Борис Годунов - Александр Боханов

В XX веке в исторической литературе появились предположения, что гибель Цесаревича в 1591 года нельзя сводить только к боярским интригам и злоумышлениям; что её следует воспринимать в более широком историческом контексте. Пастырь-богослов Митрополит Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычёв, 1927–1995), категорически отвергая причастность Годунова к злодеянию, написал: «Смерть Царевича могла быть выгодна только тому, кто стремился уничтожить саму Россию, нанося удар в наиболее чувствительное место её церковно-государственного организма, провоцируя гражданскую войну и распад страны. В связи с этим небезосновательной выглядит версия о религиозно-символическом характере убийства Царевича, олицетворявшего собой будущее Православной русской государственности. Косвенными свидетельствами в её пользу служат сегодня многочисленные доказательства ритуального характера убиения Царственных Мучеников в Екатеринбурге в 1918 году»^^*.

Безусловно, смерть в Угличе явилась фактором дестабилизации общественной ситуации в стране. О том, что это не просто событие «местного значения », а элемент большой геополитической композиции по расшатыванию России свидетельствовало то, что «по странному стечению обстоятельств» сразу после событий в Угличе крымский хан Казы-Гирей предпринял набег на Москву, намереваясь уничтожить столицу Руси. Его конному воинству удалось добраться («доскакать») до столицы, грабя и сжигая всё на своём пути. 4 июля 1591 года русские сокрушили орду пришельцев, но эта победа далась дорогой ценой.

Если учесть, что одновременно Русь уже второй год вела изматывающую войну со Швецией за прибалтийские территории, а шведы то же намеревались совершить «марш на Москву», то нетрудно понять, какая напряженная остановка царила в Москве. А на этом безрадостном внешнеполитическом фоне ещё и удар изнутри — страшное известие из Углича...

Можно смело резюмировать, что «версии» и «мнения» об Угличской трагедии будут появляться снова и снова, так как определенного ответа на исходный вопрос: кто же конкретно организовал, или, если воспользоваться современным криминальным жаргоном, «кто заказал» Царевича Дмитрия, нет, да и вряд ли когда-нибудь он появится. Однако это отнюдь не означает, что тему можно обойти стороной. Её категорически нельзя проигнорировать при жизнеописании Бориса Годунова. Сюжет о Царевиче Дмитрии поднимает обширный событийно-смысловой пласт Русской истории конца XVI — начала XVII века, когда решалась вообще судьба России и когда на авансцене действовал и фигурировал Борис Годунов в качестве одного из ведущих героев.

Конечно же, важно выяснить, мог ли вообще Годунов, по складу своей натуры, по характеру своей личной воцерковлённости, переступить заповедный предел и бросить вызов Богу — покуситься смертозлоумышлением на жизнь Царского сына? Если говорить кратко и определённо: не мог. А вот прежде, чем предложить разъяснения данного категорического императива, для этого требуется основательное погружение в русскую историческую проблематику.

Дмитрий был последним сыном Иоанна Грозного, а Самодержец Иоанн Грозный — фокус всей Русской средневековой истории. Потому и разговор о Первом Царе в данном случае не только уместен, но и просто неизбежен. Фактический образ Иоанна Грозного незримо витал над историческим действием в России и многие десятилетия после его кончины в 1584 году. Даже и не просто витал, а во многом определял историческую фабулу Русской истории. Царь Фёдор Иоаннович, Царь Борис Годунов, все Лжедмитрии — на всех этих фигурах как бы лежала печать Царя Иоанна.

Даже когда в 1613 году был призван на Царство первый Царь из Династии Романовых Михаил Фёдорович, то даже и тогда далекая, но родственная связь с Иоанном Грозном служила веским положительным аргументом в пользу Михаила Фёдоровича. К этому времени Первый Царь чтился на Руси как великий правитель. В Утверждённой грамоте об избрании на Московское Государство Михаила Фёдоровича Романова 1613 года Иоанн Грозный называется «христианской веры крепким поборником», в государственных делах «премудрым», от «храброго подвига которого все окрестные государства имени его трепетали »^^^.

Практически во всех летописях послеиоанной поры содержатся восторженные описания личности и дел Первого Царя. Для примера можно привести выдержку из «Московского летописца », где Царь именуется «превысочайшим и городояростным Российской державы Первым Царём и Великим князем всея Руси, Самодержцем, многих царств обладателя и Государя, тщением разума своего прегордые царства разорившего »^^°.

Пиететное отношение потомком к Царю Иоанну всегда озадачивало описателей истории, видевших в нём в первую очередь «тирана » и «душегубца ». Народное поклонение перед памятью Иоанна потрясало уже Н. М. Карамзина. «Добрая слава Иоаннова пережила его худую славу в народной памяти; стенания умолкли, жертвы истлели, и старые предания затмились новейшими »^^^ — констатировал Карамзин. Народ оказался прозорливее и добросердечные, чем многие историки, с каким-то патологическим мазохизмом вытаскивавшие на поверхность только мрак и жестокость, акцентировавшие внимание почти исключительно на «злодействах», нередко просто придуманных.

По заключению историка Р. Ю. Виппер (1859–1954), Грозного «привыкли изображать в виде театрального тирана в русской и всемирной истории ». Маститый специалист в области Средневековья совершенно обоснованно назвал подобное изображение «мифом Можно даже сильнее выразиться: это — чёрная, разрушительная выдумка.

Иоанн Грозный являлся выдающимся государственным деятелем XVI века. Значимость данной личности удостоверяли порой те, кто с ним общался и чьи глаза не были зашорены предубеждениями. В качестве подобного примера можно сослаться на оценку вице-канцлера эрцгерцога Карла Штейермаркского и посла Императора Священной Римской Империи Максимилиана II (1527–1576) Кобенцеля фон Проссека, ведшего с Царём Ионном переговоры в январе 1576 года.

«Так в речах и делах своих он (Царь. — А.Б,) весьма спор. И представляется он многомудрой головой и может менять обличия, как мы могли увидеть, что в отношениях одних он чистая сладость и мёд, в отношении же других, что его не сразу понимают, чистая желчь и горечь, так и то и другое видно по его взорам. Свою репутацию и величие он держат весьма высоко. И природой он в такой мере одарён, что среди множества простого люда, если бы он был в их одежде, его можно было бы сразу признать за большого важного господина.

В русле данного изложения бурная, яркая и судьбоносная эпоха царствования Иоанна Грозного не может явиться предметом сколько-нибудь основательного рассмотрения. К тому же автор посвятил Первому Царю специальную работу, к которой интересующегося читателя и oτcылaeτ"^.