Кесари и боги (сборник) - Вера Камша

– Святой отец возьмет дюжину?

– Корзину.

Хайме бросил девушке реал. Столько она не заработает и за неделю, но сегодня он нашел мансанильского поджигателя и заслужил праздник! Инья удивится, Гьомар примется ахать и ворчать, потом бросится за вазами…

– Вам белые?

Белые? Алые лучше, но Инес – вдова, а он – монах. Не следует дразнить себя несбывшимся.

– Да, пусть будут белые.

– Как крыло божьего голубя! Помолитесь за меня, святой отец.

– Разумеется, дитя мое.

– Помыслы этой женщины полны корысти и похоти, – возвестил божий голубь, цепляясь коготками за плечо, – иначе бы блудница не выставляла напоказ грудь и убирала волосы.

– Ты меня убедил. – Не согласишься – дорога превратится в поучающий ад! – И с девицей, и с докладом. Отдам сестре розы, белые, как крыло божьего голубя, – и к его высокопреосвященству.

– Донья Инес помнит свою потерю и ведет себя достойно! – оживился Коломбо. – Маркиз де Лэдема просил ее руки и получил отказ. Герцогиня де Ригаско получит розы цвета моего крыла заслуженно.

– Я скажу ей об этом! Брат Пабло, в Сан-Федерико через площадь Аурелио.

Бедный Лэдема! Пятый отказ за два года. Если так пойдет и дальше, он возненавидит дам, как Коломбо голубок, а Торрихос хорош! Узнавать о неудаче жениха раньше брата предполагаемой невесты – это и есть власть, ну а фидусьяры есть фидусьяры. Голубь кардинала-инкверента не мог не унизить голубя инкверента своей осведомленностью.

Жаль, у Протекты птички не в ходу, голубю Арбусто сегодня б не поздоровилось, хотя Пленилунье больше пристали вороны или чайки. Закрытый трибунал откровенен и прет напролом. Дай ему волю, в Онсии живо бы перерезали всех суадитов и синаитов к вящей финансовой выгоде, всех импарсиалов – для удовольствия и собственной безопасности, всех ученых – на всякий случай, и половину дворян, чтоб оставшиеся боялись… Только страх плохой защитник и легко вышибается бо́льшим страхом. Или, того хуже, надеждой, что пришлый враг окажется добрей своих. Протекта, как может, укрепляет трон, но победы Хенильи сделали много больше. Победы Хенильи и смерть де Ригаско. Королевский родич, закрыв собой паломниц, напомнил о временах, когда король и гранды защищали свои земли, а не обирали.

– Брат Хуан, – в пологе носилок образовалось отверстие, в котором не замедлила появиться усердная физиономия, – навстречу едет карета с гербом де Ригаско. Вы велели на площадь Аурелио. Я подумал…

– Правильно подумал! – Хайме с претензией на почти позабытую лихость соскочил на мостовую. Серая в яблоках шестерка уже остановилась – кучер сестры был не глупее помощника брата. Инья во вдовьей вуали отдернула занавеску и высунулась в окошко кареты. Издали она все еще казалась девочкой.

– Передумала огорчать Лэдему? – подмигнул сестре инкверент. – Мчишься с утешениями?

– Ты знаешь? – Тонкие брови недоуменно поползли вверх, к выбившимся из-под покрывала светлым завиткам. – Откуда?

– Святая Импарция знает все, – важно произнес Хайме, – кроме одного. Куда ты собралась и надолго ли?

– К Марии. Девочка больна и хочет меня видеть. Она очень просила, а делать мне, как ты понимаешь, нечего. – Инес вздохнула и тут же по своему обыкновению улыбнулась. – Зачем тебе знать, когда я вернусь? Что-то случилось?

– Ничего, если не считать того, что я поймал поджигателя, купил розы и собираюсь переночевать в твоем доме.

– И тебя никуда не погонят? Не верю.

– Клянусь провести эту ночь под твоей кровлей! Если ты, разумеется, вернешься.

– Я не вернусь, потому что никуда не поеду. – Сестра на мгновение нахмурилась. – Давай сюда розы и бумагу. Я напишу Марии, что буду у нее завтра. У тебя должны быть чернильница и бумага!

– Увы, – Хайме невольно усмехнулся, – на охоту я беру не перья, а пистолеты, но ты успеешь осчастливить и Марию, и меня. Мне нужно доложить о своей победе Торрихосу, так что раньше шести я у тебя не появлюсь.

– Раз так, ты не появишься вообще, – припечатала Инес. – Тебе подсунут нового поджигателя.

– Нового пока нет, – замотал головой Хайме и осекся, заслышав хлопанье крыльев. Коломбо решил засвидетельствовать почтение благочестивой вдове лично. – Я не могу пренебрегать своим долгом даже ради тебя, но я обязательно вернусь. Обещаю. Отправляйся к маркизе де Хенилья, но помни: дома тебя ждут брат, розы и… Господень голубь.

Хайме вернулся даже раньше, чем рассчитывал, а вот Инес запаздывала – вдова Хенильи вцепилась в сестру мертвой хваткой. Те, кто плачет, то и дело пьют кровь у тех, кто улыбается. Инес улыбалась, отпуская сына, встречая и провожая брата, отказывая женихам. Для сестры слезы – знак непереносимой боли, она просто не понимает, что можно обливать слезами уколотый палец или обычную скуку.

– Может, отужинаете, сеньор Хайме, а то когда еще сеньорита вернется. Совсем ее эта немочь бледная заморочила! – Гьомар смотрела с собачьей преданностью, не забывая при этом ворчать. – Хоть бы вы ей сказали, что нечего герцогине к дворняжке эдакой бегать!

– Она не дворняжка, а маркиза, – поправил Хайме, стараясь быть справедливым, – да и мы с Инес не знатнее Марии.

– Скажете еще! – вскинулась служанка. – Ревали никогда не побирались и невестами не торговали! Дон Антонио хоть и не маркиз скороспелый, а предки его с Адалидом знались. И вино у него лучшее во всей Саррахе! Сеньорита замуж за красавца по любви шла, а не за старую дубину по отцовскому приказу.

– И все-то ты знаешь! – Хайме покосился на дремавшего Коломбо. Еще проснется и примется за блудниц и прочих грешниц.

– Знаю! – поджала губы Гьомар. – Съездили б вы, дон Хайме, к этой курице щипаной да забрали бы сеньориту.

– Все-то Инья у тебя сеньорита, никак до сеньоры не дорастет. – Подниматься и снова куда-то ехать не хотелось до боли. Вернее, из-за боли и не хотелось. Нахмурившееся к вечеру небо обещало дождь, а дождь никогда не забывал напомнить о ране и о том, почему Хайме де Реваль стал братом Хуаном.

– А чего она ко всяким как девчонка скачет, – выпустила когти служанка, – еще б не сеньорита…

– Хватит, – отмахнулся Хайме. – Ты, кажется, говорила об ужине?

– Давно все готово! – Расчет оказался верным, женщина сразу позабыла и об обидах, и о Марии, и о покойном Гонсало. – Сейчас подадут!

Гьомар ринулась в комнаты, Коломбо сунул голову под крыло – уснул окончательно. Хайме потер виски и уселся в кресло, которое считал своим. Мерно щелкали часы, белели в полумраке розы, отец и мать в парадных одеждах глядели со своих портретов на занявшего противоположную стену зятя, а тот горячил неправдоподобно вздыбившегося коня.