Дом корней и руин - Эрин А. Крейг

тут Алекс наконец понял, в чем дело, и нервно усмехнулся:

– О, Верити! Представляю, как ты, наверное, испугалась, ведь ты понятия не имела, что это.

Я даже наклонилась к нему, чтобы еще раз уточнить:

– Так… ты тоже это слышал?

– Обычно они тихонько кудахчут на деревьях, но в полнолуние… они воют всю ночь напролет. Прости, никто не подумал, что тебя нужно предупредить.

– Но я видела… То есть подумала, что видела… – Я осеклась на полуслове и не стала говорить про женщин в белых платьях, мечущихся по саду. – Ты сказал, они сидят на деревьях?

* * *

– Они белые! – воскликнула я, когда мы вышли в сад.

По газону перед нами расхаживали два павлина, за которыми тянулись длинные, почти шестифутовые, пятнистые хвосты.

– Особое пожелание мамы, – пояснил Александр.

– Павлины-альбиносы, – в восхищении пробормотала я.

Да. В темноте, при свете полной луны я легко могла принять их за женщин. Они были чрезвычайно высокими и доставали почти до моей талии. А хвосты вполне походили на шлейф шелковых платьев.

– Не альбиносы, – поправил меня Александр. – На самом деле это синие павлины, но из-за мутации они лишены окраса. Видишь глаза? Синие, а не красные. У нас живут только лейкозистические[6] белые павлины. Но иногда бывает, что птенец вырастает и у него проявляются участки синих и зеленых перьев. Пятнистый.

– И что тогда? – спросила я, оглядев сад в поисках такой необычной птицы.

– Мы их едим, – совершенно серьезно ответил Алекс.

Я ожидала, что он посмеется над собственной шуткой. Но нет. Я решила сменить тему:

– Значит… эти звуки ночью… это были они?

Алекс кивнул, и тут как по команде один из павлинов запрокинул голову и издал утробный крик. Я похолодела.

– Ты даже не представляешь, как я рада это слышать! – призналась я и с облегчением усмехнулась.

– Правда? – спросил Александр, зажимая уши.

– Я вчера такого нафантазировала! Я думала… – Помедлив, я все же решила поделиться своими страхами: – Думала, что сошла с ума.

– Если целая ночь павлиньих воплей не свела тебя с ума, то ничто уже не сможет, – заверил он.

В это время второй павлин решил ответить первому и, дрожа всем телом, тоже заверещал. А затем его длинный хвост поднялся и раскрылся великолепным веером. Каждое перо украшал необычный глаз кремового цвета, казавшийся слепым из-за отсутствия пигмента, и от этого почему-то становилось не по себе. Я наблюдала за противостоянием павлинов и мысленно комкала вчерашнее письмо Камилле.

– Сегодня такое прекрасное утро, – сказал Алекс, глядя на шлейф сизых облаков, нарушающий небесную синеву. – Может, пойдем длинным путем вокруг дома и потом начнем работу?

– С удовольствием, – согласилась я и последовала за ним.

Мы обошли особняк и оказались у дальней его части. Здесь был еще один сад с розовыми и желтыми цветами. Пчелы и колибри резвились в лучах утреннего солнышка.

– Что это? – спросила я, присматриваясь к низким живым изгородям, окаймляющим участок.

Алекс проследил за моим взглядом:

– А, это.

Он повернул кресло и поехал по тропинке, которая вела к этому странному месту. В поле за садом возвышались большие округлые бугры, поросшие дикой травой. Некоторые из них были длинными, в несколько ярдов, другие разбиты на более мелкие участки. Я не могла уловить никакой закономерности, но было очевидно, что холмы являются частью какого-то проекта, начатого, а затем заброшенного и забытого.

– Одна из папиных идей, которая так ни во что и не воплотилась.

Кажется, Алекс не заметил собственного каламбура.

– А что здесь должно было быть?

– Розы. Отец хотел сделать лабиринт, полностью состоящий из роз. Эти холмы должны были как-то поддерживать стены. В общем, для чего-то они были нужны, – подытожил он, пожав плечами.

– Красивая задумка, – сказала я, представляя, какого результата хотел добиться Жерар.

– Почему-то ничего не получилось. Он так и не смог найти идеальный состав почвы. Слишком много солнца, недостаточно тени. – Алекс покачал головой. – Это единственное, что он не смог вырастить, но время от времени появляются новые холмы, и он начинает говорить, что надо возобновить работу над лабиринтом.

Я обошла ближайший холм.

– Они вызывают странное зловещее чувство, не правда ли? Недостаточно плоские для бугорков на лугу, но и недостаточно высокие для настоящих холмов.

Алекс начал потихоньку откатываться назад.

– Окна моей спальни выходят в сад, – сказал он, махнув рукой в сторону дома. – В детстве меня мучили такие кошмары из-за этих холмов!..

Я еще раз оглянулась на них и пошла следом за Алексом.

– Кошмары?

– О да, – усмехнулся он. – Я часто засиживался допоздна и читал страшные сказки при свечах, после того как мама укладывала меня спать. Воображение разыгрывалось и выходило из-под контроля.

– А что ты представлял?

– Я думал, что эти холмы набиты костями, – с ухмылкой признался Алекс. – Воображал, как кости прорываются из земли и растут, как розы, о которых так мечтал отец. – Он поднял руки и, скрючив пальцы, соединил их в замок.

– Жуть какая, – пробормотала я.

Несмотря на утреннее тепло, по коже побежали мурашки.

– О, у меня было много жутких мыслей в детстве, – согласился Алекс и, разжав руки, снова покатил свое кресло к дому.

С одного из деревьев сорвалась огромная белая птица и приземлилась прямо перед нами. Павлин выпрямился в полный рост, поднял голову и издал оглушительный вопль.

* * *

– Лей-ко-зис-ти-чес-кий, – попробовала я еще раз, сидя за мольбертом и подготавливая основу для пробного портрета.

Изгнанные из сада недовольным павлином, мы переместились в маленькую библиотеку на втором этаже и приступили к работе.

– Лейкозистический, – повторил Александр, четко проговаривая звуки.

– Лейкозистический!

– Вот, уже лучше.

– Так странно.

Я отложила карандаш и достала одну из палитр.

– Ты про слово? – спросил он, вытянув руки вперед и разминая запястья.

– Про идею в целом. Белые птицы, которые должны быть синими… или это синие птицы, которых сделали белыми?

– И то и другое.

Я выдавила несколько цветов в центр палитры. Вместе они точно смогут передать теплый оттенок кожи Алекса.

– Зачем нужны белые? Разве синие не прекрасны?

– У мамы был такой в детстве. Ее любимый питомец. Когда она стала хозяйкой Шонтилаль, она решила, что белые павлины лучше впишутся в эстетику поместья. Отец согласился. Они потратили много лет на совершенствование стаи. До репродуктивного возраста дорастают только птицы с мутацией.

Я начала смешивать краски.

– То есть они уничтожили целую ветвь… генетического материала, – запнулась я, подбирая правильные слова, потому что эта область науки была совершенно мне не знакома, – просто для красоты?

Алекс изменился в лице; по его презрительному выражению было понятно, что он думает об этой практике.

– Именно так. Теперь ты понимаешь, почему я так хочу добавить к своему гербу алиссум?

– Понимаю.

Теперь я действительно поняла. Если бы мне пришлось выбирать какую-то сторону в споре, я бы предпочла согласиться с Александром. Мысль о том, что столько птиц с великолепным пятнистым оперением было убито только для того, чтобы сохранить эстетику садов семейства Лоран, вызывала отвращение. Я постаралась отогнать от себя это кровавое видение.

– Думаю, я готова приступить.