Битвы, изменившие историю - Флетчер Прэтт

Утром 14 октября все было готово. В 9 часов был отдан приказ взорвать мины и брошены священные лошадиные хвосты. Но с самого начала все пошло не так. Заряд под Бергом не взорвался (австрийцы нашли подкоп и забрали порох), и, хотя мины у Кернтнерских ворот проделали брешь шириной в 130 футов, обломки упали наружу, а защитники города прокопали траншею, огороженную новым частоколом, за которым ждали грозные испанцы и немцы со своими длинными мечами. Со стен можно было видеть, как турецкие офицеры, включая самого визиря, гонят людей вперед кнутами и саблями. Но тщетно; впервые за всю турецкую историю армия почти единодушно отказалась идти вперед.

Во время атаки осколок камня ранил графа цу Залма в бедро, впоследствии он так и не оправился от раны. Той ночью Вена не спала из-за пожаров и криков, ибо янычары сожгли все, что не смогли унести, и бросали пленных в огонь. На следующее утро турки исчезли. Пошел снег.

В покинутых лагерях австрийцы нашли какие-то странные на вид коричневые бобы. Они сварили их; сами бобы оказались не очень хороши, но из них получилась вполне съедобная похлебка. Так впервые в Европу попал кофе.

На поражение турецкой армии в Вене повлияли различные причины, одна из главных — отсутствие у Сулеймана тяжелых орудий, разрушивших стены осажденных городов от Константинополя до Родоса и Белграда. Дождливая погода лишила султана артиллерии и времени на то, чтобы взять город без пушек, минеры не стали эффективным заменителем. Им удалось пробить бреши в городской стене, но их действия позволили венцам создать новые линии обороны за брешами, и массовые атаки турок оказались бессильны против этой обороны. Янычарам еще не доводилось сталкиваться с непоколебимыми испанскими аркебузирами и немецкими ландскнехтами: Запад, наконец, усовершенствовал тактические силы, которые на равных встретились с армией Османской империи.

И все же это скорее следствие, а не причина, сделавшая успех европейцев в Вене решающим. Непобедимые янычары побеждены, и не просто побеждены, но пали духом. Оказалось, что они обычные люди, и они это поняли. Главное, на что надо обратить внимание в этой истории, — награда в тысячу аспар на человека за то, чтобы янычары пошли в наступление, которого они раньше сами требовали у султана. Вена, по существу, ознаменовала конец института янычар, основанного Ала-ад-Дином, — детей инородцев, взращенных в фанатизме. Янычары начали принимать в свой корпус собственных детей (быть янычаром стало привилегией) и приобрели все присущие наследственным кастам недостатки. В итоге от них не осталось ничего, кроме дикости, которая заставляла их бросать пленников в огонь.

Конечно, это случилось не сразу. Янычарам еще предстояло превратиться в строптивую преторианскую гвардию, по своей воле назначавшую и снимавшую султанов, и это превращение было неизбежно. Но даже фаталист должен будет признать, что именно Вена поставила на них крест. Венское поражение, а также то, что янычарам заплатили за поражение, полностью деморализовало их, и они качественно переменились. Замечательный военный инструмент Османской империи дал трещину.

Та же участь постигла замечательную династию османских султанов. У Сулеймана был сын Мустафа, о котором все говорили, что по способностям он не уступает никому из предков. Он находился в дружеских отношениях с визирем Ибрагимом, но уже после рождения Мустафы в гарем Сулеймана попала русская девушка, прославившаяся в истории под именем Роксолана. После поражения при Вене она стала для Сулеймана тем, что редко встречалось на Востоке — всепожирающей страстью, которую ничто не могло утолить. Роксолана родила ему двух сыновей и дочь и, разумеется, желала, чтобы один из ее сыновей стал наследником империи, но на ее пути стояли два препятствия. Турецкие султаны обычно не смешивали личную жизнь с государственными делами, но венская неудача облегчила Роксолане ее задачу — избавиться от главного препятствия в виде друга Сулеймана почти гениального Ибрагима. Его казнили за несостоятельность, Роксолана выдала дочь замуж за человека, которого без труда поставила на место визиря, и начала продуманную кампанию против Мустафы. Однажды в покоях отца на него набросились семеро немых слуг с удавками, а Сулейман наблюдал за ними, поторапливая.

Так великой династии пришел конец. Сын Роксоланы Селим стал султаном, но его заслуженно прозвали Пьяницей. Вплоть до того момента, когда Кемаль Ататюрк сверг последних Османов, они не произвели на свет ни одного способного правителя. В течение какого-то времени турки нагоняли страх на Восточную Европу, но неизменно шли к упадку, спускаясь все ниже и ниже. Они даже решились снова осадить Вену в 1683 году, но на турок обрушились объединенные силы Венеции, Польши, Австрии и России. В результате они потеряли большую часть Венгрии и весь Крым. Но от настоящей турецкой угрозы Европа навсегда освободилась октябрьским утром 1529 года.

И не только от нее. Когда Мартин Лютер услышал о вторжении Сулеймана в Венгрию, он объявил, что это наказание Божие за грехи папы и католических епископов. Стоило Сулейману отправиться к Рейну через Вену, как реформатор тут же передумал и провозгласил, что долг каждого христианина сражаться с турками. Его заявление имело двойной эффект; ибо император Карл, уже вовлеченный в войну на два фронта с Нидерландами и Францией на территории Италии, не мог отказать в помощи северным немецким протестантам. Поэтому он предпочел внутренние религиозные беспорядки внешней угрозе, и многие из его суровых алебардщиков, направленных в Вену, придерживались лютеранства. К тому времени, когда Карл был готов ополчиться на протестантов, они уже укоренились, и даже у императора не хватило бы сил справиться с ними.

Глава 8

Лейден и образование военно-морской мощи

«Мы можем считать принца конченым человеком; он не пользуется ни влиянием, ни доверием». Такие слова написал Фернандо Альварес де Толедо, герцог Альба, своему повелителю Филиппу II, королю испанскому и нидерландскому, императору американскому и индийскому. Стоял 1568 год, и упомянутый принц был не кто иной, как Вильгельм Оранский, прозванный Молчаливым: принц был красноречив, но никогда не говорил лишнего.

У герцога Альбы были основания для этого заявления; он не больше года провел в Нидерландах на посту главнокомандующего, но уже овладел беспокойными провинциями и усмирил мятеж. Из тех великих дворян-католиков, которые возглавили бунтовщиков, Гогстратен умер от раны, Эгмонт и Горн сложили головы на плахе. Остался один Оранский, и он кочевал с места на место, преследуемый кредиторами, а его супруга в Кельне жила в свое удовольствие, проводя время в утехах, которые принято называть плотскими. Армия, которую принц собрал, распродав все свое имущество, рассеялась от одного прикосновения Альбы, причем так, что на Оранского упала тень трусости.

Едва ли другая армия, заново собранная принцем, смогла бы достигнуть большего. Лучшее, на что он мог рассчитывать, — это наемники, валлонские и немецкие ландскнехты, неплохие воины, но им не хватало согласованности действий, а в подчинении Альбы находились «непобедимые испанские терциарии» — пехотинцы, которых не видел мир со времен римских легионеров. Они обладали подготовкой и боевым духом, сознанием своей непоколебимости и несокрушимости; они сотни раз доказывали это в любой мыслимой боевой обстановке. Альба держал их в ежовых рукавицах; и они соблюдали железную дисциплину, за исключением грабежа после взятия города. Когда его армия выступила из Италии в беспокойные Нидерланды, даже две тысячи сопровождавших ее проституток были организованы в батальоны и роты под началом офицеров.

Во всех словах и поступках Альбы чувствовалось нечто железное от крестоносца, ведущего вечную священную борьбу против врага. «В свое время я укрощал железных людей, — заметил он, принимая назначение в Брюссель, — и знаю, как усмирить этих слабаков из масла». Усмирять он начал с того, что разместил гарнизоны своих стальных воинов в каждом значительном городе; затем учредил Совет по делам мятежа, который вскоре получил название «Кровавый совет», ибо выносил неизменно смертные обвинительные приговоры. Никто не знает, сколько тысяч несчастных, кроме Эгмонта и Горна, за год прошли через судилище, обрекавшее их на костер, меч или виселицу, прежде чем Альба решил считать принца конченым человеком. Одним только утром Пепельной среды[9], после карнавала, в собственных постелях были взяты полторы тысячи человек. «Я распорядился казнить всех до одного», — писал Альба.

Он действовал как участник бессрочного крестового похода и правая рука Филиппа Испанского, публично молившегося о том, чтобы ему никогда не пришлось называться королем тех, кто отверг Господа Бога своего (по понятиям католической конфессии), и сказавшего, что лучше он пожертвует сотней тысяч жизней. Но был еще и вопрос конституции. Альбе хватило проницательности понять, что ему никогда не искоренить протестантскую ересь, если он сначала не избавится от местных советов (по одному на каждый нидерландский город или провинцию), у которых были в ведении юридические и финансовые вопросы при сложной системе хартий, привилегий и вольностей. В глазах вечного крестоносца эти советы не выполняли своего прямого долга. Они не справились с ересью, они смотрели сквозь пальцы на открыто проводимые кальвинистские сборища, не карали наказанием вандалов, которые грабили и разрушали церкви во время великой иконоборческой волны 1566 года.