Почтовый круг - Валерий Хайрюзов

— Списали, — горько махнул он рукой. — Поеду домой, видно, не судьба.

— Езжай в Москву, — советовали курсанты. — Там работает центральная врачебная комиссия.

— Да они говорят, слава богу, живой остался.

Курсанты сбросились по десятке Феде на дорогу, он собрал нехитрые свои пожитки в чемоданчик. Сережка проводил его до вокзала. Постояли, поджидая поезд.

— Может, и вправду в Москву съездишь? — спросил Жигунов.

— На какие шиши? — прищурил глаза Федька.

— Вот тебе раз! — воскликнул Сережка. — Да мы бы собрали.

— Удивляюсь я на тебя, Серега, — погрустнел Сапрыкин. — Прежде всего будут смотреть мои документы. Там мне такое понаписали! Перестраховщики.

Федька уехал и замолчал почти на целый год. Письмо от него пришло летом, когда Сережка собирался сделать первый самостоятельный полет.

«Устроился я, Сережа, в лесавиабазу парашютистом, — писал он. — Комиссию прошел нормально. Ну, в общем, сам понимаешь, требования не те, что в училище. О том, что со мной было, я им, естественно, не сказал. И я летаю, хоть не так, как мечтал, но летаю, прыгаю на лесные пожары. Жаль, конечно, что не довелось мне с вами учиться, не судьба, видно. В бригаду не пошел, стыдно было чего-то, да и не осталось там никого, разъехались кто куда. Тушим пожары по всей матушке-Сибири. Кстати, могу сообщить: Гриша-тунгус у нас инструктором. Он, оказывается, во время войны десантником был, в тыл к немцам прыгал. Вот уж не ожидал! Видел Светку — учится в медицинском. Говорит, ты пишешь редко. Ты что же это, брат, ленишься? Ты ей пиши, а то уведут, она девка видная, парни за ней гуртом ходят. Шучу, конечно. Недавно была командировка в Рысево. Тушили небольшой пожар. Отец твой там командует. Развернул он авиационное хозяйство, на все управление гремит. Лучший аэропорт местных воздушных линий! В тайгу нас сбрасывал Худоревский. Он летает на маленьких, говорит: «Хочу спокойно дотянуть до пенсии». Ребята рассказывают: они с Бурковым злейшие враги. Худоревский хотел переучиться на реактивный самолет, а Бурков проверил у него технику пилотирования и поставил тройку. Сам знаешь, в школе переведут в другой класс, а в авиации шиш. Так что не получай троек. Видел Ваську Косачева. Он на Сахалин подался, деньгу заколачивать. Машину хочет купить. Утру, говорит, вам нос. Давай приезжай скорее, может, с тобой выпадет полетать».

Жигунов тут же решил написать письмо другу. Многое хотелось сказать ему. И о своем первом ознакомительном полете. Все было как во сне: забрался на плоскость, перелез через борт и уселся в кабину. Хлопнул, закрылся фонарь над головой, взревел двигатель, навстречу побежало поле, быстро надвинулись лесопосадки. Но в следующее мгновение его легонько вдавило в кресло, капот уставился в небо. Самолет стал двигаться медленнее, земля удалялась.

— Как себя чувствуешь? — крикнул инструктор Харченко.

— Нормально.

— Смотри, сейчас я тебе покажу переворот, потом боевой разворот.

Самолет повалился на бок, капот вычертил в небе огромную запятую, лобовое стекло уперлось вертикально в землю, она растягивалась во все стороны, стремительно мчалась навстречу. В следующее мгновение голова отяжелела; Жигунов хотел поднять руку, но не смог, не было сил оторвать ее от колена. Юлой завертелась вокруг него земля, и только два цвета — синий и зеленый — запомнил он, уже не понимая, где верх, где низ.

Рядом через наушники слышался голос инструктора, тот о чем-то спрашивал его, но Сергей не мог ответить: его стошнило, приборная доска поплыла перед глазами.

— Жигунов, что с тобой? — закричал инструктор.

— Нормально, товарищ инструктор, давайте поскорее на землю, — пробормотал курсант.

Инструктор перевел самолет на снижение. На стоянке он выключил мотор. Подбежавшие курсанты помогли Сергею выбраться из кабины.

— Завтраком похвастался, — выдавил он из себя и жалобно, растерянно заморгал глазами.

— Ничего, это не страшно, — постарался успокоить его Харченко. — Ты не переживай. Это поначалу почти у всех, потом проходит.

В середине июля Жигунов вылетел самостоятельно. Инструктор слетал с ним два контрольных полета по кругу, затем зарулили на стоянку.

— Давай мешок! — крикнул он курсантам.

Курсанты мигом приволокли «дядю Ваню», так они называли мешок с песком, положили в заднюю кабину.

Жигунов вырулил на исполнительный старт, поднял руку.

Стартер разрешил взлет.

Самолет плавно тронулся; колыхнулось, поползло навстречу зеленое поле. Над лесопосадкой Сергей убрал шасси, выполнил первый разворот, потом второй и тут вдруг заволновался: захотелось оглянуться, посмотреть на пустую кабину.

Неужели это он сам в воздухе? И никто не следит за его полетом!

На последней прямой он подвел капот самолета под белые пятна аэродромных знаков. Все это он сделал автоматически, как его учили. Десятки раз отрабатывал с Харченко. И казалось ему, будто и сейчас инструктор держит его за невидимую нить, затягивает в узкую, как протока, посадочную полосу. Слабину этой привязи он выбирал сам, не давая самолету просаживаться, уходить с посадочного курса.

Где-то с высоты десять метров Сергей отчетливо разглядел головки одуванчиков на краю аэродрома и потянул ручку управления на себя. Земля послушно выгнулась, побежала рядом, подставляя под колеса свой ровный бок.

Перед приземлением он ощутил, как сиденье стало уходить из-под него, самолет решил еще раз проверить курсанта. Но Сергей мгновенно добрал ручку, не дав самолету опуститься на переднее колесо. С мягким шепотом легла под колеса аэродромная трава.

После полета Жигунов сходил в буфет, купил папирос и шоколадных конфет. Папиросами угостил инструкторов, конфетами — друзей. Так было заведено среди курсантов.

XVII. Лесные пожары

Лето шестьдесят четвертого выдалось на редкость засушливым. Трава на аэродроме пожелтела, с хрустом мялась под ногами, полосатый матерчатый конус безвольно повис вдоль столба — не шелохнется. Вторую неделю вокруг Рысева горит тайга. Все затянуто дымом — не сразу поймешь, где кончается небо, а где начинается земля.

Нехорошо, неспокойно на душе у начальника аэропорта Николая Погодина. У парашютистов, которые сидят на пожаре в тайге, кончились продукты. Послал к ним Погодин лесопатрульный самолет Михаила Худоревского, но тот вернулся ни с чем, из-за дыма на обратном пути едва отыскал собственный аэродром. Его зеленая «Аннушка», точно ослепшая, долго кружила над Рысевом, не зная, куда садиться.

Погодин расставил вдоль аэродрома людей, по его команде они дали выстрелы из ракетниц, показывая направление посадки. И только тогда самолет с крутого виража, прошив насквозь ватную мглу, приземлился чуть ли не на середине полосы.

После посадки самолет, повизгивая тормозами, свернул не на стоянку, а дунул прямиком к аэровокзалу. Возле пятачка он закрутился на одном колесе; открылась форточка, оттуда высунулось потное, закопченное лицо Худоревского.

— Пусть медведь летает! — заорал он Погодину. — А я больше не полечу. Хватит, чуть не сгорели.

— Чего кричишь, — осадил его Погодин. — Иди отдыхай. К ним Воронов на вертолете полетит.

Кроме патрульного самолета, в Рысеве находился вертолет, на котором Воронов вывозил из тайги парашютистов.

Воронов улетел под вечер и не вернулся. Всю ночь на аэродроме жгли костры, вслушивались в небо. Но оно молчало. Лишь в стороне поселка слабым туканьем тревожил слух поселковый дизель, да жутко, как по покойнику, выла чья-то собака.

Утром Погодин пришел в пилотскую, разбудил Худоревского.

— Собирайся, Миша, — тихо сказал он. — Придется тебе еще раз слетать. Такие, брат, пироги.

— Не полечу, — сонно захлопал глазами летчик. — Что мне, жизнь надоела? Не соображаешь, куда посылаешь, а сейчас бегаешь, людям спать не даешь.

Бешеный огонек промелькнул в глазах Погодина. Но он сдержался, покачал головой и пошел к выходу. На пороге оглянулся:

— Из города Глухарев прилетел. Он просил тебя зайти к нему.

Большим человеком стал Дмитрий Глухарев — старшим инженером управления. Не хотелось Михаилу портить отношения с начальством, он торопливо соскочил с кровати.

В кабинете у начальника с утра полно народу: одни сидели вдоль стены на стульях, другие толпились в коридоре, дымили папиросами.

Глухарев расстелил на столе карту. Рядом с ним ерзает на стуле летчик-наблюдатель Купцов. С другой стороны над картой склонился Сергей Жигунов.

— По прямой отсюда пятьдесят три километра, от ближайшего лесничества до них сорок, — говорит он. — Лагерь пожарников на этой речушке. Площадка под вертолет в километре вверх по течению.

Пришел Худоревский, с порога оглядел, будто переписал, всех. Руки подавать не стал, молча кивнул головой, хватит, мол, вам и этого. Глухарев сразу же взял ого за рога: