извелся — написал и удивился, откуда слова выскочили, «безмятежно» и другие, сроду такими не пользовался. Верно, читал в школе, у Тургенева или Чехова, а сейчас, под влиянием природы и всего прочего, поперло из меня. С этим следует поосторожней. Хоть умри, даже отдаленно Тургенева из меня не выйдет, а получится скверный фигляр, овца в волчьей шкуре. Разнесут. А, впрочем, некому разносить. Это всего-навсего дневник, частные заметки частного человека. И сейчас утро спокойное. Где-то чирикают птицы, знать не знаю, какие, утрешний туман потихоньку рассеивается, и в палатке Валька перестал храпеть. Пожалуй, урок первого дня я выполнил, хоть и в два приема, вечер-утро, извел положенное количество бумаги. Довольно, надо и на потом оставить. А то знаю за собой, начну гладью, а кончу просто сказать совестно, чем. Всякий труд должен быть систематическим. Тем более что чайник вскипает. Шумит и хочет спрыгнуть. Было бы непростительно начать день с неудачи, потому я сейчас отложу тетрадь и возьмусь за предмет утвари из шести букв, вторая «а».