Кто хочет процветать - Тиана Веснина

приходит сам по себе. Слишком многое в мистическом плане должно совпасть и в единый, точно выверенный миг перейти оттуда, из высших сфер, сюда, в реальность. Этого не случилось. И успех был куплен.

Фролов заскучал, помрачнел, понял — ему предстоит доказывать этому миру, что он талантливый художник. Миру, который это видел, но не хотел признавать.

Сразу не сложилось — плохое предзнаменование.

Приступы серой, тянущей душу тоски, которые раньше, подобно нудному, но не продолжительному дождику лишь смешно боролись с солнечным чувством бытия, полностью поглотили Сергея. Валентина всеми силами пыталась вытащить его из омута апатии. Но, несмотря ни на что, приступы морального удушья случались все чаще.

— Сережа, ну что, что ты хочешь? — иногда просто теряясь, спрашивала она. — Может, ты хочешь остаться один, без меня?..

— Что ты! — вскрикивал он, обхватывая ее голову руками и покрывая лицо поцелуями. — Без тебя я не могу!..

Следовал порыв бурной радости, потом мрачное угасание и молчание с кистью перед мольбертом.

«Необходим перелом!» — думал Сергей. Но в чем этот перелом должен был выразиться, не знал.

Решил плыть по течению, тем более что даже лодкой управлять было не надо, уже больше четырех лет как паруса ставила Валентина.

«Неужели придется жениться?..» — в недоумении все чаще задавал себе вопрос Сергей.

Да, он легко и давно говорил о браке, потому что втайне ему казалось, что до этого никогда не дойдет. Видно, дошло. Взбалмошная, искрящаяся смехом студенческая жизнь закончилась! Лица потускнели, морщинки прорезали лбы. При встречах разговоры начинались вяло, потом расходились, но вдруг раздавался телефонный звонок и один из былых бесшабашных товарищей, переминаясь с ноги на ногу, говорил, что ему пора — ребенок неожиданно заболел.

«Наверное, так надо, наверное, бороться с житейской стороной жизни, это все равно что бороться с ветряными мельницами! Наверное, надо и мне жениться на Тине. Никто лучше ее не понимает меня. О чем мне беспокоиться? Все, что нужно для существования, у меня есть, а вот для жизни…» — со снедающей душу тоской думал Фролов. И, уже собираясь с Валентиной в некогда веселую компанию, бубнил вполголоса:

— Ну что там будет? Встретимся. Начнутся высокие разговоры об искусстве. Кто-то проноет душещипательную балладу об уходящей молодости и утраченной любви, а потом все вдруг удивятся, что уже с час как говорят о диванах, коврах и детях… Скука, рутина! Но все равно пойдем! Во всяком случае, у Игоря собираются те, кто еще морально не погиб. И вообще, надо отдать ему должное, он умеет оживлять вечеринки.

ГЛАВА 10

Пришли. В атмосфере уже было что-то… Глаза у Сергея засветились, Валентина обрадованно вздохнула.

Как и когда появилась она, так и осталось загадкой! Просто вдруг раздался голос уверенный, отчетливый… Народу в мастерской собралось много, человек двадцать, поэтому было шумно. Но ее голос заставил всех обернуться.

«Вот явилась. Заслонила всех нарядных, всех подруг, и душа моя вступила в предназначенный ей круг…»[2] — декламировала небольшого роста, худенькая девушка, с горящими глазами. На ней была широкая длинная темно-вишневая юбка, черная блузка и три нитки жемчуга вокруг шеи.

— Это Лебедева! Дина Лебедева! Артистка. Два сезона играла во МХАТе… Пригласили сразу по окончании училища. Имела успех, бешенный, в «Чайке» и «Бесприданнице»… И вдруг ушла… С Буториным… А кто он?.. Режиссер… Молодой… Свой театр хочет создать… Новых форм… И она, не задумываясь, все бросила и пошла с ним… Сейчас на сцене одного ДК ставят спектакли… Билетов не достать… — передавали друг другу, что знали, что слышали…

— Браво! — раздались крики и рукоплескания. — Браво!

Дина улыбнулась, склонила голову. Кто-то попросил ее прочесть свои стихи. Она отмахнулась. Стали настаивать. Сразу образовался большой круг. Она начала читать. Лицо ее мучительно напрягалось. Казалось, ей было больно от произносимых слов:

По улицам темным мы ходим одни,

Пьяны от надежд, как от пенистой браги,

Но лишь светофоров цветные огни

Бездумно мигают ночному бродяге…

Ее глаза лихорадочно светились, точно звали куда-то…

«Знать бы куда!.. Никогда бы не пошел…» — вклинилась мысль в воспоминания Фролова.

Несколько дней Сергей, как молитву, твердил эти стихи. И понял, что угнетало его. Валентина! Она затянула его в свой покрытый невидимой паутиной уголок тусклого бытия и душит в нем живую мысль. Он не может работать. Нет сил, желания, вдохновения. Усталость разлита по телу и днем хочется только одного — спать, а по ночам сон уходит, и он курит на кухне до светлеющей полоски на небе…

Подвела к последней черте коробка. Обыкновенная коробка с прозрачной крышкой, через которую белел венок из флердоранжа… В миг перед глазами возникла картина: Валентина в белом, с развевающейся фатой, он в черном костюме с цветком в нагрудном кармане. Назойливые поздравления, объятия, поцелуи… Глупое гулянье, называемое свадьбой, а потом опять это затянутое паутиной существование… «О!..» — прорычал Сергей и помчался в ДК на спектакль с Лебедевой.

Там, в переполненном, погруженном во мрак зале, он забыл обо всем. Он смотрел, он поедал Дину глазами. После спектакля удалось прорваться к ней в гримерную, в которой и без него не то что места — воздуха не хватало…

И вдруг все закрутилось озорно, весело. В фойе сдвинули столы, кто-то сел за рояль и понеслось… Буторин увлек всех своим театром новых, невиданных форм.

— Будем ставить «Кармен»! — объявил вдруг он.

Все ахнули и принялись возбужденно обсуждать. А Дина уже постукивала кастаньетами. Гибкая, ловкая, сливающаяся с музыкой… Сергей еще не встречал подобных женщин.

— …Дорогой проект? Или думаешь обойтись минимальными средствами? — допытывался кто-то у охмелевшего Буторина.

— Нет! Надо ярко! Закат ало-золотой, ночь с серебряными звездами и Севилья настоящая, в золотистой пыли. Мы ошеломим Москву, а потом махнем по провинциям. Нас там на руках носить будут! Аншлаг за аншлагом! Обкатаем — и на международный театральный фестиваль! Там поймут, оценят. И после этого пусть попробуют не дать мне театр в Москве!

Все собрались вокруг Буторина. Слушали, одобряли, шумели:

— Правильно! Точно дадут! Некуда будет деться! Буторин, Лебедева — это же будущее нашего театра. Это таланты мирового масштаба!..

Фролов был вовлечен в эту вакханалию надежды.

«Это простор! Это мир!.. Здесь я заперт! Уехать!.. Мне необходимо уехать!..»

— Вы, кажется, художник? — услышал он голос Дины.

— Да!

— Хотите с нами?

— Да! — глядя на Дину, как на свободную от всего приземленного женщину, ответил он.

— Оформлять спектакль «Кармен»?!

— Да!

— Николай! — позвала она Буторина. — Вот, художник у нас